«БРАТЬЯ Ч.»25 декабря 2011
Елена Гремина
В пьесе использованы письма Антона и Александра Чеховых, воспоминания Александра и Михаила Чеховых, дневник П.Е. Чехова, а также сюжетные мотивы из произведений А.П. Чехова «Иванов», «Дядя Ваня», «Чайка», «Три года», «Моя жизнь», «Шуточка», «Дуэль», и др.
Действующие лица:
Антон
Николай, старший брат Антона
Александр, старший брат Антона
Отец
Дуня (Евдокия Исааковна Эфрос)
Наташа (Наталья Александровна Гольден)
О героях:
Отцу около 60, он еще далеко не старик. Щеголеват и опрятен в одежде. Всегда собой доволен, до смешного уверен в своей правоте — это оборотная сторона той веры в себя, которая позволила ему «социально трансформироваться». Павел Егорович родился крепостным, а стал купцом второй гильдии, дал образование сыновьям. Простонародные ухватки и словечки Отца соседствуют с выработанной приличной, несколько ханжеской манерой поведения «положительного человека». В отличие от сыновей у Отца железные нервы, он сохраняет хладнокровие всегда. Он искренне любит и жалеет своих детей, но у него нет слов, которыми бы он мог это выразить. Вспышки жестокости, стремление унизить сыновей — скорее педагогически вынужденные маневры. «А как иначе?». И Александр, с которым он все время ссорится — его любимец.
Всем остальным лицам, кроме Отца, двадцать пять — тридцать лет. Антон и Александр — настоящие красавцы. Правда, Александра портит нервозность — все действие пьесы он пытается бросить пить — и переживает алкогольную абстиненцию.
Николай — настоящая «богема». Некрасив, обтрепан, неряшлив. Но это его не портит — обаяние его огромно. Он единственный из героев пьесы по-настоящему добр. Николай все время немного пьян и под «кайфом». Но не только это «отстраняет» его от происходящего. Он — художник, и все время «примеривается», как бы он запечатлел на холсте то, что видит. Этого представления ленивому и безалаберному Николаю хватает, до реальной живописи дело, как правило, не доходит.
Антон похож на Отца больше всех — он тоже «положительный человек с характером», но поставил себе цель не купцом второй гильдии стать, а «интеллигентным человеком», с особым, им придуманным, кодексом чести.
Дуня — элегантная еврейская девушка из богатой семьи, получившая блестящее современное образование. Насмешливая, вспыльчивая, «злючка», как называл ее в письмах Антон, ее страстность несколько прикрыта ее «нормативным» и несколько чужим для нее «хорошим воспитанием», который дал любимой дочке богатый отец.
Наташа — далеко не красавица, но из тех, такие всегда нравятся мужчинам: друг, с которым можно не церемониться, женщина, чья возможная доступность невольно волнует.
Наташа одета несколько неряшливо, безвкусно. Она должна зарабатывать себе на жизнь, и эта жизнь работающей эмансипированной женщины конца 19 века нелегка.
Декорация являет собой наше представление об уголке дворянской усадьбы конца 19 века.
В начале и в конце действия сцена может быть пуста.
1. НАЧАЛО
Скрип качелей. На сцене АНТОН.
Как грустно скрипят эти качели…
(вспоминает) Люди, львы, орлы и куропатки… цветущие аллеи, деревевянный флигель с мезонином… офицеры в белоснежных кителях… дамы в тугих корсетах, наглые лакеи и верные до смерти слуги, расточительные и слабовольные помещики, лото летними вечерами в усадьбе, лишние люди, муки совести, купцы в темных лавках, гимназисты с перочинными ножичками, дуэли, архиереи, вечные студенты, гордые девушки, любящие неудачников, вопросы и ответы — если бы знать….
Все эти русские жизни, свершив печальный круг, угасли… Осыпались белые вишневые сады. Затихли звуки лопнувшей струны. Шумят автострады. Все, кого я любил, умерли. Отец, мамаша, старшие и младшие братья, сестра… красавицы любившие меня… Их тела состарились, исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Только я один помню их.
Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто.
Пауза.
Но я писатель. И я могу все вернуть одним росчерком пера, одним взмахом карандаша. Вернуть этот летний день. Речку, тинистый пруд, в котором когда-то водились караси, а теперь квакают лягушки, деревянный флигель, за который тем летом я заплатил сто рублей. Сто рублей — это четыре летних месяца в деревянном флигеле для всей семьи, или 12 рассказов для «Осколков». 12 рассказов по 100 строк, по 8 копеек за строчку. (погружается в расчеты) Или, если считать по 6 копеек за строчку… четырнадцать коротких рассказов. И тогда этот деревянный флигель, и тенистый сад, и огород с птичником — наш.
.Одной мыслью. Одним росчерком пера одним штрихом карандаша.
2. ХУДОЖНИК И МОДЕЛЬ.
НАТАША стоит, позирует. НИКОЛАЙ рисует. Один рисунок, другой. Не то.
Комкает бумагу. Бросает.
НИКОЛАЙ. Он хочет, чтоб я нарисовал картину.
НАТАША. Он всегда хочет то, чего нет.
НИКОЛАЙ. Картину маслом, а не рисунок в газету.
НАТАША. А ты не хочешь.
НИКОЛАЙ (неуверенно). Тоже хочу. (Подумав.) Тоже хочу! Он прав. Хочет, чтоб я написал большую картину МАСЛОМ.
НАТАША. Ну да, как Левитан. Это его конек.
НИКОЛАЙ. Я могу лучше Левитана. Брат это знает. Настоящую картину. А не рисунки в журнал. Шехтель договорился с Третьяковым, и…
НАТАША. Антоша всегда прав.
НИКОЛАЙ. Сердишься на него?
НАТАША. А ты?
НИКОЛАЙ. Он заботится обо мне, обо всех нас.
НАТАША. Он называет Анюту Кувалдой. Он не пускает тебя к ней.
НИКОЛАЙ. Кувалдой. (Хихикает.) Антон всегда дает прозвища. Брата он зовет Детородный Чиновник, Таможенная Задница. Пожарная скотина. Меня он зовет Косой, Кривоморденко, Кривохаренко. Потому что я прищуриваю глаз…
НАТАША. Как грубо. Неизящно.
НИКОЛАЙ (поясняет). Я прищуриваю один глаз, чтоб лучше различать цвета.
НАТАША. … Потому что он вас ненавидит. Дает вам прозвища — поэтому.
НИКОЛАЙ. Он нас любит. Прозвища — потому что он веселый.
НАТАША Антоша веселый?
НИКОЛАЙ. А твою сестру он называет Кувалдой потому что… потому что… Кувалда бах бах трах.
Наташа против воли смеется. Они делают неприличные движения.
Кувалда — бах бах трах. Я по ней скучаю! Анюточка.
