Антон Адасинский: человек, станцевавший сон05 ноября 2008

Портретт Режиссера

Автор Леда Тимофеева

Фото Евгения Рахно

«И приснилось ему, что он — Герой, а она — Принцесса. И идет кровавый бой, и погибать не хочется, и просыпаться тоже…»

Мир, в котором он живет, наполнен невыразимым и вышедшим из тела сна, зовется DEREVO, он и сам — Дерево. Его появление на свет, скорее всего, происходило так: на заднике красного заката на темный просцениум неба худым полумесяцем из полудремы вышло человеческое тело. Терзаясь тоской по невысказанным словам, оно потягивалось и подпрыгивало, ломалось и гримасничало, корчилось и кривлялось. Кулисы стремительно исчезали, и оставалось огромное пространство телесной боли, рассказанной спектаклями. Нет, это не миф о древнем, потустороннем герое. Это полуправдивое житие театрального режиссера Антона Адасинского — иллюзия, сказка или сон, долгий разговор человека с самим собой…

Антон Адасинский Антон Адасинский

Вырастить дерево

«Однажды…», «Острова», La Divina Comedia, «Отражение», «Кецаль», «Казнь Пьеро», «Диагноз» ─ похоже на названия философских трактатов постмодернистов. На самом деле — это названия спектаклей, родившихся в загадочной русской душе из клоунады, цирковых эффектов, философии и эстетики японского искусства.

Реальность DEREVO ─ мистериальные пространства с минимальным количеством декораций лишь намечают контуры рассказываемого мира.

Образы DEREVO ─ аллегорические герои-одиночки: уборщики-бунтари, прекрасные птицы, терзающие человеческое самолюбие, философы-комедианты.

Музыка DEREVO ─ вырванные из контекста и трансформированные звуки мира: тишины, плеска волн, покоя, пения птиц, шума листьев, шепота дождя.

Все это ─ любимые, контрастные краски Адасинского, которыми он рассказывает свои сны, а потом создает из них спектакли.

Сначала в «Лицедеях» маленькой вселенной Славы Полунина Адасинский, пробует на вкус рыже-белую клоунаду, вобравшую в себя традиции театральной маски, потом выходит на улицы и проникает в подвалы Ленинграда с дикой, потусторонней для того времени пластикой. Вызывает ужас у зрителей и недоуменное любопытство у театральных критиков. Постепенно, живя на грани сновидений и жизни, собирает, вокруг себя подобных лунатиков, и сталкивает две реальности — своих снов и пластики тела танцовщиков Кацуо Оно, пропустивших через себя тысячи маленьких и могущественных японских ками и искусство танца «буто». Из этих семян, унесенных с земель чужих вселенных и посаженных в плодотворную почву фантазии, Адасинский вырастит Дерево, театр DEREVO, не соглашаясь склонять это имя по правилам грамматики. Вокруг он построит свой мир, в котором вместе с Татьяной Хабаровой, Еленой Яровой, Алексеем Меркушевым, говоря о своем творении, будет избегать слов “ актер”, “ театр”, “ игра”, как слишком земных и суетных понятий.

Прожить сон

История знает множество личностей, чьи биографии при жизни обрастали легендами, не оставляя человеку ничего человеческого ─ ни привычек, ни быта. Кто-то становится заложником своего образа, кто-то неразрывно связывает философию и эстетику собственного творчества со способом существования.

Был Оскар Уайльд, написавший свою жизнь, словно эстетский роман.

Есть танцовщики буто, превратившие манифесты своего творчества в способ существования-жизнь в неком сообществе, с диетами, медитациями, тренировками. Из реальной жизни они ушли в миф — искусственно созданную среду, где творчество становится и религией, и социумом, и первичной потребностью.

Адасинский против того, чтобы его называли гуру, но он заложник своего образа, творчества, философии. Зрителю на спектакле так и кажется, что за личностью стоит какая-то тайна о божественном происхождении. Адасинский ведет дневник на официальном сайте DEREVO: мистические смыслы, экстатические подтексты и картинки, выхваченные из других измерений и параллельных миров. Это все тот же трагический, не всегда побеждающий герой, что и в его спектаклях. Существо, видящее и чувствующее мир несколько иначе — мифологический герой преданий, победивший серость, показавший людям другую реальность.

