Антон Адасинский: человек, станцевавший сон05 ноября 2008

Портретт Режиссера

Автор Леда Тимофеева

Фото Евгения Рахно

«И приснилось ему, что он — Герой, а она — Принцесса. И идет кровавый бой, и погибать не хочется, и просыпаться тоже…»

Мир, в котором он живет, наполнен невыразимым и вышедшим из тела сна, зовется DEREVO, он и сам — Дерево. Его появление на свет, скорее всего, происходило так: на заднике красного заката на темный просцениум неба худым полумесяцем из полудремы вышло человеческое тело. Терзаясь тоской по невысказанным словам, оно потягивалось и подпрыгивало, ломалось и гримасничало, корчилось и кривлялось. Кулисы стремительно исчезали, и оставалось огромное пространство телесной боли, рассказанной спектаклями. Нет, это не миф о древнем, потустороннем герое. Это полуправдивое житие театрального режиссера Антона Адасинского — иллюзия, сказка или сон, долгий разговор человека с самим собой…

Антон Адасинский Антон Адасинский

Вырастить дерево

«Однажды…», «Острова», La Divina Comedia, «Отражение», «Кецаль», «Казнь Пьеро», «Диагноз» ─ похоже на названия философских трактатов постмодернистов. На самом деле — это названия спектаклей, родившихся в загадочной русской душе из клоунады, цирковых эффектов, философии и эстетики японского искусства.

Реальность DEREVO ─ мистериальные пространства с минимальным количеством декораций лишь намечают контуры рассказываемого мира.

Образы DEREVO ─ аллегорические герои-одиночки: уборщики-бунтари, прекрасные птицы, терзающие человеческое самолюбие, философы-комедианты.

Музыка DEREVO ─ вырванные из контекста и трансформированные звуки мира: тишины, плеска волн, покоя, пения птиц, шума листьев, шепота дождя.

Все это ─ любимые, контрастные краски Адасинского, которыми он рассказывает свои сны, а потом создает из них спектакли.

Сначала в «Лицедеях» маленькой вселенной Славы Полунина Адасинский, пробует на вкус рыже-белую клоунаду, вобравшую в себя традиции театральной маски, потом выходит на улицы и проникает в подвалы Ленинграда с дикой, потусторонней для того времени пластикой. Вызывает ужас у зрителей и недоуменное любопытство у театральных критиков. Постепенно, живя на грани сновидений и жизни, собирает, вокруг себя подобных лунатиков, и сталкивает две реальности — своих снов и пластики тела танцовщиков Кацуо Оно, пропустивших через себя тысячи маленьких и могущественных японских ками и искусство танца «буто». Из этих семян, унесенных с земель чужих вселенных и посаженных в плодотворную почву фантазии, Адасинский вырастит Дерево, театр DEREVO, не соглашаясь склонять это имя по правилам грамматики. Вокруг он построит свой мир, в котором вместе с Татьяной Хабаровой, Еленой Яровой, Алексеем Меркушевым, говоря о своем творении, будет избегать слов “ актер”, “ театр”, “ игра”, как слишком земных и суетных понятий.

Прожить сон

История знает множество личностей, чьи биографии при жизни обрастали легендами, не оставляя человеку ничего человеческого ─ ни привычек, ни быта. Кто-то становится заложником своего образа, кто-то неразрывно связывает философию и эстетику собственного творчества со способом существования.

Был Оскар Уайльд, написавший свою жизнь, словно эстетский роман.

Есть танцовщики буто, превратившие манифесты своего творчества в способ существования-жизнь в неком сообществе, с диетами, медитациями, тренировками. Из реальной жизни они ушли в миф — искусственно созданную среду, где творчество становится и религией, и социумом, и первичной потребностью.

Адасинский против того, чтобы его называли гуру, но он заложник своего образа, творчества, философии. Зрителю на спектакле так и кажется, что за личностью стоит какая-то тайна о божественном происхождении. Адасинский ведет дневник на официальном сайте DEREVO: мистические смыслы, экстатические подтексты и картинки, выхваченные из других измерений и параллельных миров. Это все тот же трагический, не всегда побеждающий герой, что и в его спектаклях. Существо, видящее и чувствующее мир несколько иначе — мифологический герой преданий, победивший серость, показавший людям другую реальность.

