Хороший критик — смирный критик23 ноября 2011

Марина Давыдова

Впервыйе опубликовано

11.07.2008 на Openspace.ru




Одно из самых распространенных отечественных заблуждений: нынешняя театральная критика стала слишком острой, наглой, временами прямо-таки хамской. То ли дело критика прежних лет. Вот тогда были мыслители, а не щелкоперы. Они пытались вникнуть в замысел художника, они вели с ним уважительный разговор, они помогали ему понять самого себя. Для них искусство (и художник) было свято, для нынешних — ничего святого нет.

Начнем с того, что справедливость этих ламентаций не выдерживает испытания историей. Что значит «прежних лет»? Каких прежних?

Любой человек, давший себе труд заглянуть в библиотеку, обнаружит ворох отрицательных рецензий на спектакли Мейерхольда, Крэга, Таирова. И до 1917 года ругали, и даже до 1913. И не малоприметные глупцы, а золотые перья своего времени. Один из самых талантливых критиков рубежа веков Александр Кугель вообще не признавал профессию режиссера. Он отстаивал самоценность актерского творчества, бесстыдно попираемого режиссерским диктатом. Доставалось всем подряд — от Станиславского до Евреинова. Разумеется, критика никогда не состояла из сплошных разгромов и погромов, но жаркие споры и страстные обличения всегда были ее составной частью. И объектами этих споров часто становились художники первого ряда.

Рядом с тогдашней критикой нынешняя российская кажется не острой, а, напротив, беззубой, безыдейной и совершенно самоуспокоенной.

Но такой она кажется и по сравнению со многими образцами современной западной театральной журналистики. Не так давно в связи с юбилеем Эдварда Олби я наткнулась на статью в «Нью-Йорк таймс» Фрэнка Ричи. Один из ведущих публицистов Америки на чем свет стоит костерил инсценировку «Лолиты», которую Олби сделал в самом начале 80-х. Олби, замечу, был к тому моменту живым классиком и лауреатом разных премий. Его былые заслуги, однако, мало что значили для рецензента. Он оценивал не совокупность заслуг, а конкретное произведение, и выносил ему суровый приговор.

Этих суровых приговоров не в состоянии избежать ни один корифей тамошней сцены. Будь ты хоть Лоуренс Оливье, ты не застрахован от разноса в прессе. У нас «совокупность заслуг» дает художнику индульгенцию. Сложно представить себе в 80-е, 90-е или нынешние годы разгром какого-нибудь позднего произведения куда менее талантливого, чем Олби, Виктора Розова. Разгром, выполненный с той же степенью откровенности, с какой громит выдающегося драматурга Ричи. Ни один из приличных людей в нашем отечестве на такое не осмелился бы. У нас вообще не принято, даже постыдно ругать великих.

Когда же случилась метаморфоза, превратившая русского критика из строгого судьи (не всегда Виссариона, но почти всегда неистового) в заклятого друга талантливых и прогрессивных художников? Она случилась относительно недавно и была порождена советским зазеркальем в его более или менее вегетарианском оттепельном (а потом и застойном) изводе — теми временами, когда свободомыслие начало давать свои первые робкие всходы. Именно тогда происходит деление на официозных художников и поддерживающих их законопослушных критиков и художников прогрессивных и, соответственно, поддерживающих их критиков-прогрессистов. Тогда же в «прогрессивной» среде возникает неписаное, никем четко не сформулированное, но железное правило: своих трогать нельзя, это льет воду на мельницу неправедной власти. Критик приучает себя писать не то, что он думает и чувствует на самом деле, а то, что идеологически правильно написать в данный момент, чтобы не навредить талантливому постановщику. Отдельные отклонения от этого правила (отрицательная рецензия Анатолия Смелянского на спектакль Анатолия Эфроса «Дорога») вызывают недоумение, граничащее с гневом. Если тебе не понравился спектакль гонимого режиссера, молчи или пиши неправду. Оттепельный и застойный официоз был так бездарен, что имена законопослушных критиков забылись скоро. Имена прогрессивных критиков вошли в историю. Они сами стали классиками. На их трудах взросли новые поколения. А «зазеркальная» ситуация, в которой те существовали, невольно стала восприниматься как норма. Ее бессознательно перенесли на нынешние времена, когда художники давно уже не подвергаются никаким гонениям, а многие и вовсе катаются, как сыр в масле.