НАТАША. «Кувалда». Предположим. К сестре это подходит по ее поведению. Но это же отношение к тебе.
НИКОЛАЙ. Брат говорят, что женщины истощают творческую силу. Что надо все выплескивать сюда (показывает на холст), а не…
НАТАША. Правда? Бедный. Так мамзель Эфрос еще с ним не?
НИКОЛАЙ. Говорит, что Левитан истаскался и поэтому его пейзажи стали серенькие.
Наталья хохочет. Он смотрит на нее и тоже начинает смеяться. Это два сообщника.
НИКОЛАЙ (понизив голос). Что ты мне привезла
НАТАША (смеясь). Антоша будет сердиться. Ничего.
НИКОЛАЙ. Ну брось. Анюта же передала тебе… Для меня.
НАТАША задирает юбку. Николай жадно смотрит.
НИКОЛАЙ(облизывает губы). Глухие места. Для пейзажиста. Но я же не пейзажист. Мне нужны люди, движение…
НАТАША И женщины.
НИКОЛАЙ. Я скучаю по Анюте.
НАТАША достает бутылку из недр юбки. И мы понимаем, что было предметом вожделения Николая. Он хватает бутылку.
Жадно пьет. Дает Наташе. Пьют.
НАТАША Смешно. Оттого что Левитан пишет картины маслом и его покупает Третьяков, ты тоже должен писать маслом пейзажи.
НИКОЛАЙ прикрыл глаза. Ему лучше от вина.
НИКОЛАЙ. Я могу лучше Левитана. Я не боюсь рисовать людей. А Левитан боится. Антон верит в меня. Он же мой брат.
НАТАША. Ты так его слушаешь. Почему тогда не написал еще картину?
НИКОЛАЙ (тихо, между глотками). Если он спросит, зачем ты приехала, ты скажи, что я просил тебя позировать. Я же не пейзажист. Мне нужна натура.
НАТАША. Женщина? Ему тоже нужна. Он такой же как ты на самом деле. Все вы братья Ч. такие.
НИКОЛАЙ Ты откуда знаешь? Разве ты с Сашей тоже?
НАТАША. Александр не в моем вкусе. Он слишком серьезный.
Длинная фигура Александра видна поодаль. Он нервно ходит, разговаривая сам с собой под нос.
НИКОЛАЙ (задумчиво). Саша бросил пить, чтоб Антон был им доволен.
НАТАША. А ты?
НИКОЛАЙ. Все станет хорошо, когда я напишу картину. Просто… Я не могу когда такая тоска. Я же не пейзажист, я же говорю.
НАТАША. Козявочка ты моя.
Подходит близко. Расстегивает блузку, достает пузырек. Дает Николаю.
НИКОЛАЙ. О!
НАТАША. Опий. Ты же говорил, у тебя боли. Страшные боли. Что? Где? Где болит? (Щупает его, смеется.) Антоша будет сердиться?
НИКОЛАЙ.(капает себе в рот из пузырька) Тебе, похоже, наплевать на это.
НАТАША. Антоша меня бросил ради длинного носа. (Помолчав.) И ради большого приданого. Эх (отхлебывает из бутылки перед Николаем.) Вот взяла и решила: вырву эту любовь из своего сердца, с корнем вырву. Любить безнадежно, целые годы все ждать чего‑ то… Еще по одной?
НИКОЛАЙ (искренне, убеждая). Я так ему и скажу. Брат. Спасибо тебе. Но… Мне нужна натура. Я не Левитан, не пейзажист.
Появляется АНТОН. Они всполошились. Николай не знает, что ему раньше делать — закрывать пустой холст. Или прятать бутылку.
НАТАША (отвлекает внимание Антона на себя, громко). … А как выйду замуж, будет уже не до любви, новые заботы заглушат все старое…
(Идет навстречу Антону.)
Подлюга Антошеву! Ну как вам без вашего скелетика? Помните, как вы прорисовывали на мне подвздошные кости для вашего экзамена?
АНТОН (откашливается). Приехали? Дело. Хорошая погода сегодня. Дождь скоро кончится.
НАТАША. Ага! Говорите про погоду. Все-таки есть совесть! Да? (Пытается поймать его взгляд.) Не приезжаете, не пишете… Я так вам мешаю? Сознайтесь, Антошеву, вас удерживает мадемуазель Эфрос.
Антон не рад ее видеть.
АНТОН. Наталья Александровна.
НАТАША. А у меня по-прежнему никого нет. Потому что я люблю вас. Не могу вас забыть. Эту чудную улыбку. Ваш голос. Ваши руки. Вот, сказала и мне стало легче. А вы даже не уважаете меня. (Голос ее звенит.) Только не надо говорить о природе и рыбной ловле. Я знаю эту вашу манеру. Почему я не могу забыть вас? (Усмехается.) вы заслуживаете, чтоб я завела себе подходящего тигрика. Вы же ужасный человек. Что в вас хорошего?
Антону жаль ее, он морщится.
Но как же вы женитесь? Вы же не уважаете и не любите женщин. Что, приданое и впрямь так велико?
Правда ли, кстати, что нос у Эфрос увеличился на два сантиметра. Это ужасно жаль. Как вы целуетесь с ней? Она же истеричка. Она вас душит в объятиях?
Антон пытает подойти к картине. Наташа собой закрывает картину — вернее пустой холст.
Как же она будет целовать вас? Эфрос с носом? Вы же не можете без этого.
НИКОЛАЙ (Антону). Что? Что?
АНТОН. Хочу взглянуть на твою картину.
НИКОЛАЙ (заслоняет картину). Еще не время.
АНТОН. Отчего же? Ты уже две недели уходишь писать эту картину. Уже пора. Левитан…
НИКОЛАЙ. Оставь меня со своим Левитаном.
АНТОН. Это твой друг прежде всего… Брат. Косой. Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Это серьезный заказ. Шехтель мог отдать его другому художнику, а отдал тебе. Эта картина выдвинет тебя сразу, сделает тебе имя. НИКОЛАЙ Чехов. Третьяков может купить твою картину, но как же он ее купит, если ты ее никак не закончишь? У тебя талант, у одного из тысяч. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается. И потом, тогда и твои рисунки в газету будут оцениваться по-другому. Не пора ли становиться порядочным человеком.
НАТАША. Антошеву. Разве хорошо что вы меня не замечаете?
АНТОН. Когда имеют талант, жертвуют ради него женщинами, разгулом, суетой. Жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой… Косой. Правда ли что ты пил с полицейскими приставами? Это нельзя. Те, у кого есть талант, горды им. Они должны не пить с приставами, а воспитывающее влиять на них.
НАТАША. Еще одно правило вашего кодекса, Антошеву? Не лень вам это все выдумывать?
НИКОЛАЙ(вяло). Ты знаешь, не выношу этого.
