Отель Босния^{08 ноября 2015}

Мысли записал Дмитрий Левицкий

Впервые в своей жизни оказался на Балканах. Еще не знаю, верно ли говорить «на Балканах» или же корректней называть страну. Еще не знаю. Я впервые в Боснии и Герцеговине на театральном фестивале MESS. Я - гость фестиваля. На мое имя - Дмитро Левицкий - забронирован номер в отеле «Босния», там я постоянно кушаю. Мною опекается представитель фестиваля Бельма, ее зона ответственности так называемая Critic team. Соответственно, я в составе Critic Team. Также в этот Critic Team входит Шимон из Познани и Дино из Загреба, все мы драматурги.

-Are you а playwright?

-Yes. And you?

-Yes, me too.

-Oh, nice!

Бельма просит, чтоб мы ежедневно давали короткий отклик на просмотренные накануне спектакли. Этот отклик записывается на камеру и выкидывается на фестивальный ютуб-канал. Все, больше от нас ничего не требуют. Я чувствую себя немного не в своей тарелке: перелеты с Киева - оплатили, номер в гостинице - дали, кушать - дали, каждый вечер по два спектакля минимум - дали. За это от меня просят несколько (при этом зачастую несвязных) предложений на камеру об увиденном на фестивале.  What’s going on? Это совсем не моя тарелка. Или?

Фестиваль MESS открывает постановка Кэти Митчелл «Запрещенная зона». Позднее я сделаю кривенькую попытку написать рецензию на спектакль. Имею смелость предложить к прочтению сохранившийся фрагмент.

«Наши войны имеют женское лицо» - слюня воздух патетикой, любят твердить взволнованные особи. Не знаю, не видел. Но точно то, что женщина зачастую исключена из войны как субъект.

Чикаго, 1949 год. Клер Иммервар – внучка первой женщины получившей PhD по химии Клары Иммервар едет в вагоне метро. Только что ей – тоже ученой – сообщили о том, что для американских властей ее исследования в области химии в мирных целях не интересны: на данный момент это не в приоритете (всегда было интересно, что такое «данный момент»?). Клер садится в метро и едет. Несмотря на то, что интерьер вагона обклеен характерной американской рекламой того времени с консервами и улыбками, снаружи вагон подозрительно напоминает состав в военном эшелоне. Где проходят эти военные действия? Клер встречает американского военного – да-да, возможно, того самого моряка, который в августе 45-го целовал медсестру на улице Нью-Йорка, и бессмертно запечатлен в фотографии. Теперь же, военный погружен во что-то свое, во что-то молчаливо-страшное. Американский военный замечает у Клер Кайзеровский Крест 1-й мировой.  На вопрос, откуда у нее «фашистский» крест, Клер отвечает, что это ее деда. Американский военный зол. Он говорит ей: «Ты не американка!».

Вагоны иногда отстыковываются, но только затем, чтобы вновь встретится. Также и эти сто лет кажутся иногда не связанными, но это лишь отстыковка. Клер вспоминает свою бабушку – жену Фрица Габера, человека, который изобрел смертоносный газ. Именно детище Габера было применено на Ипре в 1915 году. Клара Иммервар безуспешно пыталась отговорить мужа от разработок газа. Когда она понимает, что Габер непоколебим, женщина стреляет в себя из пистоля мужа. 

В это же время, в 1915 году медсестра, прототипом которой является Мари Боден – автор новеллы «Запрещенная зона», влюбляется в солдата, который умирает в муках от действия газа Габера.

Три истории женщин, о которых, наверняка, вы ничего слышали: Клара Иммервар, Мари Боден, Клер Иммервар. Женщины, которые оставались в тени сто лет. Женщины остаются в тени.

Я спрашиваю Бельму, куда мне следовало бы сходить в Сараево. Бельма говорит, что можно сходить на мост, где Гаврило Принцип застрелил Франца Фердинанда. А я ведь совсем забыл! Сто лет назад молодые члены молодой организации застрелили в Сараево монарха из Австро-Венгрии. Говорят, этот акт был использован как повод для разворачивания так называемой Первой мировой войны.  Что такое разворачивание войны - я не знаю, но какую-нибудь (какую-нибудь!) выставку можно было бы сделать. Развернуть войну!

- Привет. Я в замешательстве. Такое со мною бывает редко. Напишу, все же. Мне сегодня приснился плохой сон про тебя. Береги ногу. Пардон.

