Адская слеза22 декабря 2008

Текст Марыси Никитюк



Некогда Театр им. Франка был обозначен мной как театр с весьма специфическим репертуаром и весьма извращенным украинским, шароварным душком. Он и еще парочку подобных безвкусных заведений были помечены на карте Киева, и путь туда был заказан, а вход воспрещен, мол, если нельзя изменить, то хотя бы сделать вид, что нет такого в природе вещей. Но пока мы здесь говорим «нет тебя», он не только есть, но еще и удваивает свое воинство.



Просто повод

Любые императивы, спущенные с олимпа нашего государства вниз к бренной культуре, выглядят наивно, нелепо и вульгарно. Наш Президент — выдумщик всяких бесполезных указов и кудесник показательных шароварных выступлений — призвал в обязательном порядке что-то сделать к дням памяти Голодомора. Большинство театров отмолчались, а вот Жолдак и Козьменко-Делинде, что называется, не удержались и дали жару.


«Божья слеза» спектакль по рассказу Николая Космина в постановке Валентина Козьменка-Делинде в Театре им. Франка был приурочен к пресловутым дням памяти Голодомора. Рассказ этот отыскал в сборнике «Шедевры российской литературы ХХ ст.» единолично Богдан Ступка и, по словам отечественной прессы, очень им восхитился. А поскольку в рассказе есть упоминания о голоде 33-го, то вот он заветный повод: а) можно поставить под шумок так называемых «голодоморных празднеств» б) есть возможность целиком и полностью задействовать весь актерский третий курс Богдана Ступки (на котором, кстати, учится дочь Вертинского и внук самого Богдана Сильвестровича).


Сюжет-ню

Иван в голодном 33-м украл мешок зерна ради семьи и убил из-за этого человека, а потом попал в тюрьму, а потом стал вором — «бандюком». По ходу повествования поднимается не один десяток проблем, ни одна из которых не доводится до логического конца. Герой убил трех людей, его друг изнасиловал его жену, от него же и была их единственная дочь, она бросила мужа и убежала с каким-то алкоголиком на Донбасс почему-то в одних трусах и чулках — и это не полный список проблем и трагедий многострадального Ивана. Голод. Убивали чекисты, убивали чекистов. Зона.

Сюжет в рассказе, возможно, и был, но в инсценировке, которую сам автор и подготовил, получилась бессвязная нарезка из воспоминаний двух стариков, гордого и несломанного селянина Ивана (ей-богу, Мыкола Джеря), и его жены Брони (имена, как и сама пьеса, заставляют задуматься о гениальности их творца). А иллюстрационным материалом к этим самым воспоминаниям, как бы из глубин памяти, а на самом деле из-за кулис, была шумная бегающая и пляшущая компания сельской молодежи. Это они выбегали тюремной трусцой братков, выходили роковыми НКВДистами, мчались по сцене полуобнаженными. Вся эта мелкокалиберная массовка — и есть курс Богдана Ступки.


Невесть зачем Делинда весь спектакль делал акцент на женских прелестях молодых актрис, то НКВДистка в садистском запале расстегивала ворот, то девицы-нимфы в белых открытых платьях без бретелей шеренгой «трясущихся грудей» вдруг выбегали из глубины сцены, на ходу изображая умилительно-пафосные выражения лиц. Наверное, Делинде полагал, что все эти игры в раздевание сделают его постановку более молодежной, и толпы школьников, отчаявшихся получить хоть каплю любви и бесплатный доступ к порносайтам, ринутся на «Божью слезу». Но, нет, не ринутся, потому что это далеко не эротично и не порнографично, это даже не пошло, а — пошленько.


Постановка без конфликта, конфликт человека и социума, который мог бы быть, не выведен ни на уровне драматургии, ни на уровне режиссуры. Получилось всего по чуть-чуть, плюс раздетые молодые девки на сцене — безвкусица, на которую либо злиться, либо плевать и валяться со смеху в партере.


Секс и фальшь

Весь вербальный слой постановки — это шедевр на тему сельской жизни и сельского колорита. Когда два ведущих актера Лесь Сердюк (Иван) и Любовь Кубуюк (Броня), стоя на коленях на своем специальном помосте, страдали и кричали в зал о том, как убивали их семью во время голода, хотелось встать и выйти — ощущение жуткой фальши, которую пытались сгладить главные актеры, не покидало до конца постановки. Но реплика Ивана «Пока Манька (корова) телится, я тебя Броня последний раз покрою» просто довела до веселой истерики. Сценарист оставил режиссера и актеров один на один с чрезвычайно тяжелым несценичным текстом: неживая сельская лексика, тематическая вербальная прямолинейность, утрированность — все ЭТО невозможно произносить мало-мальски правдоподобно.


Хлеб под потолком

К постановке была выстроена многообещающая декорация: заросшие пшеницей балки, подвешенные как бы в ступенчатом порядке из глубины сцены к ее средине — очень красивый эффект, немного морской что ли, завораживающий. А к самой сцене пристроен небольшой помост, забравшийся на территорию зрительного зала. Вначале даже показалось, что пора избавляться от собственных стереотипов и поворачиваться лицом к национальному театру. Но, увы, декорации так и не обыгрывались, поднимались и опускались отдельные балки, и все, с таким же успехом можно было вверх-вниз поднимать-опускать пестрый занавес.