АНТОН. Не выносишь чего?
НИКОЛАЙ. … когда смотрят из-за плеча. И когда ты так говоришь… Задница начинает гореть! (поясняет) Мне кажется, что ты не ты… а наш отец… и что меня сейчас поведут сечь.
АНТОН смотрит на Николая. Подходит к нему. Решительно отодвигает Наташу, которая старается закрыть холст.
Холст пуст. АНТОН сразу все понимает. Сух и деловит. Смотрит на Наташу, потом на Николая. Они совершенно невинны. И делают вид, что не понимают в чем дело.
АНТОН. Где?
Николай и Наташа искренне пожимают плечами.
АНТОН. Николка. Тебе нельзя пить.
НИКОЛАЙ Я знаю. Доктора мне запретили. Ты сам доктор, брат, ты же должен понимать, что я очень болен, ты должен быть со мной более…
АНТОН … к черту докторов! Ты здоров как сапожник! Где то, что она привезла?
НИКОЛАЙ Ты меня будешь обыскивать? Это смешно, знаешь ли.
АНТОН … это не смешно — то что ты делаешь с собой.
НАТАША (хихикает). А мне казалось что Николай Павлович ваш СТАРШИЙ брат, Антошеву!
АНТОН. Куда ты бутылку спрятал? Куда ты спрятал то, что она привезла? Наталья Александровна, это нехорошо, что вы…
НАТАША. «вы»! Вы! Ты говоришь со мной так… Потому что у меня нет длинного носа и большого приданого? Потому что я тебя люблю, а с тобой надо иначе?
НИКОЛАЙ. Хорошо. Я пошел… на этюды. Солнце зайдет.
АНТОН. Солнца никакого нет. Хорошо. Ты не отдаешь то, что спрятал… Водку… Тогда…
Толкает Николая, тот падает. Закашливается. Антон дергает за его ногу.
АНТОН. Отдай сапоги.
НИКОЛАЙ. Ты с ума сошел! Они у меня единственные… Как я без них.
АНТОН. Без них далеко не уйдешь. Будешь работать, а не шалаберничать и финтить. Решено. Я с тебя снимаю сапоги и под ключ. Пока ты не напишешь картину.
НАТАША. Это просто… это неслыханно (!) я расскажу Анюте.
АНТОН. … и я запретил Николаю знаться с Кувалдой.
НИКОЛАЙ. (кашляет) Это смешно просто. Ты смешон.
АНТОН. Она спаивает тебя. Делает так, чтоб ты к ней возвращался. Ты належишься с Кувалдой до рези в пахах, и возвращаешься опустошенный. И вот результат! (Показал на холст.) Пусто! Пусто!
НИКОЛАЙ колеблется, но он не может противостоять воле АНТОНА. Снимает сапоги. АНТОН достает водку из голенища. Льет на землю.
АНТОН (устало). Что ты делаешь с собой? Зачем?
Запах дурной из сапог пошел, Антон и Наташа морщатся. Николай блаженно шевелит пальцами.
НИКОЛАЙ (с удовольствием) Мозоль натер.
АНТОН. Ты по-прежнему никогда не моешь ноги?
НАТАША хохочет.
Наталья Александровна, Я прошу вас не приезжать.
НАТАША. Почему?
АНТОН. Потому что — с кем пьет Николай? Каждый раз как ты приезжаешь, он напивается допьяна. Гибнет хороший русский талант. Если ты так хочешь привлечь мое внимание…
НАТАША. Потому что ты женишься на этих еврейских костях. Я знаю что говорю. Я сама женщина и сама еврейка. И это невыносимо. Пахнет ли она чесноком когда целуется. Ты всегда смеялся, а тут что же? Почтение к деньгам? Скажи, что ты женился бы на мне, если бы у меня тоже были деньги! (Пауза.) Разве это справедливо? Ты не любишь ее. Скажи хоть это.
Тем временем НИКОЛАЙ, видя, что Антон отвлечет, достает еще заначку, запрятанную в мольберте. Пьет.
НАТАША Антошеву. Сколько у нее приданого. Скажи.
АНТОН. Интеллигентный человек ценит в женщине не тело, не лошадиный пот, не постель.
НАТАША. Еще правило в кодекс? Просто скажи, что все кончено между нами.
АНТОН. Интеллигенту нужна женственность, изящество, возможность быть с ней не тем, кто ты есть, а тем, кем ты можешь стать, если постараешься ради нее.
НАТАША. Невинность! Еще скажи, что тебе нужна невинность. Тебе!
АНТОН (бросает ей в лицо). Я люблю Дуню.
Наташа закрывает лицо руками.
Появляется Отец.
ОТЕЦ. Коля и Антоша, вы довели до последнего дня, так делать не годится. А я вам говорил несколько раз что 10-го числа нужно приготовить за квартиру. Вы знаете, что откладывать нельзя и я люблю аккуратность. Вы меня поставили в неловкое положение. Краснеть пред хозяином в моих летах, а я человек с характером, положительный. Лучше отказать себе в чем-нибудь, а долги вовремя обязательно надо платить. Антоша. И надо платить за братцев. Почему я должен напоминать. Мише надо пять рублей за стол и квартиру, а Ване нужно сшить белья. И новые сапоги нужны. Ему до школы шагать и шагать. У него жизнь тяжелая, он человек серьезный. Не шалаберничает, как некоторые. Зачем я дал вам образование?
Смотрит на детей, вздыхает. Ему жаль их. Хочется, чтоб все было хорошо. Но как сказать это, не знает. Жует губами.
ОТЕЦ. А погода кстати хороша. Рожь красуется. Слава Богу, после дождику в поле посев повеселел, теперь вполне можно надеяться на урожай. Очень хорошо!
РЫБНАЯ ЛОВЛЯ
Антон удит рыбу. Появляется Александр.
Александру нехорошо. Воздержание от алкоголя дает о себе знает. Он облизывает губы.
Антон расстроен, что его уединение прервали.
Александр замечает это и тоже мрачнеет.
Антон тоже замечает это и пытается приветливо заговорить с братом. Как во всех трудных случаях, ему приходит в голову только похвалить пейзаж.
АНТОН. Посмотри, какая красота кругом. Каждый сучок точно просит Левитана написать его.
АЛЕКСАНДР. Ничего я, Антоша, не вижу в этом хорошего. Восторгаться постоянно природой — это значит показывать скудость своего воображения. В сравнении с тем, что мне может дать мое воображение, все эти ручейки и холмы — дрянь и больше ничего.
Антон не хочет спорить, молчит.
АЛЕКСАНДР. Что ты молчишь — ты не веришь в силу воображения своего брата? А, ты работаешь. Сочиняешь. Извини. Забыл. Ты же благодетель семьи! (С сарказмом.) Извини, что забыл!