В результате мы оказались в удивительной ситуации. С одной стороны, идеологические споры, деления на литературные лагеря (как это было в XIX веке) ушли в историю. С другой — пришедший на место критика-идеолога критик-эксперт, не водящий, как правило, знакомства с художником, а беспристрастно оценивающий произведение (именно такой тип победил на Западе), для нас тоже нехарактерен. Жесткого кастового деления на «производителей искусства» и экспертов у нас нет. Для России по-прежнему актуальна формула «хороший критик — лучший друг хорошего художника», и до сих пор характерно близкое личное знакомство критиков с практиками, а также неизбежная коррупция этим «знакомством». На Западе критик пишет для читателя (то есть для потребителя), у нас по инерции для самого художника, с которым нехорошо ссориться, потому что он талантливый. Вызревание в недрах критического цеха небольшой горстки пытающихся быть независимыми экспертов до сих пор воспринимается представителями старшего поколения как попрание всех этических норм. Между тем это скорее попытка как-то вырваться из советского «зазеркалья», в котором значительная часть критического цеха до сих пор пребывает.


Другие статьи из этого раздела
  • «Естественный театр Оклахомы»

    «Естественный театр Оклахомы» (Nature Theater of Oklahoma), естественно, не из Оклахомы, эта театральная ансамблевая компания работает на Оф-оф-Бродвее (off-off-Broadway) в Нью-Йорке. В последние пять лет они стали популярны в Америке и Европе, постоянно гастролируя и удивляя своими самобытными постановками
  • Театр Ensemble 209. Перформанс на грани спектакля

    Театр Ensemble 209 из Тель-Авива нынче в авангарде израильской сцены. По случаю своего 25-летия в июле театр организовал шоу-кейс. Событие проходило в арт-центре «Перформанс Арт Платформа» в Тель-Авиве, где руководительница Тамар Рабан развивает два направления — театр наряду с перформансом. Пять дней активного просмотра прошли в попытках проникнуться простым жестом на сцене
  • Максим Курочкин: «Неочевидные возможности драматургии»

    Мне повезло увлечься драматургией, когда доминировало мнение: «современной драматургии нет». Пьесы писали отборные безумцы, которые не могли без этого. А сейчас видим расцвет и огромное количество новых интересных авторов. Уже никто, даже самый неадекватный критик не сможет сказать, что современной драматургии нет. Но безумцев стало меньше, как ни странно, тоскую по ним
  • Тайны Андрея Тарковского

    29 декабря 2011 года исполнилось двадцать пять лет со дня смерти великого режиссера Андрея Тарковского. Этим летом киевский кинотеатр «Жовтень» в честь годовщины демонстрировал ленту «Ностальгия», кинофестиваль «Молодость» почтил режиссера симфоническим концертом и фильмом «Жертвоприношение».
  • Львівський театр ім. Леся Курбаса. Володимир Кучинський: пряма мова

    Театр Курбаса з’явився в карнавальний час, у постмодерні 80-ті, з притаманною їм енергією руйнації. Це було напередодні кінця радянської епохи, коли країна розвалювалася, а ті хто її розвалювали були наділені шаленою енергією руйнацією. З цієї енергії наші вистави були неймовірно азартними, вибудованими на імпровізації, на шаленому драйві. Ми були молодими максималістами.Радянське керівництво спробувало нам завадити відкритися, але оскільки нічого антирадянського ми не робили, то по суті влада лише створила нам неабияку рекламу

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?