Антон Адасинский Антон Адасинский

Журналистам Адасинский рассказывал об особой диете, режиме дня, многочисленных тренировках и занятиях, не вдаваясь в детали и не открывая всех тайн. Говорил загадочно и кратко об уникальной философии бытия группы DEREVO и просил не делать из него полубога. И все равно за недосказанностью многим мерещились полусектантские братства, пугал иноземный внешний вид труппы на сцене: почти обнаженные тела, бритые головы, нечеловеческая пластичность, динамика и дисциплина. Каждая посюсторонняя статья о Дерево ─ это переплетение витиеватых слов и нагромождение синтаксических конструкций. Сам Адасинский пишет о себе и созданном мире простыми предложениями, с минимальным количеством знаков, по которым ориентируются подобные ему, ведущие сомнамбулическое существование. Для них имеет значение: «неподвижность, сны, чувство равновесия лунатиков».

Преодолеть смерть

«Однажды…» ─ это спектакль, посвященный Славе Полунину, одному из владельцев вселенной. Взрослый сюжет о хулигане, мальчишке, оказавшемся в тысячи раз сильнее и хитрее соперника, победившем всех врагов на пути к сердцу возлюбленной дамы, но не сладившим с самим собой, с упрямством и бесстрашием, приглянувшимся Смерти. Отсюда ─ грозные механические чудовища, страшная пляска Смерти и агонистические, неестественные и негармоничные движения танцовщика, стремящегося разрушить все плавные линии, чтобы в конце оседлать звезду и скрыться во снах, убежав туда даже от Смерти. Здесь слишком серо и тесно для его персональной сказки. Так же как пластическому, искривленному пространству эстетики Адасинского тяжело уместиться лишь в одном жанре, в клоунаде «Лицедеев», например. Ему нужен был сложный, многомерный сюжет с контрастами и философскими подтекстами, не ограниченный рамками маленькой сценки или скетча. Хотя в первых своих спектаклях Адасинский еще возвращается к образам полунинских дураков, но уже тогда его маска скрывала тонкую созерцательную душу. Таких персонажей Полунин откроет для себя значительно позже.

Расширить мир

Очередным семенем для DEREVO Адасинского стало японское буто — мастер-класс с одним из основателей этого авангардного танца Кацуо Оно. Новый искусственно созданный мир, где человек, как призма, в которой преломляются лучи всего сущего. Это современное направление в танце равно связывали и с авангардом и с модерном. Из авангардного искусства ─ экспериментальный подход к классической эстетике движения, плавности линий, гармоничности композиции. Модерн ─ в стремлении сочетать художественность и бытовизм, поиск прекрасного во всем — в изгибах дерева и в скрюченном от старости теле человека.

DEREVO заимствует, по-своему переосмысливая, эстетику и философию буто.

Различимая в спектаклях древнегреческая философия освобожденного духа, ломаные движения, подобные жестам ушедших цивилизаций египтян или ацтеков, навеки застывшие на росписях гробниц, инфернальность атмосферы действия и сценического пространства — привнесенное Адасинским. И антропософия — как главная тема, главный путь в творчестве, по-разному раскрывающийся в спектаклях.

Живая, одухотворенная вселенная-синто (путь богов) и духи ками — главные посредники человека на пути к богу, ощущение сущности собственного тела, познание внутреннего через внешнее. Герои, стремящиеся побороть свое «Я» и расширить жизненное пространство до границ сна, коммунный способ существования, полуобнаженные тела, бритые головы, традиция не закреплять за одним танцовщиком конкретной роли из стремления переживать разные образы — все это эстетика и философия буто.

Синтоистские святилища и храмы в Японии всегда строились в тех местах, где природа была максимально жестока — у шершавого камня, рядом со сгорбленным, нездорового вида деревом. Остальное пространство украшал уже сам человек, разбивая сад, создавая пруд, ровняя дорожки, раскладывая камни. Так и в буто — чем кривее и отвратительнее поза, тем больше в исполнителе синто, тем ближе он к пути богов, к гармонии тела и движения. Переняв постулаты танцовщиков буто, Адасинский в своих спектаклях ушел гораздо дальше, расширив сценическую площадку до бесконечности, где каждый ─ владелец собственного мира. Отсюда ощущение первобытного страха и восторга на спектаклях DEREVO. Человек не возвеличивается, а уменьшается до размера наночастицы. Ощутить себя «ничто», чтобы почувствовать радость соучастия в мировом процессе жизни. Ты — микромир, существующий ради жизни целого макромира; ты — Великий Никто, без которого никакого мира нет

.