АНТОН. Любой может писать для «Осколков». Важно только не задерживать рукописей. Ты мог бы легко зарабатывать, шесть копеек за строчку, и еще смешные подписи для рисунков. Отдельно оплачиваются. Только нельзя срывать сроков.
АЛЕКСАНДР. Я не могу шутить по заказу! Когда мне так грустно.
Молчание.
АНТОН. Какие новости?
АЛЕКСАНДР. У меня нет новостей. Я — человек без новостей. Ты тоже сердишься, что мы с Анной приехали к вам, стеснили вас? (Антон пожимает плечами. После паузы.) Вообрази себе, что после ужина я наяриваю мать своих детей во весь свой лошадиный penis. А отец читал свой правильник и вдруг вздумал войти со свечой узнать заперты ли окна. Одна картина стоит кисти десяти твоих левитанов. Но фатер не смутился он степенно подошел к окну запер его будто ничего не заметил — догадался потушить свечу и вышел впотьмах. Мне показалось даже, что он помолился на икону, но этого утверждать я не смею.
Братья смеются.
АНТОН. (вдруг). Саша. Таможенная скотина. Детородная задница. Как я люблю тебя, когда ты перестаешь себя жалеть.
АЛЕКСАНДР. Жалеть? У меня же Анна на шее. И двое маленьких цуциков.
Антон отворачивается.
АЛЕКСАНДР (с вызовом). Почему ты не спросишь как их здоровье? (Говорит шутовски на разные голоса) «Как здоровье Коли и Антоши, братец?»«А ты как думаешь, братец?»«Я думаю, братец, что твои дети неполноценные».
Антон шевелит удочкой.
Ну что? Не клюет. Не клюет. Ты расстроен от этого? Позволь я все-таки угадаю — я помешал тебе работать?
АНТОН. Какое тебе дело, что и кто думает о тебе! Главное, чтоб ты сам был доволен своей жизнью.
Александр достает пистолет и стреляет вверх.
АЛЕКСАНДР. Чуть не убил эту чайку. И на это везения не хватило.
АНТОН. Ты можешь пойти охотиться с Левитаном.
АЛЕКСАНДР. Охотиться? Смешно. Я не могу развлекаться. Я не холостяк, как Левитан или как ты. У меня семья.
АНТОН (с легким укором). У НАС семья. Миша еще гимназист. У Вани маленькое жалованье. Маша в пансионе. За нашим художником глаз да глаз…
АЛЕКСАНДР. Отставь меня со своей прозой! До этого ли мне. Отец ненавидит моих деток как незаконнорожденных. Сестра Маша тоже. Я мог бы от нее ждать сочувствия, но где там. Сестра дьявольски честолюбива. Для нее мои детки — это то, что наше семейство ко дну тянет. Как рваные сапоги Николая. Поэтому она любит только тебя. Надеется, что ты сделаешь Чеховых солидным, порядочным семейством.
Пьяный Николай в гамаке бредит во сне.
АНТОН. Перестань мироточить, слезоточить и говорить манифестами как дядя Митрофан! Говоришь, что не понимаешь природу комического. Так вот ты сейчас — смешон.
Молчание.
АЛЕКСАНДР. Я написал стихи.
Я в Тулу с трепетом въезжал
Туда подруга дней моя седая
Меня влекла не понимая
Что быть я в Туле не желал
Что я от этого страдал.
(Следит за реакцией брата, но тот внимательно смотрит на поплавок.) Стихи мои тебе не понравились. Опять «страдал»? А ты не любишь, когда я страдаю. Ты сам не страдаешь, и поэтому… Послушай. Ты должен мне похвалить. Я не пью уже неделю. Восемь дней.
АНТОН. Ты так точно посчитал дни? Это плохой признак.
АЛЕКСАНДР. Ты меня не понимаешь. А мне это так нужно сейчас. А как ты можешь меня понять? Я плохо живу, но я живу. А ты? (Сглатывает.) Ты не знаешь, какая у меня сушь во рту. Как пляшут мои руки.
АНТОН. Только без прилагательных. Прошу тебя. Пока ты не избавишься от прилагательных — писатель из тебя так и не выйдет.
АЛЕКСАНДР. Зато из тебя уже вышел. (Постепенно говорит все горячей, взволнованней.) Не верь им никому. Не слушай критиков. Не пиши ты им никакого романа. Не размазывай сюжет, точно кашу по тарелке — оттого что им вздумалось, что писатели непременно романы пишут. Ты и без романа велик. Ты гений, Антоша. (Плачет.) Ты самый настоящий гений. Ты солнце русской литературы. Ты и есть новый Гоголь, которого они все ждут, а он не является. Запомнят именно тебя — не Григоровича, не Короленка. Забудут и твоего Суворина напрочь. Но тебя будут знать.
Падает вдруг перед Антоном на колени.
АЛЕКСАНДР. Брат. Поговори с мамашей. Пусть мамаша возьмет моих деток. Пока Анна Ивановна не отмучается, хоть до этих пор. Бедные дети. Просятся на горшочек всю ночь, а разрешаются на постель — некому их обиходить. Прошу тебя. Анна умирает. Я не сержусь, что ты не выполнил моей просьбы. (С горькой усмешкой.) Так и не разу не осмотрел мою супругу незаконную, доктор Антон Чехов. Но сейчас. (Всхлипывает.) Деточкам, только деточкам моим помоги. Антоша, братик.
Повисает пауза. Антон, избегая глядеть на брата, пристально смотрит на леску. Поплавок вздрагивает.
АНТОН (с тихим отвращением). Как можно быть сытым, одетым, каждый день навеселе… и говорить, что ты каждую копейку тратишь на детей? (Пытаясь снова шутить.) Не будь штанами, таможенник!
Александр медленно встает с колен.
АЛЕКСАНДР. У тебя клюет.
Антон смотрит на леску. Поплавок перестает вздрагивать.
АЛЕКСАНДР. Прости меня за эту сцену. Снова манифесты, слезоточение… смешно! (Плачет.)
АНТОН (тихо). Я знаю, что ты утаивал часть денег за мои рассказы. Из «Осколков» и «Петербургской газеты».
Александр не ожидал этого услышать. Но эти слова его поразили как выстрел. Сердце его начинает стучать, он трет грудь бессознательным движением.
АЛЕКСАНДР (бесцветным голосом). И давно ты знаешь?
АНТОН. Какая разница.
АЛЕКСАНДР (кричит). И ДАВНО ТЫ ЗНАЕШЬ?
АНТОН. Ты пугаешь мою рыбу. Голавль рыба страшно нервная.
АЛЕКСАНДР. Не смей говорить со мной про погоду и рыбную ловлю! (Догадывается.) С самого начала. Ты знаешь с самого начала. О нет. Ты заранее знал, что я возьму эти проклятые деньги, что часть твоих денег прилипнет к моим рукам. и ты все равно… все равно… писал мне. Поручал. Поручал?
