Хореограф Эдвард Клюг о хорошем балете и правильной музыке^{01 мая 2012}

Разговаривала Анна Ставиченко

Эдвард Клюг принадлежит к тому типу художников, которые чётко знают каким должно быть их творчество и поэтому не боятся идти вперёд. 16 лет назад, будучи премьером Словенского Национального театра в Мариборе и имея в запасе ещё достаточно времени для развития танцевальной карьеры, он решил, что быть танцовщиком для него уже недостаточно. Сегодня Эдвард Клюг является художественным руководителем Ballet Maribor, сотрудничает со знаменитой труппой Штутгартского Балета и нисколько не смущается соперничества с постановками Джона Ноймайера или Джерома Роббинса.

В Киев Клюга привела подготовка премьеры его балета Radio&Juliet в постоянном репертуаре Национальной оперы Украины. Хореограф рассказал Teatre о своих эстетических ориентирах, будущем балетного искусства и, конечно же, о своём балете Radio&Juliet на музыку Radiohead.

Эдвард Клюг. Фото предоставлено пресс-службой

вы были премьером Словенского Национального театра в Мариборе. Какую постановку вы считаете этапной для своей карьеры танцовщика и почему?

Во времена, когда я был солистом, я обожал Михаила Барышникова. Я стремился достичь максимального успеха как танцовщик, насколько мне это позволяло моё тело. Моим самым большим достижением была партия Базиля в балете «Дон Кихот», которую я танцевал в Мариборе и Загребе. Это была вершина моей карьеры танцовщика, мне тогда было 22 года. Я начал искать возможности поставить что-нибудь как хореограф, и такая возможность мне представилась: в 1996 году директор одного из театра предложил мне создать хореографию для нового спектакля Томаша Пандура «Вавилон», который в то время считался очень авангардным в Европе. Кстати, в этой постановке участвовал и Горан Брегович. В следующем году директор Словенского Национального театра предложил мне поставить одноактный балет. Я сказал, что могу сделать двадцатиминутную миниатюру, но мне ответили, что от меня ждут полноценного балета. Я сказал: «Без проблем». Вот как появилось «Танго», мой первый балет.

Проект «Короли танца. Опус 3» в постановке Эдварда Клюга. На фото Денис Матвиенко. Фото Николая Круссера

Как менялся ваш стиль после «Танго»?

Публика очень любила «Танго», поскольку это был очень эмоциональный балет. Потом я дистанцировался от постановок такого рода, я шёл дальше, мои последующие балеты были более концептуальными, а не эмоциональными. Но мне кажется, я снова возвращаюсь к эмоциональности, мне это необходимо как художнику. Однако эта эмоциональность уже другого толка, она лежит не в плоскости самих сюжетов, а в подаче, в режиссёрской работе. Я действительно много работаю над тем, чтобы донести до зрителя чёткое послание. Приведу пример: я выбрал Шопена для постановки в Штутгарте, потому что там существует давняя традиция постановок на музыку Шопена. Штутгартская «Дама с камелиями» в постановке Джона Ноймайера — это один из самых красивых балетов в мире, там звучит Шопен. Балет «В ночи», в своё время поставленный знаменитым Джеромом Роббинсом — один из самых успешных балетов этой труппы, он тоже написан на музыку Шопена. Я подумал: эти люди создавали потрясающие эмоциональные балеты на музыку Шопена. Посмотрим, что смогу найти в этой музыке я. Результат был удивительным: реалистические ситуации, современная хореография и Шопен… и люди поняли это! Мне удалось показать путь, на котором мы находимся сегодня, при этом раскрыть конфликты и отношения между мужчиной и женщиной в эстетике Шопена и в итоге получить что-то очень настоящее, не имитацию эмоций, не иллюстрацию очень нарративной музыки Шопена, а то, что сознание человека XXI века способно понять и принять. Это был удивительный опыт для меня.

Как часто вы сейчас участвуете в ваших постановках как танцовщик?

Всё реже и реже. Radio&Juliet — единственный балет, в котором я ещё участвую как танцовщик вместе со своей труппой. Я очень занят работой над другими проектами, в каждом из которых стараюсь выложиться по максимуму. Кроме того, я семейный человек, моему сыну в июне исполнится 3 года, моей дочери сейчас только 3 месяца. Это новая фаза моей жизни, это совсем другой проект, я хочу быть его частью настолько, насколько это в принципе возможно.