Антон Адасинский Антон Адасинский

Журналистам Адасинский рассказывал об особой диете, режиме дня, многочисленных тренировках и занятиях, не вдаваясь в детали и не открывая всех тайн. Говорил загадочно и кратко об уникальной философии бытия группы DEREVO и просил не делать из него полубога. И все равно за недосказанностью многим мерещились полусектантские братства, пугал иноземный внешний вид труппы на сцене: почти обнаженные тела, бритые головы, нечеловеческая пластичность, динамика и дисциплина. Каждая посюсторонняя статья о Дерево ─ это переплетение витиеватых слов и нагромождение синтаксических конструкций. Сам Адасинский пишет о себе и созданном мире простыми предложениями, с минимальным количеством знаков, по которым ориентируются подобные ему, ведущие сомнамбулическое существование. Для них имеет значение: «неподвижность, сны, чувство равновесия лунатиков».

Преодолеть смерть

«Однажды…» ─ это спектакль, посвященный Славе Полунину, одному из владельцев вселенной. Взрослый сюжет о хулигане, мальчишке, оказавшемся в тысячи раз сильнее и хитрее соперника, победившем всех врагов на пути к сердцу возлюбленной дамы, но не сладившим с самим собой, с упрямством и бесстрашием, приглянувшимся Смерти. Отсюда ─ грозные механические чудовища, страшная пляска Смерти и агонистические, неестественные и негармоничные движения танцовщика, стремящегося разрушить все плавные линии, чтобы в конце оседлать звезду и скрыться во снах, убежав туда даже от Смерти. Здесь слишком серо и тесно для его персональной сказки. Так же как пластическому, искривленному пространству эстетики Адасинского тяжело уместиться лишь в одном жанре, в клоунаде «Лицедеев», например. Ему нужен был сложный, многомерный сюжет с контрастами и философскими подтекстами, не ограниченный рамками маленькой сценки или скетча. Хотя в первых своих спектаклях Адасинский еще возвращается к образам полунинских дураков, но уже тогда его маска скрывала тонкую созерцательную душу. Таких персонажей Полунин откроет для себя значительно позже.

Расширить мир

Очередным семенем для DEREVO Адасинского стало японское буто — мастер-класс с одним из основателей этого авангардного танца Кацуо Оно. Новый искусственно созданный мир, где человек, как призма, в которой преломляются лучи всего сущего. Это современное направление в танце равно связывали и с авангардом и с модерном. Из авангардного искусства ─ экспериментальный подход к классической эстетике движения, плавности линий, гармоничности композиции. Модерн ─ в стремлении сочетать художественность и бытовизм, поиск прекрасного во всем — в изгибах дерева и в скрюченном от старости теле человека.

DEREVO заимствует, по-своему переосмысливая, эстетику и философию буто.

Различимая в спектаклях древнегреческая философия освобожденного духа, ломаные движения, подобные жестам ушедших цивилизаций египтян или ацтеков, навеки застывшие на росписях гробниц, инфернальность атмосферы действия и сценического пространства — привнесенное Адасинским. И антропософия — как главная тема, главный путь в творчестве, по-разному раскрывающийся в спектаклях.

Живая, одухотворенная вселенная-синто (путь богов) и духи ками — главные посредники человека на пути к богу, ощущение сущности собственного тела, познание внутреннего через внешнее. Герои, стремящиеся побороть свое «Я» и расширить жизненное пространство до границ сна, коммунный способ существования, полуобнаженные тела, бритые головы, традиция не закреплять за одним танцовщиком конкретной роли из стремления переживать разные образы — все это эстетика и философия буто.