- В общем, с ногой все ОК) только уронил крышку от фотоаппарата в люк, прямо на том же месте, где сто лет назад Гаврило Принцип убил Франца Фердинанда)

Аэропорт в Сараево похож на аэропорт Сараево. Все как в аэропорту Сараево. На выходе из аэропорта Сараево я встречаю Нинко – она из Амстердама, работает на театральном фестивале-партнере Сараевского фестиваля. Я говорю Нинко, что я из Украины и спрашиваю, слышала ли она что-либо об этой стране? Вроде, этот вопрос ее немного оскорбляет: конечно, слышала! А потом я вспомню про малазийский боинг, и мне станет неудобно за этот вопрос. 

Мы с Шимоном и Нинко гуляем вокруг Зетры. Зетра – это спортивный комплекс, построенный для Олимпийских Игр в Сараево, которые проходили здесь в далеком, действительно далеком 1984 году. Символ Олимпиады – веселый волк. Насколько я могу судить по внешнему виду, Зетра пустует, запущена. Но вот показ Кэти Митчелл проходил именно в Зетре. Проект с большими декорациями.

Сараево утыкано кладбищами. На большинстве могильных плит дата смерти указана 1992 год.  Шимон отмечает это тоже. С 1992 по 1995 год в Сараево была война. Позднее Харисс скажет, что на протяжении этой войны только детей было убито до трех тысяч. В Сараево этот период называют Осада.

На фестиваль MESS приехал театр из Берлина – Maxim Gorki Theatre. Я знакомлюсь с Деяном, он актер театра, точнее - приглашенный актер. В этом театре есть стационарные актеры и приглашенные. Деян приглашенный на конкретный проект: актеры родом из Балкан рассказывают свои личные истории. Их рассказы разбавляет актер-немец, который пытается разобраться в балканском конфликте и актрисса-израильтанка, которая общается с актером-немцем. Деян из Белграда, он серб. Во время показа их спектакля я не успеваю за субтитрами. Наверняка кто-то из актеров был из Сараево и рассказывал про Осаду. Запоминается место спектакля Maxim Gorki Theatre, когда рассказывается о разговоре актеров театра с местной женщиной из Сараево. Женщина во время войны была изнасилована сербским криминальным авторитетом, который потом предстал перед судом в Гааге. Деян переводил на немецкий рассказ женщины. Во время разговора женщина поняла, что переводчик серб. Она говорила, что жизнь ее прекратилась после изнасилования. Деян плакал.

У нас есть фестивальное кафе. Уже ночью под очередную бутылку местного пива «Сараевске» я слежу за мимикой одного британца. Его лицо вытягивается, сплющивается, делается маленьким и большим. Попробую сказать, что лицо его словно струна, что звучит в разговоре. Наверное, я так тоже могу. Зачем я слежу за мимикой британца?

Теперь я знаю два слова: четники и Сребренница. Четников – сербских националистов, мечтающих о Великой Сербии - в Сараево ненавидят. Сребренница – городок в Боснии, в котором в июле 1995 года произошло массовое убийство мусульман (до восьми тысяч). Что я делал в июле 1995 года?

Впервые в своей жизни не понимаю, на каком именно языке окружающие разговаривают: боснийский, сербский, хорватский? После этого неизвестного звучания итальянский, который я всегда могу отличить, тоже становится чем-то непостигаемым.  

В Сараево не запрещено курить в кафе и других общественных заведениях. Здесь курят много. Здесь много курят и не ездят на велосипедах. Нинка говорит мне, что за все это время видела одного или двух велосипедистов. Ее амстердамские глаза удивлены. Впрочем, как и мои.

Шимон спрашивает меня, как там в Украине в общем ситуация. В общем, ситуация разная, сложная, вот прямо как в Боснии во время войны. Шимон говорит, что драматургом «в чистом виде» ему не нравится быть - он соучастник театрального процесса.

В номере отеля у меня четыре полотенца. Я не знаю, что с ними делать. Мне не надо так много, тем более у меня есть еще свое  желтое полотенце. На третий день я стелю полотенце себе под ноги после душа.

Список воспоминаний к этой поездке.

- Валя, называющая себя анархисткой.

- Как работал в отеле в Иллинойсе, чистил туалеты и носил свежие полотенца в номера.

- Напевая песню группы Тату «Югославия»

- Хмельницкий артист Сторожук из уже переименованного хмельницкого областного театра.

-  Разговор в клубе «Атлас» с Сашей, Ганей и Катей. 

Я в отцовской рубашке, купленной в советское время и сделанной в Югославии. Он никогда не был на Балканах и уже не будет. не мог не сфотографироваться.