Виталий Салий. Ярче солнца^{29 марта 2010}

Беседовала Марыся Никитюк

Фото Андрея Коротича и Ольги Закревской

«Главное в профессии актера — это азарт, а куда этот азарт заведет под чутким руководством режиссера или партнера — это и есть театр»

Виталий Салий

Досье:

Любимый поэт: Бродский, Есенин

Любимый цвет: зелёный

Любимые режиссеры: Данелия, братья Коэн, Тарковский, Кустурица, Уолт Дисней

Профессия: актер, работает в Театре на левом берегу Днепра, активно снимается в кино и сериалах

Роли в театре: солдат Чонкин в «Играем Чонкина», Лиола в «Куда подует ветер», Гекльберри Финн — «Том Сойер», Костя — «Последний герой», Шевалье Дансени, Слуга — «Опасные связи»

Роли в сериалах: «Охота на Вервульфа», «Тільки кохання», «Деньги для дочери», «Третий лишний», «Тайна святого Патрика», «Волчица»

Виталий Салий: «Если бы я был персонажем массовой культуры, то хотел бы прожить жизнь Дарта Вейдера. В „Звездных войнах“ на самом деле заложена высокая драматургия.» Фото Андрея Коротича

Виталий Салий — раскрепощенный, светлый, обаятельный актер Театра на Левом берегу Днепра. Его рыжей улыбке, бесхитростной и по-детски простодушной, нельзя не ответить. В позитивных ролях («Играем Чонкина», «Последний герой», «Будьте как дома») он — добр, ребячлив и светится, как самое настоящее солнце. Играя плохих парней, Виталий Салий достает своего нервного, дерзкого, истеричного, резкого двойника, который тоже чрезвычайно обаятелен, хоть и со знаком минус. Последняя роль Салия — Лиола в спектакле «Куда подует ветер» в режиссуре Алексея Лисовца— объединила и непосредственность его улыбок и зловещность ухмылок его персонажа. Получилось такое солнечное зло с играющими глазами: то улыбчивыми, то хищными.

Виталий Салий. Фото Ольги Закревской

Отличался ли образ Лиолы, увиденный Алексеем Лисовцом, от того, что ты себе представлял по прочтению пьесы?

Перед тем, как дать нам пьесу на прочтение, Алексей Лисовец сначала объяснил, о чем мы будем ставить, чтобы не было разночтений, он называет это «договориться на этом берегу». Поэтому, когда я читал «Лиолу», то уже смотрел под нужным ему углом. Правда, сначала мне Лиола все-таки показался шутом-балагуром, но, перечитывая пьесу теперь, я не понимаю, как можно было так на него смотреть. В пьесе все указывает на то: и отношение Лиола к жизни, к любви, и кровь в конце, — что это не просто деревенская итальянская комедия.

У Алексея Лисовца очень четкий постановочный каркас, некоторые актеры говорят, что им в такой системе тяжело работать, а тебе как?

Мне увлекательно и уютно. У Алексея Ивановича есть ответы на любые вопросы, а это очень хорошее качество, — с ним ты ощущаешь себя защищенным. Ни на одной из репетиций я не чувствовал себя потерянным или беспомощным.

К тому же, мне интересно работать по-разному, любимой театральной школы у меня нет. Мне очень комфортно и азартно играть в игровом богомазовском театре с элементами импровизации, но также очень интересно оборганичивать структуру, которая не моя, — как говорится, «в роли нужно идти от себя, но как можно дальше от себя». Любой художественный акт в театре — это вызов для тебя, перед каждой подготовкой новой роли, ты словно снова становишься маленьким: ничего не умеешь, не понимаешь.

Виталий Салий и театральный медведь Нафаня фотографируются на паспорт. Фото Ольги Закревской

С Алексеем Лисовцом я работал впервые в таких масштабах, соответственно, впервые столкнулся с таким методом работы, и в этом смысле было сложно — без опыта. Но, с другой стороны, прочный репетиционный каркас не означает подневольности: Алексей Иванович дает то, что должно быть, а то, как ты это сделаешь, — твое дело. В рамках своего замысла он давал мне большой простор для импровизации.

