Дмитрий Лазорко. На память02 марта 2009
Эпитафия
Текст Анны Липковской
В 42 года (фатальный художнический возраст…) ушел из жизни режиссер Дмитрий Лазорко. Просто — не проснулся, чтобы идти на очередную репетицию в Николаевский украинский театр, куда был приглашен на постановку.
Дмитрий ЛазоркоБез самого Лазорко — личности бесконечно своеобразной, без его спектаклей — «Олеси» и «Того, которого любит душа моя…» в Театре на левом берегу, «Дня любви, дня свободы (Пятница)» и «Войцека» в Молодом, «Овечки» в Днепродзержинске, «Вечерних посетителей» в Берегово и других — уже невозможно представить историю отечественного театра последних полутора десятилетий. Ученик Эдуарда Митницкого, представитель — вместе с Богомазовым, Виднянским, Курманом — режиссерского поколения, пришедшего в профессию в середине 90-х, — он прошел, пожалуй, самый извилистый, если сравнивать с ровесниками, путь. На этом пути так и не случилось своего — даже просто стабильного — театра, были лишь разовые постановки и репертуарные, и спектакли-фантомы («Настасья Филипповна» и «Чайка» в Центре Курбаса, показанные от силы пять раз каждый — в разных помещениях, даже в палатке на улице, с многомесячными интервалами), были уходы, отъезды и возвращения, неизменные «влюбления» в каждую следующую актерскую или студенческую компанию, многочисленные брошенные на полдороге работы…
Дмитрий ЛазоркоДолгая пауза — и возвращение: постановки в Запорожье, Черновцах, Донецке, наконец — «Вишневый сад» в Ровно, последний спектакль, уже не камерный, а полноформатный, целостный, обнадеживающий… По горькой иронии, в финале Лазорко оставлял на сцене брошенными не только Фирса, но и Раневскую с Гаевым, обрывая тем самым их земной путь…
Он был чистейшей воды интуитивистом и импрессионистом и за годы режиссерской практики так и не «набил» твердой руки и не выработал в себе прагматичного подхода к репетициям, к персонажам и исполнителям, к жизни вообще… Он мог, увлекшись, неделями репетировать одну сцену — и не успеть с премьерой, мог просто отойти в сторону, натолкнувшись на неприятие поймавших «звездочку» актеров. Был органически неспособен принуждать к чему бы то ни было ни себя, ни окружающих, «расцветал» только в атмосфере всеобщей нежности (именно так и родился лучший его спектакль — «Пятница» с Расстальной, Бокланом, Узлюк и Портянко, в хореографии Швыдкого) — и тушевался от прямых вопросов: «Что я здесь делаю?» и требований простроить жесткую мизансцену…
Дмитрий ЛазоркоТеперь, уже «с другого берега», он представляется неким экзистенциальным вечным странником — без собственного дома, без крепкой опоры… Да и умер он дико — как для начала ХХI века: из-за запущенной двусторонней пневмонии (к врачу?! — никогда! — а сгрести в охапку и вызвать неотложку было, как водится, некому) просто отказало сердце.
Его то и дело пытались опекать (покойная Софико Чиаурели целый вечер нашего визита только то и делала, что, в ужасе всплескивая руками, пыталась Митю накормить) — он ускользал и, кажется, по большому счету не нуждался ни в ком. И не покидает ощущение, что рядом с нами («жить меж людей, но не с людьми» — так и крутится в голове строчка из бардовской песни) все эти годы был странный, завораживающий незнакомец, которого мы так и не смогли, не сумели (или нам просто было не позволено?) разгадать.
Дмитрий ЛазоркоПри всем том мы дружили пятнадцать лет — ближе, дальше… Выпили, наверное, по цистерне кофе и пива. Накручивали бесконечный «джаз» из каламбуров — стоило только задать тему. В Тбилиси лазили пешком на Мтацминду и покупали копеечное вино на каком-то крошечном кустарном заводике. На Фиоленте они с Богомазовым таскали меня по немыслимым козьим тропам. Я ездила на его премьеры в Закарпатье, Донецк, Ровно, он на мою — в Чернигов…
В моей книге «Свiт у дзеркалi драми» он фигурирует и как постановщик спектаклей — официально, с именем и фамилией, — и как неназванный «приятель-режиссер, с которым мы когда-то сидели на бордюрчике возле фонтана на Майдане (и фонтана этого уже нет…) и обсуждали варианты финала его будущего спектакля (это была „Олеся“ Кропивницкого). Шло время, мимо нас проходили знакомые — и не замечали, ведь в ускоренном темпе существования, который диктует современный мегаполис, неподвижные объекты просто выпадают из поля зрения… И в какой-то момент мы синхронно поймали себя на том, что персонажи и коллизии пьесы для нас не менее (а может быть, и более) реальны, чем этот вечер, толпа, плеск воды…»
У меня в телефоне сохранилась его sms-ка, полученная прошлой весной: «Доброе утро! „Я, — молвил Диоген, — сидя в своей бочке, хочу сказать миру, что, как и все люди, я почти ничем не отличаюсь от этой улитки. Разве что она еще что-то ищет, а я уже нашел“.
Пусть земля тебе будет пухом. Покойся с миромОчень хочется верить, что теперь действительно нашел…
