Тамара Антропова: Про жизнь в театре и театр в жизни^{08 мая 2012}

Беседовала Маргарита Тарасова

Фото Ольги Закревской

Полное имя: Тамара Михайловна Антропова

Дата рождения: 26 апреля 1986 г.

Университет: Киевский национальный университет театра, кино и телевиденья им. Карпенко-Карого

Театр: Театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра

Роли: «Меня нет…» — Таня, «Бесхребетность» — Шмитт

Режиссура: «Меня нет…»

Тамара Антропова в отличие от многих начинающих постановщиков берет в основу своей режиссуры не коммерческий, а сложный драматический материал, часто с философской основой. Ее работа «Меня нет…», созданная совместно с Анастасией Осмоловской, — результат не только глубокого проникновения в сферу социальных и личностных отношений, но одновременно трогательное выражение любви к человеку.

В какой момент ты поняла, что театр стал твоей жизнью?

В детстве я никогда не ходила в театр, но всегда знала, что хочу там быть. И мыслей относительно другой профессии у меня не возникало. Родители, правда, хотели, чтобы я получила юридическое образование. Но, когда после десятого класса я «сбежала» в эстрадно-цирковой колледж, решение мое приняли с пониманием. В колледже я искренне полюбила цирк. И до сих пор не оставляю идеи — соединить в одном спектакле эти два жанра — театральный и цирковой.

После эстрадно-циркового колледжа ты поступила в театральный университет. Когда ты пришла работать в театр, как поменялось твое отношение к нему?

После циркового я два года размышляла о том, как жить дальше, пока моя подруга (спасибо ей!) не заставила меня учиться дальше. В театр я попала на первом курсе университета, а до того имела о нем смутные представления. Эдуард Маркович [Митницкий — худ. руководитель Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра — Авт.] взял меня помощником режиссёра, за что я ему очень благодарна. И, разумеется, мое представление о театре изменилось. Сначала театр был для меня совершенно новым явлением, я чувствовала себя инородным телом. Это были смешанные чувства: восторг, счастье, разочарование. Мне всё очень нравилось, но было некомфортно. Первое время я провела в слезах, понимая при этом, что театр — это мое, это то, чего я хочу. А потом я привыкла.

Приходилось себя ломать?

Скорее, воспитывать в себе характер, что в театре необходимо. До сих пор работаю над этим, потому что желание послать всё к черту (и забрать документы) возникает частенько. Это — слабость, с которой нужно бороться, удерживая баланс и внутреннюю гармонию… Тем более, что мне очень повезло с мастером — Эдуардом Марковичем, который чувствует своих студентов; и театром, в котором много талантливых людей, а у них есть чему поучиться. Разве можно такое терять?! Это опыт, который надо принимать с благодарностью.

Ты себя пробовала в актёрской и режиссерской роли. Что тебе ближе?

Не знаю. Актёрская профессия сложна тем, что тебе необходимо поймать волну режиссера. Актер первым принимает на себя удар. Однако все свои переживания он компенсирует на сцене, когда происходит обмен энергией со зрителем. В режиссуре обмена этого нет…

Я всегда боюсь брать на себя ответственность. Когда говорят, что режиссура — не женская профессия, я отчасти соглашаюсь с этим утверждением, потому что по степени сложности — это действительно профессия больше подходит мужчинам. В режиссуре сталкиваешься со многими проблемами, о которых не мог и предположить. Здесь важно создать мотивацию и собрать классную команду. Но обязательно наступит период, когда кто-то что-то не будет принимать, и тогда важно — не отступить. А это очень сложно, и я перед всеми режиссерами преклоняю голову.

Если в работе ты не согласна с актёрами или режиссером, можешь быть жесткой?

Это профессия. Если режиссер что-то сказал, значит, он так решил. Актер в редких случаях может воспринимать себя объективно. Режиссеру стоит доверять хотя бы потому, что он точно не хочет создать плохой спектакль. Я говорю о хороших режиссерах! Бывает, копаясь в материале, я испытываю отторжение, даже брезгливость к нему, это значит, что процесс пошёл. Но режиссера это никак не должно касаться, это мой личный путь.

Как режиссер я могу абсолютно спокойно высказать свою точку зрения, но артисту надо понять аргументацию. Порой это утомительно, особенно, перед самым выпуском, и тогда просто говоришь актёру: «Всё, делай так!». Но потом, конечно, объясняешь ему свои мотивы. Я стараюсь слышать актёров и отталкиваться от них. Однако я исхожу из своего небольшого опыта! И, возможно, со временем всё поменяется.

Есть органика режиссера, есть органика актера и есть органика драматурга. Когда они объединяются, тогда получается многогранность постановки. И к концу работы над ней наступает момент этого самого объединения.

Тебе нужны единомышленники?

Мне повезло работать в команде с Настей Осмоловской [актриса и режиссер Театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра, студентка КНУТКиТ], с которой мы полностью понимаем друг друга. Э.Митницкий в шутку называет нас «Добчинский и Бобчинский». Мне нужны единомышленники. Если у меня есть команда, я становлюсь сильнее. Когда работали над постановкой «Меня нет…», мы ведь не знали, что она будет идти в театре. Просто делали свою работу, понимая риски. Во время показа актёры играли и боялись, что вот-вот работу остановят, но мы были командой, и нам очень хотелось дойти до конца.