Воспитание безвкусицей

Несмотря на то, что никто из критиков не назвал эту постановку тем, чем она на самом деле является, почти все отметили деревянную и штампированную игру курса Богдана Ступки. И если Лесю Сердюку уже ничего не страшно, он даже здесь выглядел как-то выигрышно, оставаясь единственным «живым» человеком, правда, говорящим довольно глупые вещи, то вот молодых актеров жаль. А кто, прошу прощения, их такими воспитывает? Это ведь не секрет, что в Институте Карпенко-Карого (а в театре Франко и подавно) человека так учат, что, в конце концов, он не умеет нормально говорить, и со сцены сразу же начинает изъясняться бархатным баритоном и стихами. Но, кроме того, драматический материал, который сегодня предлагает молодому актеру отечественная система образования, а потом и национальный театр, ему чужд. Ну не понятен современному человеку комсомолец из деревни или еще какая национальная архаика. Вот молодой человек себя и ломает, убивая талант (если он, конечно, есть) и становится для хорошего театра, о котором мы все только говорим, но уже забыли, как он выглядит, непригодным.


Послесловие. Право критики

Недавно мне показали буклеты спектаклей Дмитрия Богомазова десятилетней давности, — стало горько и грустно, что я этого не застала, что больше это не идет. А я ведь помню еще его «Сон в летнюю ночь» в Русской драме — спектакль, который на некоторое время заставил меня поверить в существование хорошего театра в Киеве. Но это было пять-десять лет назад, а теперь посмотрите, что мы имеем? С осени в Киеве — ни одного пристойного спектакля. Да, конечно, у нас сейчас финансовый кризис, и нам не до этого, но проблема не только в этом. Театральная среда, и критика в том числе, позволила появиться в Украине неким крошкам Цахесам — таким уродцам, которых по какому-то колдовскому воздействию гофмановского золотого гребешка принято нахваливать и даже местами почитать. И теперь такой безвкусный и глупый спектакль как «Божья слеза» может идти в национальном театре, пусть его даже больше не покажут, но Богдан Ступка разрешил ему появиться на сцене, не усмотрев в нем ничего дурного. И это вопрос, кстати, ко всем худрукам киевских театров: что ж вы делаете, зачем разрешаете чему попало идти на ваших сценах? Кто заставлял например Малахова ставить у себя «Сто тысяч» с Бенюком, когда их уже торжественно и со вздохами облегчения схоронили во Франко?


МХАТ, Ленком или Комеди Францес не позволят себе иметь некачественные спектакли в репертуаре. Искренне хочется прийти в тот же театр Франко и увидеть там что-то прекрасное, новое, не обязательно агрессивное и новомодное. Ставьте классику, но ставьте ее хорошо.


Пока тот, кто ездит по заграничным фестивалям, читает интеллектуальную литературу и жестко сомневается в том, а смеет ли высказывать свои мысли, достоин ли взять на себя ответственность за культурный процесс в стране, бездарности и убожества, ничем таким не занятые, берут и делают. Кто дал право киевской критике отмалчиваться по углам газет и довольствоваться безопасным описанием спектакля? Театральная журналистика просто наводнила прессовые издания некачественным и поверхностными материалами-описаниями, но критика не имеет права на удобное молчание и эвфемизмы.


Таким образом, она только приумножает безвкусицу и антипрофессионализм. Мог быть интересный курс, но уже в актерах проявился штамп франковской школы. И отчасти в этом виновата критика, которая не говорит своего веского слова.


Другие статьи из этого раздела
  • «Объяснить» И. Вырыпаева в «Школе современной пьесы»

    Не завидую зрителям, у которых под рукой не будет хотя бы пресс-релиза, который, впрочем, тоже ничего в «Объяснить» не объясняет. Но, по крайней мере, дает хоть какую-то опору, потому что осмыслить новый вырыпаевский опус, отталкиваясь собственно от спектакля, будет, мягко говоря, затруднительно
  • «ЛИЧНОЕ ДЕЛО» СЕЗОНА

    Хедлайнером московского фестиваля «Сезоны Станиславского» и событием этого сезона гастролей стал спектакль Томаса Остермайера «Замужество Марии Браун». По словам режиссера, в одноименном сценарии Фассбиндера ему была интересна история Германии жестокого ХХ века, которая, как в зеркале, отразилась в судьбе немецких женщин.
  • Театр і революція. творчість познанських «вісімок»

    У Польщі Театр Восьмого Дня вже став класичним, пройшовши довгий шлях від студентського театру поезії до театру європейського рівня. «Вісімки» спробували вдосталь різноманітних технік та напрямків (включно із методою містеріального театру Гротовського) до того, як зрозуміли, що саме вони прагнуть доносити людям. Цей театр можна назвати послідовником театру Ервіна Піскатора та в дечому навіть Мейєрхольда.
  • Третій відкритий фестиваль театрів для дітей та юнацтва в Макіївці

    З 25 вересня по 2 жовтня у Макіївці на базі та з ініціативи Донецького обласного російського театру юного глядача пройшов Третій відкритий фестиваль театрів для дітей та юнацтва. Переважна більшість державних театрів України цього профілю (за винятком Київського ТЮГу) були представлені у фестивальній програмі: колективи з Харкова, Львова, Одеси, Запоріжжя, Сум, Севастополя та господарі майданчику показали по одній конкурсній (денній) та одній позаконкурсній (вечірній) виставі.
  • Испытание Вагнером

    Репертуар Киевской Оперы топчется вокруг «шлягеров» XIX — начало XX веков. В него включены «обязательные» произведения украинской музыки, ведь без  «Тараса Бульбы» и  «Запорожца за Дунаем», по мнению театральных менеджеров, никак не обойтись украинскому слушателю. Зачем ему, меломану, в самом деле, моноопера «Нежность» Виталия Губаренко? Архаичные постановки добротно «украшены» анахроничными актерскими приёмами: «Посмотрите, как взволнованно я заламываю руки» или  «Мы словно целуемся, поэтому мы отвернулись от публики»

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?