АНТОН. Это так естественно. Друже, я же врач. Что естественно. То…
АЛЕКСАНДР (вскрикивает). «Не безобразно?» Брат, крадущий у другого брата, честного, на износ работающего… в поте лица, чтоб прокормить их старика отца, больную мамашу, сестру и братьев, трудовую копейку крадущий — не безобразен?
АНТОН (холодно). Снова прилагательные. Цветистые выражения? Сколько можно быть Агапофодом Единицыным? Когда ты наконец станешь…
АЛЕКСАНДР (горько). Кем? Кем я могу стать? Чеховым?
Братья смотрят друг другу в лицо. Антон отворачивается первым.
АЛЕКСАНДР. Чеховым я уже стать не могу. Потому что один Чехов уже есть.
Антону нечего на это ответить. Он смертельно уже устал от этой сцены. И очень внимательно оглядывает леску и поплавок.
АНТОН (не сводя глаз с лески, машинально). … Все зависит только от тебя. Когда ты наконец за ум возьмешься. И человеком станешь?
АЛЕКСАНДР (с ненавистью). А ты? Разве ты человек?
Антон, будто не слыша, тянет леску. Вынимает рыбу. Она бьется, пытаясь сняться с крючка. Антон смеется от удовольствия.
АНТОН. Голавль! Это голавль!
Александр во все глаза смотрит на рыбу, бьющуюся на крючке. Хватает себя за горло — ему явно недостает воздуха.
АНТОН. Только давай без монолога о том, что ты сейчас точно эта рыба, на крючок попал. Нет никакого крючка, все хорошо, просто великолепно! Просто — перестань пить и хвастаться и начни работать.
Александр хочет еще что-то сказать. Но быстро шагает прочь, нелепо размахивая руками.
АНТОН (тихо, доверительно). У меня есть родственный клобок. Чтобы он не мешал, я всегда езжу с ним, как с багажом, и привык к нему, как к шишке на лбу. Гораздо покойнее и дешевле брать его с собой, чем оставлять дома… У обычного человека жена, которая простит мужу безденежье, а у меня порядок, который рухнет, если я не заработаю определенное количество рублей в месяц. Зимою мой клобок состоит из восьми человек, — отец, мамаша, братья — двое старших — Саша и Николка, двое младших — Иван и Миша. Сестра Маша, А летом из пяти — в том числе две прислуги. (Убеждая себя.) Впрочем, мой клобок нарост скорей доброкачественный, чем злокачественный. Во всяком случае, мне чаще бывает весело, чем грустно, хотя, если вдуматься, я связан по рукам и ногам…
Антон насаживает нового червяка на удочку и забрасывает ее.
НЕВЕСТА
Появляется Дуня. Оглядывается. Подходит к мольберту Николая. Смотрит на мольберт. Холст пуст. Валяются скомканные рисунки Николая. Она поднимает и расправляет один из рисунков — это гротескная голая женщина в вызывающей позе.
Наташа подходит к Дуне, придирчиво разглядывая ее. Дуня замечает Наташу.
НАТАША (про рисунок). Это я. Выразительно, правда? У художника удивительно верная рука. Когда Николка закончит картину, это будет просто…
ДУНЯ (шокирована, смотрит на рисунок, потом на улыбающуюся развязно Наташу). О!
НАТАША (трясет руку Дуни). Я давно хотела с вами познакомиться. Моя фамилия Гольден. Я друг семьи.
ДУНЯ. О, так это вас называют Кувалдой? Вы особенно дружите с (смотрит на портрет) Николаем Павловичем, да?
НАТАША (задета). «Кувалда» — это моя сестра. А я друг ВСЕЙ семьи. Вы это еще поймете. Кстати, над кроватью Антона висит мой портрет… Называется «Нищета».
Оборачивается, видит Антона, которого не видит Дуня, уходит.
Дуня близоруко щурится. Озирается. Зовет: «Антон». Садится на качели.
АНТОН (шепотом, сзади). Я люблю вас, Дуня.
Дуня морщится болезненно — послышалось. Оглядывается. Почудилось? Вскакивает.
АНТОН (так же). Мы будем счастливы.
ДУНЯ (озирается). Что? Что?
АНТОН (по-прежнему прячась от нее). Я люблю вас, люблю…
Дуня озирается. Откуда голос? Или если слышатся эти слова? Это уже невесело, мучительно, она чуть не плачет. И тут Антон возникает перед ней. Дуня вскрикивает.
ДУНЯ. Я вас не заметила. Вы давно здесь? Я не слышала, вы что, что-то мне сказали?
Антон спокоен.
АНТОН. Как хорошо, что вы приехали. У нас здесь славно. Воздух такой, что бери и режь его ножом.
ДУНЯ. Мне послышалось, что вы мне что-то сказали?
Он смотрит ей в лицо. Она опускает глаза.
АНТОН. Я сказал, что здесь хороший воздух.
ДУНЯ. Нет. Другое. Мне… послышалось.
АНТОН. Что?
ДУНЯ. Это, наверное, ветер. Неважно.
АНТОН. Откуда же здесь ветер?
ДУНЯ. О, вот качели. Покачаемтесь?
АНТОН. Зачем?
Но Дуня садится на качели. Он качает ее. Она ждет слов.
АНТОН (сзади). Я люблю вас, Дуня.
ДУНЯ (вскакивает). Это ужасно! Вы шутите? Маша говорила — не верь моему брату.
АНТОН. Маша ревнует.
ДУНЯ. Я не могу понять вас.
ОТЕЦ (появляется). Наслышан… эх… (Кланяется.) Евдокия Исааковна.
ДУНЯ. Я не привыкла, когда называют меня русским именем.
ОТЕЦ. Но как же-с венчаться?
ДУНЯ (смотрит на Антона). Еще ничего не решено.
ОТЕЦ. То есть виноват… то есть… А погода-то! Утром роса. Навоз возят. Дождей нет, ветер.
Оттаскивает в сторону Антона.
ОТЕЦ. Антоша. Послушай отцовское сердце что говорит. Ты рассчитываешь, что отец и мать за нею золотые горы дадут?.. А если как она переменит веру, отец и мать ее знать не захотят? Ни копейки не получишь.
АНТОН. Почему ты думаешь, что я женюсь из-за приданого?
ОТЕЦ Антоша. Ну меня ты не обманешь. Ты человек положительный, практический, весь в меня. Я когда на тебя лавку оставлял? Тебе было одиннадцать, а ты уже справлялся. Если не ее приданое, какой тогда тебе интерес на еврейке жениться? Разве русских мало?
Дуня сидит на качелях. Антон говорит вполголоса с отцом и братьями.
