Ромео Кастеллуччи и Лицо Бога 21 октября 2011

Из Венеции Марыся Никитюк

Специальный обзор дляwww.teatre.com.ua

Последняя работа гениального итальянского режиссера Ромео Кастеллуччи, показанная на 41-й Венецианской биеннале, была встречена критикой неоднозначно. Самое расхожее обвинение, брошенное режиссеру, — слишком просто. Очевидно, мир театральной критики привык к тому, что Кастеллуччи создает сложные масштабные спектакли, снабженные развернутыми визуальными метафорами.

Работа «Через концепт лика Сына Божьего (Sul concetto di volto nel Figlio di Dio) действительно разительно отличается от всего ранее созданного. Эта прозрачная, на первый взгляд, постановка, содержит в себе идеальное соединение простоты и глубины, ибо она — о законах жизни: о старости, о беспомощности, о смерти.

Сын и его больной отец… Сценическое пространство их бытия пустынно, минималистично, стерильно. Собираясь уходить, сын оставляет отцу лекарство и напутствует: «папа не забудь принять». В этой будничной фразе слышится, и жертва сына, и его любовь. Отец… вдруг капризно просится в туалет, несдержанно, суетливо… и не успевает. Он горько плачет, прося прощение, и сын, раздевая, снимая подгузник, подмывая его, мягко увещевает — «такое случается». Плечи отца содрогаются от рыданий. Он вновь и вновь ходит под себя, и терпеливый, мягкий сын вновь и вновь моет его, пока в очередной раз не взрывается: кричит матом, закрывает лицо руками, в отчаянии шепчет «я так больше не могу». Эту длинную и страшную сцену с полотна наблюдает лицо Христа, и взгляд его огромных глаз, словно черная пустота.

«Через концепт лика Сына Божьего» «Через концепт лика Сына Божьего»

Ромео Кастеллуччи по-новому ставит вопрос христианского экзистенциализма. Он разворачивает перед зрителями и лицом Бога длительную, мучительную, унизительную смерть. Он шокирует не наготой или натурализмом, а масштабом унижения, с которым приходится жить человеку.

Выключается свет, и лик Христа начинает плакать черными слезами, пока все лицо не заливается черным. Икону сдирают, и под ней остаются огромные иллюминирующие слова на обычной стене: «Ты мой пастор». Но когда визуально магнетическая сцена с лицом Христа заканчивается, и включается свет, зрителю открывается частица «не — Ты не мой пастор». Жизнь, созданная для страданий и унижений, заканчивающаяся смертью — дань Бога человеку. Ответ человека Богу — «Ты не мой Бог».

«Ты мой пастор». «Ты мой пастор».


Другие статьи из этого раздела
  • В поисках руки и утраченного смысла

    «Мясорубка» с душераздирающими подробностями на сцене Молодого театра
  • Пасторальний портрет театру Вєршалін

    Театр Вєршаліна розташований у старовинній будівлі початку століття. Звичайні кімнати сільського будинку культури перероблені на гримерки, щоб дістатися до сцени, потрібно пройти через низку дверей, аж поки опинишся в найбільшому приміщенні, де проходить вистава, що по-своєму колоритно. Більшість вистав П. Томашука занурені в сільську дійсність — суспільство гріха, архаїчності, яке при цьому сповнене містицизмом та святістю
  • Гоголь. Вечера

    Вот уже пять лет в Москве существует еще одно оригинальное и метафизическое пространство, где звук — равноправный участник и персонаж постановок, это — SounDrama. Эта студия-театр основана коллективом Пан-квартета во главе с их лидером, актером-режиссером-композитором, Владимиром Панковым.
  • Бельгийцы в Венеции

    В этом году театральное биеннале в Венеции пестрит топовыми именами европейских режиссеров. Сразу же после Остермайера 11-го октября свою новую работу показал бельгийский художник и режиссер, а также известный провокатор Ян Фабр — «Прометей. Пейзаж II», созданную им в сотрудничестве с сербским международным театральным фестивалем БИТЕФ. Прежде, чем попасть на биеннале в Венецию, «Прометей» объездил Европу и Америку. Эта работа сделана в присущем режиссеру ключе — оргии и насилие на фоне прекрасных, масштабных декораций — «оживших картин». Несмотря на то, что Ян Фабр давно работает в театре, он, прежде всего,  — художник.
  • Молоді в Молодому

    ХХ століття в театральному контексті пройшло під гаслом звільнення від «гніту драматурга», від букви і духу п’єси, — це епоха остаточного формування і становлення професії режисера. У ХХІ столітті стало зрозуміло, що яким би методом, технікою чи школою не володів режисер, цього замало без якісної драматургії. І нині в світі відбувається бум драматургії, переважно штучний, спровокований нестачею постановочних текстів і режисерським запитом на нову драму. Найбільш театральні Європа і Росія конвеєром продукують драматургічні твори, що випробовуються на сцені і одразу ж зникають, не затримуючись ніде надовго

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?