Наследие Югославии. Сербский театр^{27 мая 2010}

Беседовала Марыся Никитюк

Интервью с Аней Сушой, одной из самых востребованных сербских режиссеров, участницей культового сербского театра «Торпеда» (1997–2000 гг.)

Аня Суша — сербский режиссер

Каким был театр в Югославии до режима Милошевича?

В период бывшей социалистической Югославии искусство было важным политическим проектом. Поддерживали авангардные направления, чтобы создать имидж нетипичного восточно-европейского государства — либерального, открытого и прогрессивного. С помощью искусства — в том числе и театра — создавали престиж страны. И благодаря этому вектору художественной свободы в 1967-м году был основан один из самых больших фестивалей Европы BITEF — Белградский Международный Театральный Фестиваль. Здесь была уникальная возможность увидеть спектакли с Востока и с Запада, здесь выступали американский Living theatre и поляк Ежи Гротовский. Фестиваль служил мостом между культурами, налаживающим диалог между творцами из вражеских лагерей. В условиях железного занавеса его миссию по обмену творческими идеями невозможно переоценить. Но после разделения Югославии, прихода к власти Милошевича, с началом войны в 90-х все изменилось.

Была ли в Югославии театральная цензура и цензура вообще?

Были какие-то формы цензуры, но это несравнимо с советским опытом. Были авторы, чьи спектакли или книги критиковали, запрещали, но ничего серьезного. За это не сажали в тюрьмы. Югославский сценарий был таков: если ты делал неугодный фильм, тебя критиковали и не давали денег, чтобы поставить следующий в Сербии. Но ты мог сделать это в Словении, которая тоже была частью Югославии.

Каким театр был в 90-е?

В конце 80-х наш театр в европейском контексте был одним из самых прогрессивных. Но в начале 90-х политические изменения — распад Югославии, приход к власти режима Милошевича — повлияли на театр. Страна оказалась в изоляции, стал деградировать BITEF, потому что невозможно было привести большие проекты из заграницы. Сербия превратилась в остров. Но театр того времени никак не отреагировал на изменения реальности, самоустранился, замкнулся в эгоистическом желании избежать действительности. Более того, именно в этом он увидел свою функцию: развлекать, веселить, уводить зрителя от реалий, что отразилось на репертуаре и манере постановки.

Активировался традиционный консервативный голос театра. Никто не хотел критиковать режим, хотя он не интересовался культурой вообще, не усматривая в ней для себя угроз. Это дало некую свободу молодым авторам, но мало кто ею воспользовался. Самым ярким автором того времени, кто не боялся заниматься искусством, была Беляна Срблянович, она критиковала систему, но на нее не очень то обращали внимания, власти было все равно. Большинство боялось по инерции, обходя рисковые идеологические и протестные темы.

Беляна Срблянович — известный сербский драматург

Только в конце 90-х, с приходом моего поколения, что-то начало вновь зарождаться. Мы появились на профессиональной сцене во второй половине 90-х, пытаясь привнести изменения, если не в закостеневших официальных театральных институциях, то на независимых территориях. А к 2000-м уже даже официальные институции были готовы к изменениям.

Осмысляет ли сегодня сербский театр 90-е годы?

Есть теория, что театр не может сиюминутно реагировать на политические обстоятельства и социальные изменения, необходимо, чтобы прошло время. Но я лично в это не верю, театр тоже может жить в современности. Наш театр не разобрался и не понял, что произошло в 90-е, что это была за война, что за преступления. Мы до сих пор обходим эти темы, государство пытается обо всем просто забыть, как о страшном сне. Конечно, за все преступления в бывшей Югославии ответственен больше всего Милошевич, но я думаю, что каждый из нас обязан переосмыслить его время.

У нас тоже неосмыслены 90-е. Поколение, которое могло бы это сделать, испугалось, ушло из искусства в бизнес, на базары, молчит. Между скучающими стариками и совсем молодыми авторами никого нет.

В Сербии, слава богу, есть поколение так званных 30-летних в искусстве, но их не так много. Мое поколение и люди немного старше сейчас готовы твердо стоять на ногах в театре. Творцы, которые находятся на рубеже 20–30 — они во время войны были еще детьми, — возможно смогут понять Сербию Милошевича лучше, чем мы, потому что они не так близко стоят к этим событиям. Это не их события в плане сознательной памяти, но они сидят глубоко в подсознании этих людей, и это может быть интересно.

Нельзя сказать, что театр совсем не обращается к событиям того времени, но это происходит не на официальном уровне, больше в андеграунде, в маленьких независимых театрах. К примеру, ужасное преступление сербского режима против мусульманского населения в Боснии в Серебренице было геноцидом, но на официальном уровне его таковым не признали. И это только маленькая иллюстрация того, как официальный сербский политикум относится к событиям 90-х. Это метафора и для всего остального, для искусства — мы помним выборочно и готовы решать и осмыслять наши проблемы частями, понемножку.