АНТОН (братьям и отцу). У вас такой вид, будто вы едите что-то кислое. Все будет хорошо. Я по-прежнему ваш! Я никуда не уеду. Приданое дадут, (подмигивает), ну что вы приуныли? (Николаю.) Косой, ты поедешь в Италию. Там будешь писать маслом синее небо. Яркие краски, солнце, яркие смуглые лица… заткнешь нашего Шмуля-Левитана за пояс. Папаша, мы же вам купим имение, настоящий дом в Лопасне или под Москвой, в Любимовке или Мелехово… С огородом и птичником… Ну?
АЛЕКСАНДР. А я? Обо мне опять забыли? Я отрезанный ломоть у вас?
Антон идет к Дуне.
ДУНЯ. Я жалею. Что приехала.
АНТОН. Потому что вы злючка.
Подносит ей цветы, она их рвет, ломает.
ДУНЯ. Кто вам дал эти цветы? Кто эта женщина? Ненавижу эти цветы! Ненавижу вас.
Идет к Антону как зачарованная. Все ближе.
АНТОН. Злючка. Мне надо жениться не на еврейках с длинными носом и не на синих чулках, а на купчихе. С большим приданым. Я ее, анафему, обдеру как липку.
ДУНЯ. Есть одна, в вашем вкусе. Очень полненькая, как вы любите, и денег очень много, это же главное? Очень глупа — как вам нравится.
АНТОН. Что ж, если будет много денег, я брошу журнальную работу и напишу роман лучше Тургенева.
Смотрят друг на друга. Дуню тянет к нему.
АЛЕКСАНДР (тихо, Николаю, о Дуне, с восторгом). Истеричка! Знаю этот тип. Посмотри на ее щиколотки. Такую тараканить и тараканить. Антоше не по зубам.
АНТОН (знакомит с Дуней семейство). Дуня. Это мои братья. Это мой отец. Ну что ж. Я бы выпил чаю.
ОТЕЦ (приосанился, заговорил с чувством — его волнует молодая девушка-богатая невеста). Купец второй гильдии. Павел Егоров Чехов. Посвятил себя детям, дал им образование. Александр учился в университете. Николай в художественном училище. Антон медицине. Миша учится еще в гимназии. У Ивана экзамен опять завалили, но сельским учителем работает, есть на кусок хлеба. А я грамоте в тридцать лет выучился. Отец был крепостной мужик, да, кремень. Учил меня по-своему. Да, еще дочка Маша в пансионе. Одни убытки. Детям всем до единого дал образование. Да только напрасно старался. а они все прохлаждаются, а на какие шиши? Без хозяина товар плачет.
АНТОН. Приказать самовар надо. Чаю очень хочется.
АЛЕКСАНДР (его разбирает похоть при виде Дуни). Я его брат. Старший. Только давно уже он ведет себя, будто я его младший брат. Я позор семьи. Они все меня ненавидят. Потому что живу сердцем. Полюбил женщину, ушел с ней, вся жизнь наперекосяк — потому что думал о любви, а не о приданом!
Николай прищуривается, разглядывает Дуню.
НИКОЛАЙ. У вас кончик носа и уши точно восковые, но это мне нравится. Выразительно.
ОТЕЦ. Они уж напели вам — отец анафемский тиран, а отец может ради них загубил всю жизнь. Никакой карьеры не получилось, все тянул детей . (Дуне) Александр был лучший. Его директор гимназии в Таганроге особо жаловал. Впрочем, погода превосходная. Да-с. Ну, хорошо. Я евреев уважаю. (С одобрением.) У меня в Таганроге был сосед, жид Гиршка, так он всю округу как подсолнечный жмых отжимал! Жиды хорошие купцы! Я к чему? Что я готов хоть сейчас благословить. Я всегда с собой вожу иконы, у меня Успение Богородицы из Таганрога всегда с собой, тут во флигеле.
НАТАША (хихикает). Та самая икона, которой святили масло! (с вызовом — она показывает, что она близка Чеховым) Евдокия Исааковна, Антон вам рассказывал эту историю?
Все смеются.
НИКОЛАЙ (задыхаясь от смеха). У нас в чане с деревянным маслом крыса ночью утонула. Так отец пожалел добро выливать в помои… и позвал попа освятить масло. (Закашливается.)
ОТЕЦ. … деревянное масло. Из Одессы по десять рублей смоленская бочка, а четверти если считать, то барыш выходил хороший.
НАТАША (показывает осведомленность). Можно было просто вылить масло… А так весь город узнал.
Чеховы хохочут. Антон тоже смеется, против воли. Все смеются, кроме Дуни.
ОТЕЦ (качает головой). По десять рублей бочка! Моя жизнь и так сплошной один убыток.
Дуня смотрит на смеющихся Чеховых. Она чувствует себя чужой.
ДУНЯ. Очень грустная история.
ОТЕЦ. Вижу, барышня, вы понимаете, что есть убыток. Хорошо. Так вот у меня с сыновьями одни убытки. Я как древлий Иов. С вами хоть дождусь внуков. А то позорище, стыдоба — у меня пять сыновей, дочь, а еще четверо померли, а от них не дождешься! Бесплодные смоквы.
АЛЕКСАНДР. Постыдись.
ОТЕЦ. … Нету детишек.
АЛЕКСАНДР. У меня двое малолетних младенцев Я хоть сей час готов вам их предъявить.
Отвращение на лицах.
Хоть они в грязных рубашонках, необихоженные и неприсмотренные, да что тут? Это мои детки. Мои цуцыки дорогие. И я их люблю больше своей души. Я им последнюю копейку отдаю (Посмотрел на Антона, запнулся.) Ну это для выражения больше говорится, сестреночка. Можно сестреночкой вас буду называть? (Ловит Дуню за руку, мнет. Та с отвращением выдергивает руку.) А что мой Коля до сих пор не говорит, так он вовсе не задержка развития, это вовсе не вырождение, как говорит сестра Маша!
ОТЕЦ. Маша учится в пансионе. Убытки грандиозные.
АЛЕКСАНДР. Маша злая.
ДУНЯ (шокирована). О (!) но я тоже учусь вместе с Машей. Маша моя подруга!
НИКОЛАЙ. Да какая разница! (Ухмыляется.) И твой Тоша не говорит. И твой Коля не говорит. И черт с ним. Чего говорить-то? Я, брат, многое бы дал. Чтоб быть идиотом, как твои Антоша и Николка. Смешно, что ты своих идиотов назвал именами своих любимых братцев! Ха-ха!
ДУНЯ. Дети, о да. Дети — это цель любого брака.
АЛЕКСАНДР. Как ты, отец, можешь говорить, что у меня нет детей?
НИКОЛАЙ. … если одним глазом смотреть на эти камыши, то это совершенная охра. Потрясающе. (Смеется.)
