О тех, кому принадлежит власть15 мая 2015
Текст Марины Котеленец
Фото Валерии Ландар и Юлии Вебер
«Эрика XIV» принято считать пьесой о власти и ее разрушительной силе. И действительно, для такого взгляда есть все основания: пьеса, написанная Стриндбергом в 1899 году, входит в цикл, который драматург составил из восьми «королевских драм», охватывающих длительный период шведской истории. Ее действие происходит в 16 веке, когда молодой король Эрик вел борьбу с аристократической знатью (князьями разного калибра), отстаивая свою власть и шведский трон, уничтожил многих физически, обагрив руки кровью, но все равно проиграл в этом противостоянии. Нет смысла доказывать окружающим, что сегодня в Украине эта история вызывает самые актуальные параллели и ассоциации. Кто же сомневается. «Вы увидите сами, как много в спектакле сегодняшнего дня и знакомых событий», – перед премьерой уверяли журналистов постановщик спектакля и исполнитель главной роли Евгений Нищук.
Они не обманули. Станислав Моисеев опрокинул сюжет эпохи шведского Возрождения в наше время, одев и героев, и сцену в современные одежды. Художник Андрей Александрович-Дочевский предложил мощный экспрессионистический образ спектакля – недостроенный мост, стоящий на круглых поржавевших сваях. Сценограф перебрасывает его из глубины дальнего правого угла сцены на левый угол оркестровой ямы и «останавливает» железное полотно буквально над первым рядом зрительских кресел, объединив, таким образом, сцену и зал. С помощью белых щитов он уменьшает зеркало сцены, тем самым автоматически укрупняя актеров. А сценографическая конструкция выталкивает исполнителей на авансцену, на уровень оркестровой ямы, а режиссер выводит их прямо в зрительный зал. Спектакль «растягивается» по горизонтали, а естественной вертикалью ему служит высота моста. На него актеры восходят, взбираются, запрыгивают, с него спускаются, на нем висят. По его железным перекрытиям топают грубыми ботинками солдаты в современном камуфляже, на нем мечется растерянный Эрик и в отчаянном танце грохочет шикарными лакированными ботфортами его возлюбленная Карин. Стальным сотрясаниям огромной конструкции вторят скрежещущие звуки электрогитары Джимми Джармуша, композиции которого Станислав Моисеев и Алексей Китель положили в основу музыкальной партитуры спектакля.
Кроме громадного моста, в спектакле полно других примет современной украинской реальности. Конечно, это Эрик, бегающий в байкерской косухе и черных фашистских галифе и его гражданская жена Карин (Татьяна Шляховая), затянутая в кожаный жилет. Так и кажется, что на спектакль Эрик-Нищук подкатил со своей Карин-Шляховой на сверкающем дорогом байке. Йоран Перссон (Алексей Богданович) правая рука короля, преданный соратник Эрика – простолюдин, который добивается власти. Эрик назначает Йорана прокуратором Швеции, и во втором действии спектакля Алексей Богданович появляется в синем костюме, до боли напоминающем отечественную прокурорскую форму. И наконец, семейство Стуре – два молодчика-сына и отец – главные противники Эрика в спектакле Моисеева.. Отец-Стуре, в исполнении Василия Баши, коренастый, круглоголовый, жлобоватый нувориш с толстой цепью на груди и в богатом лисьем воротнике. Если мысленно одеть его в спортивный костюм, то догадаться, на кого театр намекает, несложно. Но самым впечатляющим и резонирующим моментом в спектакле, буквально «вламывающим» современность на сцену, становится его финал. Когда взбунтовавшаяся шляхта свергает Эрика – со страшным грохотом и лязгом стальной мост «раскалывается», разрывая символическую связь между берегами – правым и левым.
То, что спектакль франковцев столь насыщен современными политическими аллюзиями, не удивительно. Станислав Моисеев всегда был сторонником и мастером социального театра, остро реагирующим на актуальные события. В период оранжевого Майдана в Молодом театре он ставил трагедию Шиллера «Мария Стюарт», ответив на революционную романтику улицы. А одним из последних его спектаклей в Молодом была «Сатисфакция» (по «Венецианскому купцу» Шекспира) о тотальном разрушении законности и моральных основ общества. Но в «Эрике XIV» среди множества примет и социальных знаков режиссер явно запутался. Сценический сюжет, именно тот, который сочиняет сам режиссер, безнадежно петлял и пропадал в надрывных криках Эрика-Нищука, аккордах Джармуша, камуфляже солдат. В безупречно выстроенных сценических картинах не открывалось смысла и содержания, которые бы развивали и двигали действие спектакля. Невозможно поверить, что все творческие усилия театра тратились только ради одного аристотелевского эффекта узнавания.
