«Ленин love, Сталин love»: политический китч04 декабря 2008

Автор: Мальвина Воронова

Режиссер: Андрей Жолдак

Театральная база: Черкасский академический

областной музыкально-драматический

театр имени Т.Г. Шевченко

Литературный первоисточник: роман «Желтый Князь», Василь Барка

Премьера: 29/30 ноября 2008 года, Киев, Национальная Опера Украины

Ремарка № 1: Всякая трагедия превращается в фарс, когда ее берутся увековечивать художники китча на заказ провинциалов высокого ранга

Политически угодлив

В субботу 22 ноября — национальный траур по случаю годовщины Голодомора: Президент Ющенко в весьма артистичной компании жены в мехах и бабы Параски в болоньевом плащике возлагает цветы к мемориалу, на телевидении горят символические свечи, в центре города — идеологическое единение местами принудительного характера.

В субботу 29 ноября — трансляция по первому национальному постановки Андрея Жолдака «Ленин love, Сталин love», посвященной Голодомору. На просмотре присутствует Президент, прессе вход почему-то запрещен. Снимать нельзя.

Глянцевая брошюра, исполняющая роль программки, сообщает, что до сих пор ни один национальный театр не брался за столь высокую тему. Это, конечно, так. Однако, не оправдывая плюшево-замшево-замшелое рудиментарное состояние нынешних классических театров, хочется отметить, что со времен канувшего соцреализма им не приходило в голову, идти на столь прямолинейный идеологический госзаказ. Им, вероятно, также не пришло на ум, что именно ЭТА тема может быть конъюнктурной. Им — нет, Андрею Жолдаку — да. Он ведь — сам себе творец, сам себе агент, сам себе бог и сам себе адепт.

Прекрасный в своей внутренней гармонии парадокс: постановка, обличающая и вскрывающая преступления коммунизма, большевизма, ленинизма, сталинизма и соцреализма, сама выдержана в лучших традициях соцреалистической политической корректности, идеологического подпевания и обоюдовыгодного конформизма.

К триумфу готов

Национальное телевизионное транслирование, кичевые программки, дорогостоящие декорации, внимание к теме событий 33-х годов и вновь возросшее внимание к фигуре Андрея Жолдака, подогреваемое телевизионными каналами. Публичное позиционирование его театра как антагонистического классическому, то есть новаторского, полузапрещенного, но вдруг понятого и благословленного в верхах. А также полученная для постановки сцена Оперного театра…

Все это, включая финальный выход самого режиссера, в спортивном стиле ударяющего в ладони актеров, как лучших игроков… Так вот, все это уже было заведомо и заранее настроено на ТРИУМФ.

Которого не было.

Ремарка № 2: Как максимум, режиссером ожидалось, что выбежит кто-нибудь из чинуш и бросит к его ногам пару-тройку столичных театров, мол, царствуй и властвуй, расти современное искусство

Трагедия молчания: Василь Барка

«Желтый князь» — произведение не столько историческое и социальное, сколько философское и метафизическое. Об этом писал и сам Василь Барка, стремящийся на фоне трагических событий тридцатых годов изобразить Боль, Страдание, Смерть, Страх, Одиночество Человека. В романе нет ни пафоса, ни надрыва, ни прямых обвинений режиму. Сам писатель назвал три плана своего романа: реалистическое изображение несчастья; психологические зарисовки людей, не утративших человечности в античеловеческих условиях; метафизический рок обстоятельств и темных сил.

Трагедия по Василю Барке сдержанная, строгая, почти сухая — это трагедия Молчания, а не Крика.

Трагедия-шоу: Андрей Жолдак

В постановке «Ленин love, Сталин love» за исключением нескольких коротких сцен, в которых есть заряд истинного переживания (прощание Дарьи/Наталии Вигран с умершим мужем; возвращение Андрейка домой; смерть Дарьи) все прочее — это фарш из спецэффектов, необъяснимых символов, усиленных эмоций и режиссерского самолюбования.

Те сцены, которые поверх романа ввели в постановку сценаристы, похожи на третий рукав в пиджаке, их целесообразность можно объяснить только желанием режиссера сделать перформенс, заставить общественность повторять: видали, что Жолдак сделал!

Да, теперь уже видали — он превратил достаточно глубокое произведение в фарсовый театральный экшн. Здесь и плавающие плакаты с изображением Ленина и Сталина, и маски, и видеосъемка, и видеопроекция. Поющие и играющие. Кричащие. Тут скачет по сцене Собака Сфинкс, и превращается в Оленку, а потом Оленка — в Андрейка (все эти ипостаси в исполнении Веры Климковецкой). И все это под страшный звуковой грохот, обязывающий, вероятно, зрителя трепетать перед угрозой коммунизма. Большевики изображают паяцев и фигляров (Отроходин в исполнении Александра Кузьменко, кажется, немножко сошел с ума), а Мирон Катранник (Александр Кузьменко) долго и пространно говорит не о том, собственно, что «нарезали» сценаристы, то и говорит. Ему ведь еще предстоит качаться на кресте и купаться в «бассейне», что, кажется, по замыслу режиссера куда важнее текста.

Эта постановка — произвол случайностей, нагромождение режиссерских бессвязных фантазмов, которым нет никакого объяснения, ни логического, ни образного.