Скажи, ты в роль привносишь часть себя, а бывает ли наоборот? Перенимаешь качество персонажа на себя? Лиолы, к примеру?

Да, бывает. Не только в тебе что-то темнеет, но и вокруг начинают происходить не очень хорошие вещи. Когда выпускали «Куда подует ветер», на финальной стадии Алексей Лисовец ногу подвернул, мне постоянно челюсть выбивало. Но все равно такого персонажа, как Лиола, обязательно нужно впускать в себя. Плохих персонажей нельзя играть в «белых перчатках», мол, я вот чистый и красивый, а это персонаж, к которому я не имею никакого отношения, — обязательно будет слышна фальшь. Необходимо воспринимать это как исповедь — у каждого есть внутри свои низкие регистры, назовем это так. Когда весь негатив преобразовывается в художественный сценический образ, сам ты очищаешься: я вот после Лиолы хожу светлый-искристый дня три-четыре.

Как актера тебя не пугает ситуация с театром в Украине?

Она меня не пугает, но угнетает… немножко. Я же по большому счету занимаюсь театром для себя, это способ исповедаться. И это одна из немногих профессий, где инструментом твоей работы являешься ты сам. Чем больше ты знаешь о себе, тем больше работаешь над собой, тем ты лучше.

«Я верю, что телесная смерть — еще одно начало душевной жизни. Мы — бессмертны:)». Фото Андрея Коротича

Ну да, на телевиденье и в кино, потому что в театрах с этим сейчас очень плохо. А когда в кино встречаешься с хорошим режиссером, то втройне приятно, что и работать интересно, и денег можно заработать, но это колоссальная редкость. Обычно это делается в режиме халтуры, а тебе халтурить не хочется — так начинается поиск внутренних компромиссов.

Как тебе на Левом берегу?

Прозвучит немножко пафосно, но левобережцы для меня почти семья, такой радости, какую я получаю от общения с ними, я не получаю нигде. Так совпало, что в Театре на левом берегу собрались люди моего духа, моего юмора, очень добрые и профессиональные, все они заняты своим делом, нет случайных людей.

А как ты в театр на Левом берегу попал?

Я поступил к Эдуарду Митницкому на курс, и через месяц учебы на первом курсе он пригласил меня, Ольгу Лукьяненко и Настю Карпенко разово поиграть в сказках. Моя первая роль была в политической сказке «Как лис доцарился» и была это — Собачка милиционера. А на втором курсе меня пригласили в штат театра. Моему курсу повезло, что Митницкий с самого начала нас задействовал в театре, 70% того, что я узнал по профессии было почерпнуто из непосредственной роботы на Левом берегу, сам по себе институт очень мало дает. Нас бросили в гущу театральной жизни, мы видели, как ведут себя актеры за кулисами, как они работают, мы не были выращенными в теплицах и через 4 года по окончанию Института четко понимали, что такое театр и как его делать. Как выражается сам Эуард Маркович, мы были уже «причесанные».

«Я как-то сразу располагаю людей к себе, они говорят: „Во — рыжий“. Но с другой стороны оно мешает: потому что если рыжий — сразу рубаха парень, это вгоняет в типажность, особенно в кино». Фото Андрея Коротича

Расскажи о «Чонкине» …

Спектакль Александра Кобзаря и Андрея Саминина «Играем Чонкина» — очень интересный опыт в моей жизни, я благодарен им, что они меня пригласили. Это была коллективная работа, мы вместе весь спектакль придумали с чистого листа, пытались его сделать в режиме игрового театра, чтобы он всегда по-другому игрался. И у нас только сейчас начало это выходить — теперь мы каждый раз будто заново создаем, есть расслабленность и получаются моменты настоящей импровизации.

Во время подготовки «Чонкина» меня ввели за три недели до премьеры на роль солдата Чонкина, и мне пришлось догонять ребят — репетиции уже полгода как шли. Команда спектакля удивительная — Леся Самаева, Дима Лаленков, Коля Боклан, Миша Кукуюк… Мы с Димой Лаленковым, кстати, одновременно вошли в спектакль. Он для меня стал в некотором роде партнерским открытием. Помню, у нас с ним не получалось придумать одну сцену. Мы в отчаянье сели на авансцене — у нас был ступор, мы не знали что делать, напряженная атмосфера повисла в воздухе… и тут мы с Лаленковым переглянулись и понеслось — импровизационно сделали все от начала до конца, все получилось одним махом. Всеслышащий, всевидящий Дима Лаленков.