Антон Адасинский Антон Адасинский

Вместить вселенную

DEREVO Адасинского, как ни странно, во многом пересекается с цирковым искусством, с эстетикой Дю Солей. От пластики театра марионеток спектакль переходит к комедии дель арте и клоунаде, где юмор контрастирует с высокой поэзией. Карлики, уроды, изгои, фрики — основные герои DEREVO. Средневековая ритуальность театра в гротесковом финале «Однажды…», в «Казни Пьеро», сыгранной на площади с виселицей, палачом и глотателями огня. Зрители DEREVO — соучастники карнавально-траурной процессии, проводов героя, шута, мятежника в измененную реальность.

Все мировое цирковое искусство стремится к абстракции: темное пространство, в котором не разглядеть глаз зрителя, мощный луч, выхватывающий из мрака извивающуюся фигуру без костей и суставов. Человек с его рефлексиями и тайнами как душа всего космоса. Мельчайшая, но незаменимая деталь.

Из ирреальности сна в спектакли пришли композиции, похожие на преломленный, гротесковый мир сознания. В основе техники ─ драма тела ─ слом, излом, изгиб, неосмысленное движение, первобытное, первородное состояние. Отказываясь подробно рассказывать о технике группы DEREVO, Адасинский сравнивает жест с ощущениями человека, который поскользнулся на замерзшем асфальте ─ это движение, совершаемое интуитивно, вопреки хореографическим канонам.

Из всех этих семян выросло Дерево, посаженное Антоном Адасинским, которое, как мифологема, является древнейшим символом практически всех мировых культур. Оно — некая модель вселенной и человека, где для всего есть место, своя ветка. Дерево, как лестница, по которой можно переходить из одного мира в другой, из состояния покоя и сна в жизнь и реальность, из мифологических образов и символов в пространство маленькой труппы театра, в котором человек, стремиться вместить в себя целую вселенную.


Другие статьи из этого раздела
  • Оглядываясь в зал

    Когда Амели в одноименном фильме оборачивалась в зал, чтобы посмотреть на публику, она искала непосредственных реакций. Мы решили последовать ее примеру и отправили нашего театрального корреспондента Алису наблюдать за театральным миром, собирая самые непосредственные впечатления. Ведь театр — это не только сама постановка (и работа режиссеров, актеров и пр.), это еще и долгий путь зрителя к ней
  • Хореограф Эдвард Клюг о хорошем балете и правильной музыке

    Эдвард Клюг принадлежит к тому типу художников, которые чётко знают каким должно быть их творчество и поэтому не боятся идти вперёд. 16 лет назад, будучи премьером Словенского Национального театра в Мариборе и имея в запасе ещё достаточно времени для развития танцевальной карьеры, он решил, что быть танцовщиком для него уже недостаточно. Сегодня Эдвард Клюг является художественным руководителем Ballet Maribor, сотрудничает со знаменитой труппой Штутгартского Балета и нисколько не смущается соперничества с постановками Джона Ноймайера или Джерома Роббинса
  • Елена Ковальская о становлении «новой драмы» в России

    Владислав Троицкий, узнав о существовании «Любимовки», предложил рассказать на ГогольFestе, как функционирует наш фестиваль, и как ему удалось изменить ситуацию в российском театре. То, что он изменил ситуацию — это чистая правда. Двадцать лет назад, когда в театре отменился диктат идеологии, которую в основном через современную пьесу и продвигали, о современной пьесе забыли, как о страшном сне.
  • Павел Руднев: Харьковский феномен

    В меньших масштабах, но харьковский феномен повторяет ситуацию театральной Москвы, где открытые площадки совершили целую революцию, разрушив монополию репертуарных театров на публичные зрелища. У молодых художников появились места, куда можно принести свою идею, реализоваться, быть услышанным, раскрепостилась и гастрольно-фестивальная практика. С появлением открытых площадок (то есть театров без трупп и стабильного репертуара, управляемых командой менеджеров) репертуарный театр начинает чувствовать себя в тисках конкуренции
  • Турецкий театр. Досье

    В Турции есть национальные (государственные), муниципальные и частные театры. На общей театральной карте преобладает репертуарный театр. Главное управление Национального театра находится в Анкаре, а Национальный театр Анкары является — центр всего сегмента государственных театров

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?