ОТЕЦ (упрямо, Александру). …нет у тебя детей! Поскольку незаконные дети в грехе зачаты и не наследуют царствия небесного. И достояния Павла Чехова, купца второй гильдии тож… успокойся! Ты пьян!
Стучит кулаком по столу.
АЛЕКСАНДР. Какое состояние, ты о чем? Долги твои до сих пор Антон платит? А я не пью уже 8 дней, 5 часов.
АНТОН (пытается спасти ситуацию). Время пить чай. Так хочется чаю. Стакан крепкого сладкого чаю. Как там самовар?
НАТАША. Я могу разлить чай.
АНТОН (оттесняя Наташу). Мадемуазель Эфрос разольет чай.
Наташа уязвлена в самое сердце. Дуня разливает чай. Все рассматривают Дуню.
ОТЕЦ. Чай самый коммерческий товар, — кто понимает.
НАТАША (показывая свою осведомленность). Павел Егорович торговал спитым чаем в Таганроге. Такая коммерция. Он сам придумал. Ему из гостиниц приносили коридорные.
АЛЕКСАНДР. Нам в лавку из нумеров приносили спитой чай пополам с мусором… вес это высыпалось на стол в кухне. (Увлекается — как бы то ни было, это красочные детские воспоминания.) И мы доставали из чая волосы, обрезки ногтей, веточки, всякий сор… чтобы потом продавать этот чай снова. (Хохочет.) Ссыпали этот мусорный чай в фунтики!
Дуня с отвращением поперхнулась чаем.
НИКОЛАЙ. Ничего живописнее мусора нет. Он весь разный.
АНТОН (Дуне). Это уже другой чай, не из нашей лавки, хороший чай, я сам его покупаю.
АЛЕКСАНДР. Антоша лучше других знал как обжулить покупателя! (Хохочет.)
ОТЕЦ. На Антошу можно было положиться. (Задушевно.) Саша, Коля, берите пример с Антоши. Таланту не дал Господь. А пишет день и ночь. Пишет Лейкину, пишет в Петербургский листок.
АНТОН. В Петербургскую газету.
ОТЕЦ. Ну да все одно. Кормит отца с матерью. А тебе, Саша, стыдно! Ты такие надежды подавал.
Все смотрят на Александра. Тот пытается поднести ко рту чашку с чаем. Чашка невыносимо дребезжит в пляшущей руке Александра. Один Николай живет своей внутренней жизнью — прищуривает глаз, рассматривая предметы, шевелит пальцами, ковыряет с интересом ногу и т д.
АНТОН. Что такое запой? Этот психоз такой же, как морфинизм, онанизм, нимфомания и проч. Чаще всего запой переходит в наследство от отца или матери, от деда или бабушки.
Александр не победив дрожь рук, вынужден, не пригубив, поставить чашку обратно на стол.
ОТЕЦ Но у нас в роду нет пьяниц. Дед и отец иногда напивались с гостями шибко, но это не мешало им благовременно приниматься за дело или просыпаться к заутрене.
АЛЕКСАНДР. Я не пью 8 дней, 5 часов и 10 минут (Облизывает губы.)
ОТЕЦ (с тревогой смотрит на любимого сына, но продолжает нудеть привычную мантру). Беззаконно живущие беззаконно погибнут.
Николай делает большой глоток чаю. Закашливается. Задыхается. Плюет кровью.
НИКОЛАЙ. Мне нельзя горячего! Вам наплевать. (Плачет.) Мне страшно. Это чахотка. Как у дяди Митрофана. Чахотка меня съест. Съест мою грудь, мои кишки. Как не хочется умирать! Как страшно умирать и как болит сердце!
АНТОН. У тебя воспаление хитрости. Ты не хочешь трудиться — вот твоя болезнь. Не хочешь закончить картину для Шехтеля и Третьякова.
НИКОЛАЙ (тихо, по-детски). Мне страшно, мне страшно. Братик, я умираю. Кто нас проклял, братик?
ОТЕЦ. У всех Чеховых железное здоровье, и работали, трудились, и не болели. Да-с. Не болели никогда.
Дуня разливает чай. Все пьют. Кроме Александра. У Александра дрожат руки. Николай делает маленькие глоточки, хлюпает шумно и неприлично.
АЛЕКСАНДР. А дядя Митрофан? а тетя Лиля? от чего они умерли.
ОТЕЦ (вскидывается). Не было такого!
АЛЕКСАНДР (злорадно). От чахотки они умерли.
Николай кашляет. Швыряет чашку.
НИКОЛАЙ. Я умираю… Как страшно… почему я забываю об этом? Только об этом и надо говорить.
АНТОН. Раздражаешь алкоголем гортань. Отсюда так называемое кровохарканье. Какая чахотка? Это смешно.
Александр наконец делает глоток из плящущей чашки. Отец с болью наблюдает за сыном.
ОТЕЦ (надуто, брюзгливо — иначе не умеет). Вот что значит увлекаться женщинами. Они слабого человека с ума сведут. До чего он дошел. Предался распутству лени и пьянству Саша, ты бы отставил Анну Ивановну. Сейчас самое хорошее время
АЛЕКСАНДР. (сарказм) О да. Анна умирает.
ОТЕЦ. (спокойно) Если ты ее бросишь, она умрет по христиански, а не в грехе и беззаконии. Горе мамаше. Она испечалилась за вами, Саша и Коля. И я испечалился. Прахом идет мое достояние, мои труды, именитый род Чеховых. (Дуне, приободрившись.) Я, Евдокия Исааковна, пишу письмо Государю. Ходатайство о том, чтоб мне за мои заслуги по воспитанию сыновей присудили дворянство.
АНТОН (тихо, с силой). Ложь так утомительна для слуха.
Все смотрят на Антона. Удивлены.
АНТОН (кричит). Я устал от вас. Перестаньте лгать! Я вас всех содержу. То что чая не получить горячего, это Бог с ним. Самовар не можете обустроить! Бог с ним! Но перестаньте лгать!
ОТЕЦ (застигнут врасплох, моргает). Да ты как смеешь голос на отца…
АНТОН. Как смеешь ты. Какой именитый род! Чеховы мужики, их помещики драли. Твоего папашу пороли розгами, нашего деда, который жену поедом ел и драл за косу, самый и каждый последний чиновничишка бил в морду. В морду, в морду! Битые морды, поротые задницы! Это мы. Вот твое наследство, купец второй гильдии — рабская, гнилая кровь. Спасибо тебе.
ОТЕЦ. Что ты говоришь, Антоша! Посмотри, вы же образование получили. Саша служит по таможенной части, пишет, ты печатаешься, Николка рисует… это я все вам дал! Меня-то никто не учил! Я сын крепостного мужика! А я вас выучил. Что мог все сделал.
