«Тарас: слава» — попытка эпоса^{20 марта 2011}

Черкасский театр им. Тараса Шевченко

Премьера

Текст Марыси Никитюк

Фото предоставлены театром

9–10 марта в Черкасском театре им. Тараса Шевченко Сергей Проскурня презентовал спектакль «Тарас: слава». Этот театр известен своей современностью и готовностью к экспериментам, он в свое время принял и провокационного Андрея Жолдака, и сложного Дмитрия Богомазова. Теперь же с радостью откликнулся на предложение Сергея Проскурни сделать масштабную, эпическую трилогию, посвященную Тарасу Шевченко.

Готовясь в 2014 году отпраздновать 200-летие украинского поэта, Проскурня взял на себя миссию государственного масштаба, решив поставить произведение львовского автора Богдана Стельмаха «Тарас». В этом году, ориентируясь на 150-летие со дня смерти Кобзаря, режиссер поставил заключительную часть драматической поэмы «Тарас: слава», повествующую о ссылке поэта, его освобождении и о последних годах жизни. В следующем году планируется постановка второй части поэмы о юности и становлении Тараса, еще через год — первая часть — о детстве. В итоге, в юбилейном 2014, зритель сможет увидеть всю трилогию целиком. По смелым замыслам Проскурни это должно быть грандиозное эпическое действие сродни высокой греческой трагедии (с активным использованием мультимедиа и ярких спецэффектов). Роль Шевченко в каждом из спектаклей сыграет новый актер, в «Тарасе: слава» быть поэтом выпало артисту театра им. Франко Петру Панчуку.

Спектакль этого года является только эскизом, частью целого, возможно, пока это технически несовершенное, но производящее положительное впечатление, произведение.

«Тарас: слава» Черкасского театра им. Т.Г. Шевченко

Основной минус — это, вероятно, сама драматургическая основа, которая вольно или невольно отражает существующую традиционную версию образа Тараса Шевченко — поэта монументального, эпохального покрытого лаком советско-коммунистической идеологии и приправленного соусом постсоветских националистических интерпретаций. Образ Шевченко национального поэта-борца — хрестоматийно суров, монохромен, односложен, безжизнен и скучен. Он — наглядное отражение тех посредственных умов, которые брались, берутся и, вероятно, будут браться исследовать не Личность-поэта, а многочисленные Памятники ему, возведенные не столько из искреннего почитания, сколько из пропаганды того или иного толка.

Возможно, у Богдана Стельмаха (а затем и у Сергея Проскурни) было в замысле «оживить» и «очеловечить» затверделого в идеологии Кобзаря. Но ни в биографической цепочке (она состоит из односложно позитивных биографических фактов), ни в интерпретационной работе (Шевченко по-прежнему интерпретируется как поэт обиженный), ни в эмоциональной (в наличии привычно сентиментальные ноты) этот замысел воплотить не удалось.

Что помешало… Во-первых, выбрана крайне неудачная форма текста — в стихах. Очень сложно, говорить поэтически о Поэте, — это вынуждает соответствовать, а, что может быть хуже плохих стихов о хорошем поэте? Во-вторых, большим минусом драматургии является осторожность (которая лежит в основе всех неудачных пропаганд), с которой автор работал над биографией поэта, будто боясь открыть и показать Человека, боясь, что Человек очернит Поэта.

И, в-третьих, метафорические персонажи (Судьба, Запорожец, Хорошая и Плохая слава), которые были призваны как элемент эпоса, на самом деле представляли из себя пафосных, попросту ненужных героев, существенно снижающих динамику постановки. Стоит заметить, что и без того нуждающийся в «оживлении» образ поэта в окружении абстрактных, а не характерных людей, вновь проваливался в пропасть лакированного, школьного, безжизненного существования.

Тарас и его Судьба

Шевченко как и каждый человек не был при жизни иконой, он действовал в контексте исторической перспективы, в сообразности со своими социальными и личными обстоятельствами, и, что важно, он взаимодействовал с другими людьми (испытывая и оказывая влияние). На сцене же был один Шевченко и масса неких пунктирных других.

Все недочеты драматургии проявились и в самом спектакле. Не было ощущения новизны и открытия, хотя, к счастью, не было и откровенной политизации героя.

Петро Панчук сыграл блестяще — перед зрителем хоть и несколько зацикленный на страдании, гневе и боли, но все же человек. Ему удалось каким-то своим нутром оправдать боль героя. Его Шевченко где-то инфантилен, где-то наивен, он вдруг состарился, не пожив, не полюбив, будто ничего у него еще и не было, а ему уже приходится умирать.

Актер «выжал» из драматургии все, что можно было, но в первоисточнике слишком мало красок содержится для главного героя. Богдан Стельмах создал Шевченко-мученика, в концепцию которого явно не вписывался Шевченко, способный на грубую шутку, пьянство и волокитство за актрисами (а все это в его биографии было). По односложному пониманию автора страдать может только существо поэтическое, человек же с недостатками будто бы не дотягивает до своих же переживаний. Этот подход в освоении Личности практически всегда приводит к рождению безжизненных образов-штампов и образов-клише.

Петро Панчук в роли Тараса Шевченко

Кроме того, гражданский пафос постановки убил всякие единичные актерские старания сделать образ человечным и искренним. Возможно, главная ошибка постановщика — это взятый масштаб эпоса, который именно Шевченко (ему как никому другому) не к лицу. В огромном пространстве черкасской сцены все декорации велики, масштабны, в массовке была задействована вся трупа музыкально-драматического театра. Над сценой — огромный светлый шар — казахское солнце, по словам Проскурни, — на которое в конце спроецировали картину Шевченко «Катерина».

Но, чтобы «обновить» Шевченко, который стал в отечественной культуре символом пафоса, нужно добиться камерности и обнаружить в образе правду жизни, которая сочетает грубость и страдание, лирику и юмор. Искренность и человечность — вот путь к настоящему Шевченко.

Издевательская муштра Шевченко в ссылке

Отдаем должное проекту, рожденному усилиями творческих людей, которые по собственной инициативе выполняют миссию государственного масштаба. Воздаем почести и режиссеру, который взялся за нужный проект, и его творческой группе. Но при этом назовем все своими именами — пока это не был прорыв — осовременить и «зажечь» старый образ в новом свете не удалось. И мы ждем, что это случится в постановках последующих частей трилогии.