Опасность игрового театра в том, что он может не получиться, что-то не происходит в воздухе, зритель тяжелый, или в тебе что-то не срабатывает — и всё, чуда не случилось. К этому надо относиться спокойно, игра должна быть в удовольствие, на сцене надо рассказывать историю и ничем лишним не запариваться. Есть только партнер и история.

«Я хотел бы сыграть Гитлера, Есенина и Гамлета — его вопрос „быть или не быть?“, он вечный, просто звучание зависит от эпохи». Фото Ольги Закревской

Как тебе работать с Дмитрием Богомазовым?

Он мне открыл совершенно другой взгляд на профессию. Когда Богомазов приступил к работе над «Очередью», главные роли уже были назначены, а на роли второго плана он сделал своеобразный кастинг. Все садились на стульчик перед ним и за три минуты должны были поменять внутренне минимум 5 персонажей, не двигаясь. Это было так интересно, что я ему за три минуты штук 15 персонажей слепил. Богомазов показал, что можно играть по-другому, то есть он открыл для меня игровой театр, полон неожиданностей и импровизации, показал, как можно «впрыгивать» в персонажа, в ситуацию. Импровизации вообще очень мало уделяется внимания и в нашем университете и вообще в развитии актера. А у Богомазова импровизация играет важную роль, вплоть до того, что неважно, как это написано, а важно, кто это говорит. Ты защищен персонажем почти, как маской.

Какие задачи Богомазов тебе ставил?

Например, спектакль «Последний герой». Мой персонаж — таксист, в пьесе Александра Марданя он выписан двумя репликами, выходит два раза и все, больше его нет. Богомазов же придумал целый второй этаж для меня, сказав, «у тебя второй этаж — живи там». И это было очень интересно, потому что репетиции у нас шли по пять-шесть часов, а я там наверху строил свою жизнь. Изначально тема моего этажа — это тема одиночества, но вот это «живи» было ключом. В «Последнем герое» там, наверху, я могу делать все, что мне угодно, с каким настроением я не приду, я начинаю там жить с точки «ноль», я себя не настраиваю, не убеждаю. Каждый спектакль — другой, к тому же мы вообще там очень много импровизируем — выходи и говори. По спектаклю обозначены только какие-то буечки, остальное отдано импровизации. С Кобзарем и Самаевой импровизировать — одно удовольствие, они как раз очень Богомазовские актеры, знают, что такое игра и настоящий кураж. Нас одолевает азарт перед каждым спектаклем, мы приходим втроем на «Последнего героя» с хитрыми лицами — потому что каждый уже подготовил другому какую-то штучку, раскольчик.

«Чтобы быть актером, нужны талант, дисциплина и самоотверженность. Для меня же быть актером — это способ изучать мир и себя в этом мире.» Фото Андрея Коротича

Рыбий глаз

Это страшная вещь — рыбий глаз называется. Очень страшная. Когда актера выбивает из роли, он текст забыл или вообще забыл, где находится, в каком спектакле. Сцена само по себе уже экстремальная ситуация, но бывает, ты видишь, что партнер смотрит на тебя пустыми такими стеклянными глазами — значит это оно, значит, это рыбий глаз. Партнеру тогда надо дать прийти в себя, выдержать паузу или перебрать на себя инициативу, чтобы у него было время вернуться, время для маневра. В таком сомнамбулическом состоянии, если артист продолжает говорить, он часто выпаливает какую-то невообразимую смешную глупость — и так рождаются самые великие комические оговорки на сцене. Главное, когда приходишь в себя, еще играя, не вспомнить и не понять, что ты только что сказал, потому что трудно будет не проколоться, может порвать со смеху.

Самый страшный сон артиста

Выхожу не в том костюме, не с той ролью играть не в том спектакле. Просыпаюсь в холодном поту.

Рыжие буянят. Фото Ольги Закревской