Блеск и нищета обыкновенного таракана11 апреля 2017
На Kyiv poetry week показали белорусский спектакль Дмитрия Богославского и Светланы Бень по стихотворениям ОБЭРИУта Николая Олейникова
Текст Елены Мигашко
Фото Кати Бучацкой
Если хорошенько покопаться в своем воображении (особенно в детской его части), сложно найти сцену, более исполненную трагического и вместе с тем какого-то отупляющего, обескураживающего содержания, чем сцена опрокинутого на спину жука, шевелящего лапками. Вспомните, как посреди ржавой горки, в траве или около мусорного бака вас заставала врасплох его безнадежная, но очень живописная маленькая фигурка. Перед вами — нелегкий выбор: миновать жука, задавить, спасти.
Иногда, после весьма продолжительного колебания, вы брали в руки палку (читай — божественный скипетр) и переворачивали жука обратно. В буквальном смысле — ставили на ноги, восстанавливали правильное положение вещей во Вселенной. Если же вы, по детской своей жестокости, отрывали у жука очередную ножку, отламывали крылышко, давили суховатым концом листика на живот, извлекая оттуда коричневатую жижу — словом, изничтожали жука окончательно — вы тоже исполняли роль мощнейшего, в высшей степени непознаваемого божественного рока.
В положении жука нередко оказывается и сам человек. Да что там, едва ли онтологическим лицемерием будет сказать, что на спине он барахтается практически все время. Например, человек все еще глуп перед непреодолимой силой плохой погоды. Вспомните, как в канун важного ужина вы полтора часа укладывали непослушный локон. А по дороге к чужому дому он прилип у вас на носу. Или, скажем, как вы пытались выглядеть благородно, читая стихи, если по фатальному стечению обстоятельств отравились около часа назад пирожком.
Генетически абсурд очень близок трагедии. Они — родственники, хоть об этом и не скажешь на первый взгляд. В основе абсурда, как и всякой трагедии — непобедимая, совершенно не соотносящаяся ни с тобой, ни с твоим мироощущением, внешняя сила. Сила, ставящая жирную точку на всем желании жить высоко, смыслово, поэтично и «по-человечески».
Такое трагедийно-абсурдное ощущение было хорошо знакомо поэтам-ОБЭРИУтам. Они занимались деконструкцией не только языка, но и самих фактов, логики или слаженности жизненных сюжетов. Только если Даниил Хармс или Александр Введенский у нас «на слуху» (и стали именами почти нарицательными), Николай Олейников — фигура, чье имя приведут в пример полтора литературоведа. А, между прочим, он едва ли не громче остальных смеялся над парадоксами лирики и быта.
Спектакль «Из жизни насекомых…», показанный на Kyiv poetry week — это нарезка из визуально-музыкальных сценок, сопровождающих 14 стихотворений Николая Олейникова. К каждому из стихотворений подобран свой, визуальный, музыкальный и пластический «ключ». Два-три характерных жеста, один «говорящий» костюм или один вступающий в полемику с микросюжетом видеоряд (он же — среда, декорация). Такие немногочисленные яркие элементы всякий раз решают тот или иной литературный отрывок.
Музыку для терменвокса, скрипки и рояля написал Валерий Воронов, рассчитывая на голос солистки группы «Серебряная свадьба», Светланы Бень. Видеоарт, анимация — работа мультимедиа-художницы Марии Пучковой.
Светлана Бень, исполнительница и единственная актриса здесь — такой себе русский Грегор Замза. Она появляется в глазастой (подушечно-сеткообразной) маске настоящей мухи, исполняя песенку об идиллической любви ученого к насекомому под микроскопом. Или выходит с тельцем жука-рогача, сделанного из папье-маше, на своей голове. В такой «короне» жука она и танцует очень неудобный (наверное, такой же неудобный, как лезть по бугристой коре дерева и зацепиться усиком?..), нарочито-неловкий балет.
Есть здесь и ключевой для мира спектакля/философии Николая Олейникова стих об «изобретателях мелких приспособлений». Вы когда-нибудь, например, задумывались о том, кто изобрел чайное ситце или манную крупу?.. Нет? А каким был бы мир без петличек и щипчиков для сахара?
Всю эту вселенную устойчивых, привычных, почти само собой разумеющихся предметов изобрел человек. И они фантасмагорически, просто-таки грандиозно нелепы вне контекста его жизни. Существуют Орион и Андромеда, термоядерный синтез и галактика Млечный Путь, а рядом с ними — солонка, яблокорезка и вышедший недавно в Украине пластмассовый снежколеп.
Сложно описать, что происходит параллельно со всем этим на анимированном заднике. Это — настоящее театральное кино. Здесь и луч, бегающий за головой Светланы Бень, и говорящая рыба с рупором, и макросъемка дрожащей мухи, и нули цифрового кода, поглощающие солистку, и сотни бытовых предметов, летящих по желтому фону в небытие.
«Из жизни насекомых…» — не чистая иллюстрация, а находчивый комедийный «парафраз». К примеру, стихотворение о «блохе мадам Петровой» исполняется в микрофон золотого века Голливуда, в платье из пайеток. А передвижение Светланы Бень по сценической площадке, от одного края задника к другому, построено на нескольких крупных, грубых и характерных шагах: выпячивание бедра влево, выпячивание бедра вправо, эротический танго-присед с микрофоном в руке и демонстрация обнаженной спины.
Стих об Эйнштейне, «великом ученом», который долго рассматривал пичужку и страдал от собственного физического несовершенства, исполняется в дурацком, вырезанном из картона шлеме космонавта, с вечно спадающими «металлическими» рукавами-трубками. Звуковая аппаратура здесь выстроена таким образом, чтобы один микрофон эхом отзывался в другом, и в зале раздавался «космический» звук.
Зачастую тонкие душевные переживания — дает понять спектакль — выглядят не более душераздирающе, чем повисшие в воздухе лапки рыжего таракана. Того самого, который уже «приготовился страдать» от огромных игрушечных ручищ Светланы Бень-вивисектора. Не стоит забывать, что перед, скажем, темной материей необъятного космоса человеческие драмы не менее нелепы, чем перед нашим взором — какая-то там раздавленная блоха.
Все эти литературные и пространственные этюды не объединены единой магистральной темой. Каждая из сценок — в некотором роде, завершенный мини-спектакль. Объединяет их разве что единая интонация во взгляде на мир — интонация иронии, трагифарса.
Смысловое пространство между композициями (как и пространство вне всяких композиций) зрителю приходится заполнять самостоятельно. Ведь тут — целый рассадник, хаотическое море почти ни к чему не ведущих (а вы надеялись иначе, в абсурде-то?..), лихорадочных визуальных маркеров. Но что такое, в конце концов, современное искусство, как не площадка для почти неограниченного личного ассоциирования? Предоставленная с тем, чтобы «одномерный» человек-потребитель из критической работы Маркузе на время занялся своим внутренним трудом. А если вы, предположим, не обладаете богатой фантазией, или просто не любите яркие картинки, интересным для вас останется другое ощущение — ощущение смены мировоззренческого масштаба. Может быть, термоядерный синтез и Андромеда — это и слишком высоко для нашей жизни, но «блоха Петрова» — еще точно очень близко.
…Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют, —
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут,
Улетает птица с дуба,
Ищет мяса для детей,
Провидение же грубо
Преподносит ей червей.
Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
Все погибнет, все исчезнет
От бациллы до слона —
И любовь твоя, и песни,
И планеты, и луна.
И блоха, мадам Петрова,
Что сидит к тебе анфас, —
Умереть она готова,
И умрет она сейчас…