Синтоистские святилища и храмы в Японии всегда строились в тех местах, где природа была максимально жестока — у шершавого камня, рядом со сгорбленным, нездорового вида деревом. Остальное пространство украшал уже сам человек, разбивая сад, создавая пруд, ровняя дорожки, раскладывая камни. Так и в буто — чем кривее и отвратительнее поза, тем больше в исполнителе синто, тем ближе он к пути богов, к гармонии тела и движения. Переняв постулаты танцовщиков буто, Адасинский в своих спектаклях ушел гораздо дальше, расширив сценическую площадку до бесконечности, где каждый ─ владелец собственного мира. Отсюда ощущение первобытного страха и восторга на спектаклях DEREVO. Человек не возвеличивается, а уменьшается до размера наночастицы. Ощутить себя «ничто», чтобы почувствовать радость соучастия в мировом процессе жизни. Ты — микромир, существующий ради жизни целого макромира; ты — Великий Никто, без которого никакого мира нет

.

Антон Адасинский Антон Адасинский

Вместить вселенную

DEREVO Адасинского, как ни странно, во многом пересекается с цирковым искусством, с эстетикой Дю Солей. От пластики театра марионеток спектакль переходит к комедии дель арте и клоунаде, где юмор контрастирует с высокой поэзией. Карлики, уроды, изгои, фрики — основные герои DEREVO. Средневековая ритуальность театра в гротесковом финале «Однажды…», в «Казни Пьеро», сыгранной на площади с виселицей, палачом и глотателями огня. Зрители DEREVO — соучастники карнавально-траурной процессии, проводов героя, шута, мятежника в измененную реальность.

Все мировое цирковое искусство стремится к абстракции: темное пространство, в котором не разглядеть глаз зрителя, мощный луч, выхватывающий из мрака извивающуюся фигуру без костей и суставов. Человек с его рефлексиями и тайнами как душа всего космоса. Мельчайшая, но незаменимая деталь.

Из ирреальности сна в спектакли пришли композиции, похожие на преломленный, гротесковый мир сознания. В основе техники ─ драма тела ─ слом, излом, изгиб, неосмысленное движение, первобытное, первородное состояние. Отказываясь подробно рассказывать о технике группы DEREVO, Адасинский сравнивает жест с ощущениями человека, который поскользнулся на замерзшем асфальте ─ это движение, совершаемое интуитивно, вопреки хореографическим канонам.

Из всех этих семян выросло Дерево, посаженное Антоном Адасинским, которое, как мифологема, является древнейшим символом практически всех мировых культур. Оно — некая модель вселенной и человека, где для всего есть место, своя ветка. Дерево, как лестница, по которой можно переходить из одного мира в другой, из состояния покоя и сна в жизнь и реальность, из мифологических образов и символов в пространство маленькой труппы театра, в котором человек, стремиться вместить в себя целую вселенную.


Другие статьи из этого раздела
  • Венсан Макень — новый французский эпатаж

    Вот уже несколько лет подряд Венсан Макень заливает самые модные французские сцены грязью. Но это не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. Кроме грязи он заливает их чаем, слюнями, кровью и прочими жидкостями природного и не только происхождения
  • Лев Додин: вырванные мысли*

    «Если всерьез озабочен рождением спектакля, ты волей-неволей анализируешь пьесу или прозу, анализируешь материал жизни, и так или иначе пытаешься разгадать сверхзадачу автора. Но разгадать ее можешь только так, как ты сам ее понимаешь. Нет, наверное, таких режиссеров, которые сознательно берут пьесу с мыслью:» Дай-ка я ее переделаю!.. «Но вообще не самовыражаться невозможно! Можно сколько угодно объяснять Някрошюсу, что нужно ставить проще, он искренне не поймет, о чем речь»
  • Клим: «Нет нации — нет театра»

    Один из признанных лидеров ново­го русского театра, он в начале 90-х последним покинул блиндаж легендарных экспериментальных Творческих мастерских в Москве. Говорят, когда изнуренные неустро­енностью, нищетой и безвестностью мастерскую Клима оставили послед­ние актеры, он продолжал выпол­нять ежедневные тренажи в оди­ночестве. Скорее всего, это миф. Показательный, однако.
  • О современной драматургии. О документальном театре. О тех, кто после Леся Курбаса…

    Этой зимой в Киеве с выездной программой побывал фестиваль памяти Всеволода Мейерхольда «Февраль/Лютий», учрежденный херсонским и московским центрами им. Мейерхольда и проводимый ежегодно в Херсоне. Проходил фестиваль под руководством режиссера Андрея Мая и социолога Николая Гоманюка.

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?