Проект «Короли танца. Опус 3». На фото Денис Матвиенко и Эдвард Клюг. Фото Николая Круссера

вы работаете с очень качественным музыкальным материалом: музыкой Милко Лазара, известного композитора, пианиста, клавесиниста и саксофониста, культовым британским роком. На какой музыке вы выросли, что сейчас слушаете для себя?

Я вырос на той музыке, которую возможно было достать на чёрном рынке. Во времена моего детства в Румынии было очень трудно заполучить что-либо с Запада. Но, тем не менее, это удавалась, и я был большим поклонником Depeche Mode образца 1980-х, U2 времён их основания, в то же время я обожал Майкла Джексона времён альбома Thriller и позже альбома Bad, Джорджа Майкла, Eurythmics и Энни Ленокс. Позже, уже в 90-е, начал слушать Smashing Pumpkins, Garbage, Pulp, Jamiroquai. Сегодня мне трудно выделить какую-то любимую группу, потому что я слушаю ту музыку, с которой я в данный момент работаю. Например, пару недель назад состоялась премьера моей постановки «Весны священной» Игоря Стравинского. Я обожаю Стравинского ещё с тинейджерского возраста, и наконец, это произошло — я поставил «Весну» с труппой в Мариборе! Надеюсь в будущем поработать и с другими произведениями Стравинского.

В марте мной был поставлен балет «Ноктюрны» на музыку Шопена для Штутгартского Балета. Может быть, Стравинский, Шопен и Radiohead — это и не очень разнообразный список, но я люблю на какое-то время погружаться в то, что меня заинтересовало. Так было с музыкой Милко Лазара: мне хотелось исследовать в этой музыке то, что меня вдохновляет, поэтому мы вместе работали над несколькими моими балетами (в частности Quatro, Prеt-а-porter и Pocket Concerto — А. С.) Только потом можно идти дальше — к Баху, Шостаковичу или Горану Бреговичу. Кстати, я работал с Бреговичем, но не над балетом, а над отдельными мероприятиями вроде церемоний открытия, фестивалей. Это было очень весело.

В одном из ваших самых известных балетов Quatro показаны человеческие отношения вне конкретного сюжета, в Radio&Juliet вы, напротив, обращаетесь к одному из самых известных сюжетов в мировой литературе. В чём плюсы и минусы каждого из этих драматургических подходов?

Я не могу сказать, что в основе Quatro лежит абсолютно абстрактный сюжет. Когда на сцене есть двое персонажей — это уже история. В Quatro же их четыре. Таким образом появляются возможности для множества драматургических ситуаций. Конечно, в случае с Radio&Juliet работают совсем другие законы. Здесь публика заранее ожидает чего-то, связанного с известным сюжетом. Все знают эту историю, поэтому я позволил себе показать её по-своему. Моим стремлением было не пересказать Шекспира, не убить Джульетту ещё раз, но указать публике на те детали, которые я считаю самыми важными в моей версии.

Radio&Juliet. Фото Tiberiu Marta

Основная разница между решениями этих балетов состоит в том, что, создавая Radio&Juliet, я понимал, что зрители будут более открытыми для этой постановки, так как у них есть сюжетные ориентиры. Балетом Quatro публику нужно было завоёвывать. Это и история о Денисе, Насте, Леониде и Олесе (Денис и Анастасия Матвиенко, Леонид Сарафанов и Олеся Новикова, во время постановки балета Quatro ведущие танцовщики Мариинского театра — А. С.). Люди не знают историю Quatro, но они знают исполнителей, которых интересно увидеть в различных ситуациях, в сплетениях отношений между ними четырьмя. Кроме того, Quatro — это диалог с самой музыкой, которая присутствует непосредственно на сцене в лице пианиста и виолончелиста. Это вносит ещё большую интимность в действие.

Балету Quatro. Фото Николая Круссера

Известно, что идея создания балета Quatro принадлежит Денису Матвиенко и Леониду Сарафанову, украинским танцовщикам и на тот момент премьерам Мариинского театра. А кто вдохновил вас на создания Radio&Juliet?