Минут пять бросали об стену дрова. Зачем?

Методично и долго закидывали чемоданы на крышу поезда. Зачем?

По крыше дома пускали ползать улитку (или кто это был?). Зачем?

Мочились в яму, все же стыдливо прикрываясь? Так тем более — зачем?

Зачем бегал по сцене Сфинкс? Зачем Стрелочница билась в истерике? Зачем терлись телами о стены Секретарши?

Нужно ли здесь воззвать Фрейда, и над кем учинить фрейдистский суд?

Молчаливая, гордая, одинокая, горькая смерть Мирона на пороге дома, пришел, но так и не увидел детей, был рядом с близкими, но умер в одиночестве. Это Василь Барка.

А вот Андрей Жолдак — дюжие парни привязывают грязного голого Мирона в трусах к кресту, поднимают, раскачивают, ставят в яму с водой, бросают друг к другу. Эффектно? Еще бы. Это символ изуверства советской власти, ее беспощадности и жестокости. Всякий поймет — на этого всякого и рассчитывает режиссер и его трагедия-шоу.

Фальшь под соусом китча

В постановках современного театра не принято следовать букве текста, режиссеры-экспериментаторы ловко сочинят и за Мольера, и за Шекспира, и… за Барку. Они их… инсталляциями и шумовыми эффектами, видеопроекциями и дизайнерскими приемами… всячески обновляют, дополняют, улучшают и адаптируют к современному прочтению.

Вода и песок, плеск и шорох, хруст снега под ногами, стук перебрасываемых дров — звук в постановке выстроен по принципу кинематографа, являясь полноправным участником представления (местами не без вкуса, но местами и не без казусов: в одной из сцен у актрисы что-то случилось с микрофоном, и важный диалог был смазан). Вращающиеся стеклянные боксы, их плоские стены драпируются черным или красным — символизируют беззащитность дома. Два экрана в разных углах сцены, на них — крупный план.

Все это может показаться неискушенному театральному зрителю современным, новаторским, авангардным и захватывающим, если не знать, что это все — дань моде.

Стеклянными боксами увлекается В. Троицкий, проекциями — Д. Богомазов, на последнем Гогольфесте только ленивый не поливался во время постановок водой, звуковые эффекты активно использует М. Яремчук в Театре марионеток.

В постановке «Ленин love, Сталин love» — чрезмерность многообразия — это соус без мяса, паста без макарон… продолжайте, если хотите, эту гастрономическую метафору.

Режиссер попросту не дал себе труда понять первоисточник. Никакого дела ему не было до того, что речь не о партии, Ленине, Сталине, речь о Человеке, Боли, Смерти. Он «нарезал» те сцены, которые давали ему возможность сделать эффектные выпады в сторону массового вкуса, ни трагизм, ни метафизика его не интересовали. Его не смутило то, что актеры не говорят, а кричат, и делают это аффектировано, что их речь неразборчива, а монологи затянуты, что съемки и прочие спецэффекты никак не компенсируют отсутствие драматургии и внутреннего напряжения. В этой постановке каждый звук, шорох и вздох были фальшью под соусом китча.

Режиссер набросал в этот борщик всего, приправил пафосом, прикрыл собственным апломбом, мол, кто не поймет — сам дурак. И радостно разлил по тарелкам. Простите, это несъедобно. От этого даже может быть плохо.

Петля для ума

В своем предисловии к постановке Андрей Жолдак отметил, что многие украинские театры продолжают существовать с коммунистической петлей на шее, они боятся искать правду. А между строк мы должны прочесть, что он-то, конечно, и правду знает, где найти, и петли не носит.

Только вот его эгоцентрические театральные рефлексии не меньшая петля для живого ума, нежели архаика классических режиссеров. Мало предложить средство передвижения, для начала нужно предложить ПУТЬ. А его наши режиссеры-экспериментаторы не имеют, поэтому и топчутся на тесной территорийке спецэффектов и китча.

Андрей Жолдак говорит, что ему нужен театр. Нет, кажется, пока не нужен.


Другие статьи из этого раздела
  • Дощ, панки, «Депеш мод»

    В Молодому театрі показали німецько-харківську виставу за романом Сергія Жадана
  • В вашем зале носорог

    Андрей Приходько поставил Эжена Ионеско в Театре Франка
  • Золотой Лев — праздник на улице

    С 2 по 4 октября во Львове пройдет уличный фестиваль «Золотой Лев». Ожидаются театры из Польши, Франции, Италии и Белоруссии.
  • «Лісова пісня»: новая драма в классическом сюжете

    Особого внимания заслуживает, несомненно, работа Андрея Приходько с классическим материалом «Лісової пісні». Режиссер легко доказал, что в умелых руках отечественная классика имеет огромное очарование, достаточно обратить ее к современной эстетике и к интеллектуальным актерам
  • «Учта»: під «теплим» знаком. Враження-образ

    «Нас покликали у зв’язку з річницею Василя Стуса і Леся Курбаса, за декілька тижнів нашому театрові виповниться двадцять років. Ця „Учта“ — наша присвята, наша вдячність» — Володимир Кучинський. «Учта» — під такою назвою в програмці було зарекомендоване релігійне хорове співання колективу львівського театру ім. Леся Курбаса. «Учта» це — «пошана», кому — сказано, навіщо — відчутно.

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?