Так что же произошло со спектаклем?
Сценическая судьба этой пьесы не слишком богата, в европейском театре ее ставили и продолжают ставить, но на ум не приходит ни одной исторически знаковой постановки. В советском же театре такой спектакль известен – «Эрик XIV» Евгения Вахтангова.
Вахтангов в своей постановке разделил всех персонажей пьесы на два мира: мертвенный мир придворных (выбеленные лица-маски были у всех, даже у Эрика) и живой, здоровый мир простого народа. Эрик в исполнении гениального Михаила Чехова метался между двумя мирами и неизбежно должен был погибнуть. К применению такого формального режиссерского хода Вахтангов прибегнул не только потому, что разрабатывал поэтику экспрессионистского театра и трагического гротеска, но и компенсируя серьезные слабости стриндберговской пьесы. В ней все важные события проходят за сценой, а герои лишь сообщают о них, множа неподъемные массивы текста. Но главное, в пьесе отсутствует истинный драматизм, когда герои борются друг с другом, отстаивая свою позицию и принося огромные жертвы. В результате все концентрируется на Эрике, на его внутренних метаниях и кровавом злодеянии, в большей степени обусловленных душевной болезнью (исторический Эрик страдал шизофренией). Сыграть характер больной расщепленной личности, соединить все разорванные драматургические связи в этом случае может только незаурядный актер, каковым и был Михаил Чехов.
Станислав Моисеев тоже разделяет героев на два лагеря, только тасует их по-другому: Эрик, Йоран Перссон и Карин – живые теплокровные, а все остальные персонажи в его спектакле ходячие «знаки» и персонифицированные воплощения вражеской силы. Как, например, Вдовствующая Королева (Полина Лазова) – символ смерти, или солдат Монс, отец Карин (Александр Логвинов) в спектакле франковцев превратился в зловещего киборга – жреца войны. Именно среди партнеров-«функций» Евгений Нищук и Алексей Богданович вынуждены вести свои роли. И играть тему власти. Получается это не у обоих.
Нищук включился в работу над спектаклем за полтора месяца до премьеры и совершил настоящий актерский подвиг, помогая театру. Однако этого времени не могло хватить для освоения такой сложной роли. Актер знает и понимает все, что происходит с его героем: неимоверную амплитуду его чувств, невероятные скачки эмоций и состояний – иногда мгновения отделяли нежность Эрика от его агрессии, жестокость от покаяния. Шведский король был слаб и не властен над собой и поэтому не удержался на троне. Вот так и Нищук пока не властен над актерской техникой – и соответственно над образом короля. Он спасается, напрягая голосовые связки и включая моторику. Старается заполнить собой всю сцену и не находит зон напряженного молчания, которое бывает красноречивее и сильнее потока громогласных слов.
Главную тему, ради которой, собственно, и стоило браться за «Эрика XIV», раскрывает один Алексей Богданович. Он, как титан, вытягивает серьезный смысл и вносит некоторую ясность в огромный и запутанный спектакль, играя историю восхождения на властный Олимп и катастрофу своего героя. Точно также и Йоран Перссон «тянул» и защищал Эрика, стараясь удержать его законную власть. Ради этого он пошел на преступление. Но если слабовольный Эрик Нищука убивал врагов в припадке безумия, то Йоран Богдановича решается на убийство осознанно – ему хватает на это сил. Но к несчастью, ничья пролитая кровь не спасает неудачливого короля.
Стриндберг считал, что жизнями монархов и судьбой короны правит Проведение. Станислав Моисеев, словами Йорана, утверждает, что эта власть принадлежит Сатане. Власть – это Сатана. И неслучайно, в спектакле на смену двум проигравшим «теплокровным» убийцам приходит отряд дьявольских человеко-роботов.
Под конец нужно сказать, что у «Эрика XIV» мог бы быть более удачный старт, выпусти Станислав Моисеев спектакль пять лет назад, когда он его и задумывал. Есть подозрения, что посвящал он свой замысел «народному президенту», вознесенному «на трон» оранжевым Майданом. Тогда бы художественные аллюзии и параллели идеально легли на политические персоналии. И постановка стала бы творческим ответом и укором человеку, потерявшему и власть, и народное доверие. Сегодня, когда страну сотрясают жестокие и кровавые события, все акценты в спектакле сместились и спутались. Складывается впечатление, что историю о слабом короле попробовали вписать в более страшный и трагичный контекст. Пока не получилось.