На самом деле Quatro — это «кухонный» балет. Я имею в виду, что его идея родилась у двоих друзей — Дениса Матвиенко и Леонида Сарафанова — которые были премьерами в Мариинском театре и в один прекрасный момент захотели сделать что-то совершенно отличное от того, что делали все в их окружении. Так появилась мысль создать Quatro. Я высоко ценю Дениса за его потрясающую эволюцию как танцовщика и как менеджера. Он абсолютно точно знает, чего он хочет, и он постоянно стремится осваивать незнакомые для себя территории, чтобы снова и снова испытывать себя. Когда я вижу Дениса, танцующего в «Дон Кихоте», я понимаю, как далеко может идти этот парень. Когда мы начали работать над Quatro, я понимал, что у него не так много опыта работы с подобной хореографией и именно это привлекало его. Для меня было огромным стимулом работать с человеком, который настолько сильно стремиться изучить себя, возможности своего тела. И я давал ему поводы постоянно испытывать себя. С Radio&Juliet всё было иначе. Идея не родилась за один день. Я думаю, от момента зарождения мысли об этом балете до премьеры прошло четыре или пять лет.

Балету Quatro. Фото Николая Круссера

Но когда я уже начал работать с танцовщиками, работа над постановкой заняла не больше двух месяцев! Важную роль сыграла музыка: у каждого из нас есть группа или композитор, которых мы слушаем наедине с собой, в моменты взлётов и падений. Для меня это всегда были Radiohead. Интересно, как менялось моё отношение к этой музыке в процессе работы над балетом: я начал слушать её совсем по-другому, театрально, применительно к форме, но я не мог потерять близость, связывающую меня с этой музыкой. Я перенёс её в постановку через танцовщиков, а они делятся ею с публикой. Иногда идея просто работает. Она возникает, а за ней идёт мотивация и всё остальное. Так и было с Radio&Juliet.

Когда в 2011 году готовилась премьера Radio&Juliet на сцене Мариинского театра, у вас и Дениса Матвиенко родилась идея пригласить сыграть на спектакле самих Radiohead. Тогда британцы не смогли приехать из-за плотного гастрольного графика. Надеетесь ли вы всё-таки реализовать эту идею и показать балет под живое выступление музыкантов?

Мы хотели пригласить Radiohead несколько раз, для постановок на разных сценах. Пока этого так и не случилось, но я надеюсь, что это возможно. Разумеется, привлечение к постановке балета группы такого масштаба — это самостоятельный проект, который требует длительной подготовки, переговоров менеджеров с разных сторон и так далее. Я уверен, что когда-нибудь это произойдёт. Я бы очень хотел услышать мнение Тома Йорка о моём балете.

В Radio&Juliet только одна женская партия рядом с шестью мужскими. Как вы воспринимаете свою Джульетту?

Этим мужским окружением, шире — маскулинным миром я хотел испытать характер Джульетты. Она всё ещё Джульетта, но это окружение сделало её жёсткой, резкой. Она вынуждена противостоять мужскому миру, который её окружает, вступать с ним в конфликт. Но в то же время она хрупкая и немного растерянная.

Radio&Juliet. Фото Tiberiu Marta

Важную роль в Radio&Juliet играют видео-инсталляции. Кто занимался их подготовкой?

Видео снимали студенты киноакадемии в Праге, это была их экзаменационная работа как режиссёров. Я хотел привнести в постановку новое измерение и сделать образ Джульетты более личным. Мы видим её в спальне, как она спит, как она просыпается… Думаю, это хорошее решение для того, чтобы открыть балет. В театре, особенно драматическом, всегда есть стена. Вам приходится заставлять себя поверить в то, что события на сцене настоящие. С танцем всё иначе. Мне кажется, в случае с балетом публика вовлекается в действие легче и быстрее, потому что балет ближе к киноискусству. Когда вы приходите в кино, вам не нужно смотреть полфильма чтобы решить, хотите ли вы остаться: действие начинается сразу, люди уже говорят, двигаются. Здесь нет этой стены. При помощи видео-инсталляций в Radio&Juliet я хотел ввести публику в нашу историю с первых же минут.

Не думаете ли в будущем сотрудничать с кем-то из известных видео-художников, чтобы ещё больше приблизиться к перерождению балета в синтетический арт-перформанс?

Да, я хочу сделать какой-нибудь видео-проект. Чтобы режиссёр снял мои постановки, но не в привычной обстановке театральной сцены, а в принципиально другой ситуации. Скажем, поставить Radio&Juliet на Крещатике и снять всё это на камеру.

Балетное искусство всё больше актуализируется: современный хореографический язык, современная музыка, современные технические средства… Что будет с ним дальше?

Всё это инструменты, которые развиваются, совершенствуются, видоизменяются вместе с остальными эволюционными процессами. Но я уверен, что суть искусства остаётся неизменной, что люди идут и будут идти на балет за высоким мастерством и сильными идеями, которые стоят за каждым настоящим спектаклем.