В вашем зале носорог15 сентября 2014

Андрей Приходько поставил Эжена Ионеско в Театре Франка

 

Текст Жени Олейник

Фото Валерии Ландар

Премьера «Носорогов», ознаменовавшая начало нового сезона в Театре Ивана Франка, напомнила об истории из Херсонского художественного музея, рассказанной однажды тамошним художником Стасом Волязловским. Отчаявшись привлечь посетителей полотнами Врубеля и Пимоненка, руководство начало устраивать в залах выставки экзотических животных. После «Носорогов» начинаешь думать, что режиссер преследовал те же цели, что и херсонские музейщики.

Надо сразу сказать: в постановке Андрея Приходько носороги — в натуральную величину — появляются раз пять. Они тяжело бродят по сцене и залу, и в зеленоватом приглушенном освещении даже могли бы выглядеть зловеще, если бы не ощущение чудовищной нелепости происходящего. Но, обо всем по порядку.

Сюжет этой пьесы Эжена Ионеско, ставшей классическим образцом абсурдизма, прост, как ее название. Жители провинциального городка начинают массово (а главное — охотно) превращаются в носорогов. Иррациональность ситуации беспокоит только одного персонажа — местного маргинала Беранже (Дмитрий Завадский), который, в конце концов, и остается единственным, кто сумел сохранить человеческий облик. Драма, написанная в 1960 году как рефлексия на опыт тоталитаризма, стала своеобразным портретом эпохи и с ужасающей точностью продемонстрировала, как антигуманность становится нормой.

Постановка Андрея Приходько могла бы состояться, если бы режиссер учел, что текст Ионеско — это метафора. Но, к сожалению, зритель увидит только пресловутое превращение в носорогов. В натуральную величину.

«Носороги» начинаются обнадеживающе. На сцене воссоздана картинка безмятежной повседневной жизни. Под незамысловатую музыку официантка накрывает столы, горожане спешат по своим делам или выпить с утра пораньше. Карикатурное облачко, висящее над разноцветными столиками, символизирует легкую бессмысленность бытия. Монотонность актерской игры кажется нарочитой, но спустя некоторое время становится ясно: ничего другого ждать не стоит.

Большинство сцен в постановке представляют собой невыразительную человеческую возню. Актеры кричат и размахивают руками, спасаясь от невидимых носорогов, крушат мебель, кружат в столбах коричневой пыли, создавая тем самым разве что атмосферу приближающейся катастрофы в духе голливудских фильмов. Намек на смысловую глубину присутствует в эпизоде превращения интеллигента Жана (Владимир Николаенко), но тоже — до какого-то момента. Большой, тяжелый, растрепанный, он валяется на кровати, и в разговоре с Беранже его голос становится похожим на низкий злобный рев. Однако минутой позже скачущий на кровати Жан вызывает навязчивые ассоциации с Халком. Зритель недоумевает, но на всякий случай смеется.

Образ Беранже в постановке редуцирован до усатого шута со странной походкой. Поверить в то, что в этом невзрачном пьянчужке происходит напряженная борьба за право называться человеком, никак не удается. Как и в его любовь к Дези (Виктория Васалатий) — герои выглядят просто картонными фигурками, приставленными друг к другу. Финальная сцена, где Беранже в бреду отчаяния тоже хочет обернуться животным, не вызывает ничего, кроме раздражения.

Критику в спектакле в полной мере выдерживает разве что сценография. Художники воссоздали картинку мещанского уюта — все эти столики-занавесочки, — который эффектно рушится под натиском копыт. В момент смены декораций на сцену опускается занавес, имитирующий газетный лист, на котором среди объявлений о покупке велосипеда и продаже банок, затесалась новость о носорогах. На него проецируются то схематично то бегущие носороги, то увеличенные профили персонажей, ведущих пространные беседы. Почему-то именно перебивки создают сюрреалистичный эффект, которого сильно не достает основному действию.

После «Носорогов» становится несколько обидно — прежде всего, от понимания, насколько актуальна для украинцев эта пьеса сегодня. Ведь Ионеско пишет об орруэловском двоемыслии, полной подмене понятия общечеловеческих ценностей — о том, что мы — спасибо российской пропаганде — можем наблюдать воочию. Возможно, режиссер и вправду брался за «Носорогов», осознавая злободневность текста, но, к сожалению, не смог ее реализовать.


Другие статьи из этого раздела
  • «Распутник»

    Театр на Печерске, спрятавшийся в дворах Шелковичной улицы, где он обитает с 2000-го года, пополнил в завершающемся сезоне свой непогрешимый с позиции качества репертуар очаровательной философской комедией. Эта постановка из ряда тех, что окрыляют зрителя, одаривают неисчерпаемой харизмой, блестящим дарованием и фантастической энергией исполнителей. Спектакль воспроизводит один день из жизни выдающегося мыслителя Дени Дидро, будто Шмитт придерживался при написании пьесы давно забытого закона классической драматургии: один спектакль — одни сутки
  • Актер — иероглиф

    В китайском, японском и корейском языке слово «каллиграфия» записывается двумя иероглифами, буквальный перевод которых — «путь пишущего». «Путь» читается как духовный выбор, внутреннее стремление обнаружить в искусстве письма философию жизни. Именно ее предложил познать танцовщикам хореограф Лин Хвай-мин. Он долго изучал китайскую каллиграфию, пока не обнаружил в ней «предельно сфокусированную энергетику»
  • 50-ый Дядя Ваня

    Пять лет назад в Киеве состоялось редкое для нашей столицы театральное совпадение. Два киевских режиссера, худруки двух муниципальных театров, В. Малахов и Ст. Моисеев поставили в одном сезоне пьесу А. Чехова — «Дядя Ваня». Театральная общественность резко поделилась по линии гуманистического передела: Чехов человечный, сопереживающий и сожалеющий и Чехов саркастичный, едкий и обличающий. Одни были в восторге от малаховского просветленного, обнадеживающего, вселяющего веру «Дяди Вани», другим больше по вкусу пришелся мрачный, беспросветный вариант Моисеева.
  • Чернігівський театр ім. Т.Г.Шевченка: перезавантаження

    В актив 2010-го Чернігівський обласний академічний український музично-драматичний театр ім. Т.Г. Шевченка може собі сміливо записати дві події: по-перше, повернення шанованого, ба, навіть улюбленця чернігівського глядача режисера Андрія Бакірова — тепер уже як художнього керівника; по-друге — проведення восени, незважаючи на безгрошів’я  (все пішло на вибори), традиційного, уже 21-го, міжнародного фестивалю «Слов’янські театральні зустрічі»

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?