вы участвовали в конце 90-х в одном из независимых проектов «Театр Торпеда» …

Этот проект держался полностью на энтузиазме, нам удавалось найти какие-то деньги на продукцию, но сами за это мы не могли выжить. Мы арендовали чужие сцены, иногда нам разрешали играть другие театры на их территориях. Мы делали спектакли, которые были независимы от официальных денег, экспериментировали, пытаясь найти нашу личную театральную идентичность. Это было невозможно сделать в официальных государственных театрах, только на независимых площадках. Нас считали забавными молодыми людьми, все нами восхищались, но никто не воспринимал всерьез. Правда, мы очень повлияли на молодое поколение, которое пришло после нас, играя в наших спектаклях и восхищаясь нашей радикальностью. Однако «Театр Торпеда» просуществовал недолго, всего 3 года, мы распались, и каждый пошел своей дорогой.

Какой театр это был?

Это были 1997–2000-е годы, мы экспериментировали с разными театральными методами. Не используя пьесы, брали разные тексты извне. Например, у нас был спектакль, построенный полностью на криминальной хронике газет. Мы ставили «Скотоферму» Джорджа Оруэла, которая тогда была политически ненадежна. Мы много экспериментировали с физическим театром, с музыкантами, с кино.

В 2000-х у вас начался подъем в театре?

После падения режима Милошевича государственные театры были открыты для изменений, стали приглашать людей, которые были активны в 90-х и не были частью режима. Так, например, я попала в государственный театр, что было приятно, у нас было много свободы, и все были полны энтузиазма что-то изменить и сделать. Также в первые годы театр поддерживался финансово, потому что он является любимым искусством всех режимов бывшей Югославии, и Сербии по инерции тоже. Сегодня ситуация стала ухудшаться — театр стал полем для политических баталий. За два последних года у нас образовалась коалиция из нескольких правящих партий, которые поделили между собой территории, социальные политические сферы влияния, включая искусство и театр. Мы в Сербии знаем, какой партии принадлежит тот или иной театр, где менеджерами работают члены партии. Они не вклиниваются в творческий процесс, но все же имеют влияние. Внедренные в театры люди не влияют непосредственно, а создают атмосферу, в которой у работников театра развивается самоцензура. Гипотетические нападки на режим становятся менее возможными, театр становится лояльным к той или иной политической силе. В перспективе это может привести к театральной индифферентности.

Плакат к постановке пьесы молодого сербского драматурга Майи Пелевич «Возможно мы Микки Маус»

вы упоминали в утреннем докладе об интересной ситуации, сложившейся вокруг мюзикла «Волосы»?

Да, это очень свежее и новое явление для Сербии. Долгое время наш театр — несмотря на хорошую государственную поддержку — не был столь социально значимым, как в этом инциденте с мюзиклом.

Случилась театральная провокация, которая вылилась в социальный феномен. Это произошло на мюзикле «Волосы» (американский рок-лове-мюзикл 1979-го года), который был поставлен в новом ключе в одном из самых влиятельных театров Сербии. Они сделали новую версию этого мюзикла, желая показаться антиглобалистами: критиковали мировую экономику, либеральные устои и тому подобное. Но это было довольно странно, потому что основным спонсором постановки была табачная компания Philip Moris, большая мировая корпорация. К тому же, этот мюзикл был частью проекта называемого «Революция», поскольку они хотели представить свое шоу очень-очень революционным. А оно таким, конечно же, не было, это была форма популярного гламурного театра.

Через несколько месяцев на стене театра появилось граффити — заголовок одной известной сербской философской книги — «Философия провинции». Это вызвало волну дебатов в обществе. Была также анонимная петиция не только против шоу, но и против такого отношения к театру, что открыло и другие темы к разговору, в частности, влияние политиков и политики на театр. Воззвания рассылались людям массово на е-мейлы, вовлекая все больше и больше людей в обсуждние. Это стало социальным феноменом, поскольку из культурной сферы вопрос перешел в социальную сферу. Оказалось, что и сегодня театр может быть провокационным.

Как насчет новых пьес и новых авторов? Кто ваши новые драматурги?

10 лет назад в Национальном театре был основан проект, который должен был поддержать молодых сербских драматургов. И он был настолько удачным, что сегодня дал рождение многим интересным и самобытным сербским драматургам, которые стали звездами в нашем театре, их пьесы ставят, их признают, они имеют свой вес в обществе. Это Мая Пелевич, Милана Богава, Милан Маркович, Филипп Милошевич, и, конечно же, Беляна Срблянович. У нас довольно хорошая ситуация, и с молодыми драматургами, и с молодыми режиссерами. Самое молодое наше поколение режиссеров очень интересно, они думают вне локального, мыслят более масштабно — в контексте всего мира, делают хорошие постановки. Молодые авторы достаточно сильно подвержены тренду новой драматургии со всеми вытекающими характеристиками и тематиками: монологичное письмо, жестокость, бессюжетность и т.д., но все же они развиваются в самобытном индивидуальном русле. Кстати, большинство молодых сербских режиссеров и драматургов — женщины.

Мая Пелевич — сербский драматург новой волны

Театр сегодня развивается в Сербии очень хорошо, но пока не понятно, куда он повернет, это будет ясно через несколько лет.