В этом спектакле вы взяли социальную проблематику. Тебе она близка?

Да, мы живём в своем — пусть и не очень большом — достатке, не замечая других людей с их лишениями, переживаниями. А их очень много, намного больше, чем людей состоятельных. Ведь это проблема нашей страны.

Был соблазн придать постановке политической окраски?

И без того всё понятно. Если человек глуп, он не увидит очевидного, какой смысл о нем кричать? Я не люблю нарочитого морализаторства в театре.

Тебе приходилось для постановки набираться специального опыта, проникать в жизнь подобных людей?

Если ты что-то ищешь, посылая сигнал в вечность, тебе сами собой откроются некие сферы. Это всё очень близко. У меня среди приятелей тоже есть такие люди, у которых просто так складывается жизнь. Я верю в рок судьбы.

Социальная тематика трудно воспринимается украинским зрителем…

Мы в большей степени рассматривали людей и их чисто человеческие конфликты. О «социальном» мы почти не говорили. Ведь пьеса называется «Божьи коровки возвращаются на землю», и они действительно возвращаются, даже в тот ужас, в котором они живут. Просто героям нужно многое преодолеть, чтобы что-то понять. Именно так происходит в жизни.

Стоит ли в современном украинском театре поддерживать интерес к социальной тематике?

Стоит, но в театре должно быть многообразие. Зритель сам сделает свой выбор.

То есть, предположим, в репертуаре театра 80 процентов попсы, 20 — серьезной драмы, и ты с этим смиришься…

Уж очень большое соотношение! Грустно, если оно будет таким (я стараюсь не вникать в политику театра). Если бы среди зрителей были одни эстеты, и театр мог бы кормиться за счет соответствующего материала, вряд ли кто-то ставил бы попсу. Я не видела ни одного нормального режиссера, которому бы это нравилось. А Зритель, на самом деле, очень благодарный. Ему главное каким-то образом очутиться в театре на серьёзной постановке, и, если это по-честному, то душа его откликнется.

Какого зрителя ты ждешь на свои постановки?

Себя. И это дилемма, я понимаю, что должна ставить для современного массового зрителя, а у нас с ним часто не совпадают вкусы. Он сейчас хочет смеяться, и я его не осуждаю, но, пытаясь уйти полностью «под зрителя», мы роем себе яму. Если постановка интересна тебе, она будет точно так же интересна и заразительна для зрителя, мне так кажется. — Это зритель, на которого я ориентируюсь. А жду я на своих постановках зрителя открытого… любого зрителя, только не хама.

Если после премьеры пресса разгромила спектакль, это сильно влияет на состояние актеров?

Ужасно влияет. Сразу же появляется неуверенность в себе. Стараемся абстрагироваться от этого. Пресса делает свою работу, мы — свою. Но критиковать нужно аккуратно, так, чтобы у человека не отбило желание работать. Актёр и режиссер понимают, где они промахнулись, им нужно дать рецепт устранения этих промахов. Люди ошибаются и учатся на своих ошибках. И это нормально! В этом нет ничего угрожающего для жизни. У нас же на это табу — ошибаться нельзя. Это очень сковывает и порождает страхи.

Как думаешь, вписывается украинский театр в мировой театральный дискурс или рановато еще?

У нас театральное дело движется еле-еле. Вроде поворачивается колесо, и опять остановилось. Очень важный момент — финансирование. Декорации, костюмы и прочее — это тоже часть спектакля, которую видит зритель! И она должна соответствовать уровню, а это — деньги! Естественно, никто не отменяет человека с его переживаниями, но подача должна соответствовать материалу.

Киев — столица, но абсолютно не театральная. Ну, значит Киеву так надо. Я не могу сказать, что у нас некачественный театр. Просто так получается, что театр чувствует себя ненужным. Хотя у нас есть хорошие актеры и режиссеры. Театр соответствует времени, соответствует зрителю.

Ты чувствуешь какую-то личную ответственность за вкусы зрителя?

Я отвечаю за то, чем будет наполнен зритель, что будет у него в душе после спектакля.

Актёр стремится что-то взять от своего персонажа?

Вряд ли, но персонажи оставляют свой отпечаток, проявляются в жизни актера. Некоторый материал требует от актера, чтобы тот дотянулся к нему, а другой, напротив, — сам нуждается в насыщении. Конечно, надо всегда найти что-то в себе и расширить себя.

Что должна нести в себе качественная пьеса?

Это очень индивидуально. Когда в пьесе есть над чем подумать, и она не перестаёт вызывать интерес к себе, это, на мой взгляд, хорошая пьеса. В противном случае это — пьесы-вампиры.

Встречаются ли тебе люди в театре, которые не могут ничем хорошим его наполнить?

Мне встречаются люди, которым театр не нужен, но они стремятся туда, не понимая его сути… Театр — это не всегда праздник и красота, часто даже совсем наоборот. Здесь актёры и режиссеры жертвуют частью своей души, даже если отрицают это. И, если ты не испытываешь к нему интереса, зависимости, любви, то можно… и без него. Как правило, такие люди сами по себе отходят от театра.