Дворец наслаждения трешем^{08 июля 2015}

Текст Елены Мигашко

Фото Евгения Стебловски

Современник Шекспира Джон Уэбстер – мастер «кровавой трагедии». В нагромождении убийств и кровавых ужасов, в демонстрации порока со всевозможными его проявлениями Уэбстеру нет равных. Чего стоит одна только сцена из «Герцогини Амальфи», где главной героине с целью запугивания подносят руку, отрубленную у трупа. После – показывают восковые фигуры, изображающие повешенными ее детей.  А перед самой казнью герцогине приносят веревку, которой она будет задушена, и хладнокровно рассказывают о ее предназначении. Эти сцены у английского драматурга погружены в вязкую атмосферу нескончаемых дворцовых интриг, политических и межличностных разборок.

Такой привлекательный налет концентрированного, ничем не разбавленного ужаса, подающегося открыто и без заискиваний, на который приходится смотреть с широко раскрытыми глазами, должно быть, и приманивает современных режиссеров.

Для спектакля Максима Голенко «Палац насолоди» Виктор Понизов делает адаптацию пьесы «Герцогини Амальфи» Джона Уэбстера. Он лишает вышеупомянутую жестокость «высокого стиля» и героического пафоса. Жанр спектакля, поставленного совместно с Bilyts Art Centre – трэш. Кардинал превращается в развратного митрополита, герцог Фердинанд – в мента Федора (Андрей Кронглевский), придворный и доносчик Боссола – в мужика Даню (Олег Примогенов), то и дело разбавляющего действие игрой на баяне и пением русского шансона. Вместе они, митрополит и управляющий милиции, травят свою родную сестру Амалию (Екатерина Башкина-Зленко), решившую, после смерти мужа, забрать деньги и уехать с новым возлюбленным.

Все герои современной истории – очень типажные и гротескные. Максим Голенко обостряет характеры и выводит все происходящее чуть ли в формат иронического шоу. Спектакль, кажется, сделан из множества «монтажных склеек»: текст на стене-заднике объявляет героев (напр. «Анжела – типова білявка і шльонда, коханка митрополита»), разыгрывается эпизод, насыщенный «чернухой» и львиной долей черного юмора, в переходе между сценами – зал погружается в темноту, звучит музыка Дмитрия Данова, написанная специально для спектакля. Да и сама постановка разделена на главы (о чем сообщает текст на заднике): Глава I «Похорон», Глава II «Храм» и т.д. Чтобы придать действию динамики, Максим Голенко дробит его, делит на части.

Cпектакль разыгрывается на черной площадке (позаимствованной, кстати, из спектакля «Вий 2.0», художник - Федор Александрович), в глубине которой, как по подиуму, проходят герои. В центре круговой площадки – резервуар с водой, в котором у Голенко проходят и сцены драк, и сцена родов Амалии. Насилие, так богато расписанное Уэбстером, в первой части спектакля подается как нечто проходное, нечто само собой разумеющееся в этом мелком и грязном, нашем, преступном мире. Его подают с потрясающей хладнокровностью, над ним иронизируют и стебутся. Действительно, почему бы не сыграть сегодня сюжет Уэбстера в духе того же МакДонаха? Рецепт прост: много неприкрытой жестокости, и еще больше – иронии и равнодушного к ней отношения, как раз и заставляющих нас, зрителей, этой жестокости ужасаться.

Уже во второй части спектакля режиссер пытается «поднять» современную историю до масштабов трагедии. Действие достигает высшей точки напряжения в седьмой главе – «Божевілля». Здесь богатенькие братья после неудавшегося шантажа помещают Амалию в психушку – вырисовывается «трагический герой», одинокий в своей борьбе против окружающих. Здесь впервые режиссер предлагает зрителю сопереживать. На стенах, параллельно репликам героев, изредка появляется поэтический текст, а доносчик Даня время от времени начинает говорить стихами. Но, гротеск и стёб остаются в силе. В следующей главе – «Вибух» – Анжела, одетая пошло и дешево, корячится на сцене под русский шансон, зачитывая цитаты из Библии, и умирает от яда, оказавшегося на страницах. Все это – рядом с трупом Антона, возлюбленного Амалии, валяющегося под ногами.

Наконец, в «Эпилоге», когда каждый второй герой оказывается мертвым в результате выяснения отношений, доносчик Даня выходит на сцену, нацепив дурацкие бумажные крылья и, окинув взглядом трупы, продолжает играть на баяне.

Не смотря на модный и уже знакомый угол зрения, выбранный Максимом Голенко, ни у кого в зрительном зале не возникает сомнений: мир за окном ничуть не лучше средневековых замков.