АНТОН. А что толку? Мы запуганы и забиты,- тобой. Мать ты сжевал. Она дорогу боится перейти одна. Затравлена — тобой. Я из-за тебя робею перед ничтожествами, стоящими неизмеримо ниже меня умственно и нравственно. Боюсь жизни. Всего боюсь. Это ты, папа. Ты затравил нас, забил с детства! (Братьям, которые в шоке слушают его.) Брат мой, штаны таможенные. Не роди больше. Кому нужны твои идиоты.
АЛЕКСАНДР. Я люблю своих деток. Замолчи.
АНТОН (Николаю). Косой, Кривоморденко… Не надо нам с тобой иметь детей… Пусть нами кончится, кончился бы этот именитый купеческий род, проклятый род Чехова!
Отец бьет Антона по щеке.
ОТЕЦ. В глаза смотри отцу! (Отдышался, голос дрожит — жалеет себя.) Богу угодно было наказать меня вами, но я со смирением переношу это испытание и, как Иов, нахожу утешение в страданиях и постоянном труде.
Клобок расходится.
ОБЪЯСНЕНИЕ С ДУНЕЙ
Дуня подает Антону мокрую салфетку. Антон прикладывает к лицу.
АНТОН (не глядя на Дуню). В детстве, когда меня бил отец, я должен был стоять прямо, руки по швам, и глядеть ему в лицо. И теперь, когда он дерется, я совершенно теряюсь. Точно мое детство всё еще продолжается… Самое смешное, что он стар, но мышцы его крепки, как ремни, и дерется он очень больно.
Дуня молчит. Он понимает, что потерял ее.
АНТОН. Если бы не мелкие рассказы для Лейкина и Петербургской газеты, не чепуха, которой я кормлю семью, я написал бы роман. О том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, воспитанный на чинопочитании, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный…
Дуня морщится, молчит.
АНТОН. Да-да, сеченный … ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и однажды чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая…
ДУНЯ. Боже мой…
АНТОН. Разве не подло, что я тебе это говорю? Я начинаю жалеть себя, как Агапофод Единицын, как дядя Митрофан, как Чеховы. Они, Чеховы, так жалеют себя. Что готовы просто истечь слезой. Что дворянам досталось от природы даром, мы, разночинцы должны покупать дорогой ценой. Ценой молодости. Ценой счастья и любви.
Дуня молчит.
АНТОН. Ну что? Что ты теперь скажешь? Все кончено, да? Все кончено?
ДУНЯ (кричит). Да!!!
АНТОН. Я так и думал.
Дуня неожиданно кидается ему на шею.
ДУНЯ Я согласна. Я принимаю православие и выхожу за тебя замуж. Отец мне даст денег. Он никогда мне не откажет. Я тебя спасу. Увезу отсюда. Ты пропадешь с ними. Разве они умеют тебя ценить? А?
Поцелуй.
Мы проживем долго. Ты напишешь роман, большой роман, как Тургенев. Как настоящий писатель. Мы поедем в Италию. У тебя ведь есть рассказ, где доктор и княжна уезжают в Италию. «Цветы запоздалые»? Хороший рассказ.
АНТОН (себе под нос). 12 рублей. Мамаше купили боты, отцу исподнее, Коле галоши, правда он их сразу потерял. (С отвращением нюхает сапоги Николая.)
ДУНЯ. Хороший рассказ, но там все умирают от чахотки. Скажи, что ты не умрешь от чахотки. Скажи, что ты напишешь роман. Скажи…
АНТОН. Я люблю тебя.
Поцелуй. Объятие. АНТОН и Дуня уединяются в беседке.
Появляется Николай. Смотрит на их силуэты. Рисует с натуры.
Наташа протягивает ему еще бутылку. Николай пьет. Ее же он протягивает он Александру. Александр смотрит как завороженный на бутылку. Подносит к губам. Но отталкивает бутылку и уходит.
Отец молится в уголку.
ОТЕЦ. Господи. Вразуми, что мне делать? Разве я не старался, Господи? Отчего Ты попускаешь, что гибнут мои дети? Они вовсе не похожи на меня, а ведь я так много сделал для их воспитания. За что караешь, Господи? Отчего дождь пошел, когда сено еще не скидано в скирды? Оно уже начало гнить. Что мне делать, Господи? Спаси моих сыновей, пусть они продолжат мой род достойно, и чтоб с того света не краснеть, глядя на их поведение. (Задумывается.)
ПИСАТЕЛЬ
Антон сидит за столом и пишет.
АНТОН (пишет письмо, читая вслух фразы). Если у меня есть дар, который следует уважать, то я доселе не уважал его. Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать себя ничтожным… Все мои близкие всегда относились снисходительно к моему авторству… ни одного, который читал бы меня или видел во мне художника. Ваше письмо… поразило меня, как молния.
Входит отец. Антон прячет письмо.
ОТЕЦ. Что ты пишешь? Что это?
АНТОН. Как погода?
ОТЕЦ. Пошел дождь, сено гниет. Что ты пишешь такое?
АНТОН. Так.
ОТЕЦ. Это для «Осколков?»
Тянет письмо к себе.
АНТОН. Это личное.
ОТЕЦ. Брось, что за тайны в семье.
Берет рядом лежащий конверт, разворачивает письмо. Читает вслух.
«Бросьте срочную работу. Я не знаю ваших средств; если у вас их мало, голодайте лучше, как мы в свое время голодали, поберегите ваши впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест, но писанного в счастливые часы внутреннего настроения. Один такой труд будет во сто раз выше оценен сотни прекрасных рассказов, разбросанных в разное время по газетам; вы сразу возьмете приз и станете на видную точку в глазах чутких людей и затем всей читающей публики. В основу ваших рассказов часто взят мотив несколько цинического оттенка, к чему это?» Это совсем не смешно. Ты уверен, что тебе заплатят за это деньги? Сколько копеек за строчку? Кстати, Миша просит денег.
АНТОН. Почему вы все просите у меня денег? Я не банкир, я писатель.
ОТЕЦ. Ваня не просит, но ему неудобно быть вечно без гроша в хорошем обществе. Он вот-вот держит экзамен, а это не годится быть ему приживалом у товарищей, которые могут продвинуть его. Ты сам должен понимать. И Антоша. Сегодня утром пришла почта… Не было перевода от Лейкина. А сегодня уже второе число. А они ж тебе присылают до первого. Ты узнай в чем дело, разберись. Ну, долги все же надобно платить.
Крестится на икону, молится.
АНТОН. Отец. Я не послал юмореску для Лейкина. Я… пишу роман.
ОТЕЦ. О, сколько копеек строчка?
АНТОН. (торжественно) Папа. Милый папа. Кое-что я должен сказать, что ты не знаешь. Я все думал, как я тебе про это скажу. Мне Григорович написал письмо.
ОТЕЦ. Кто такой Григорович?
АНТОН. Ты не знаешь, кто такой Григорович? Это очень известный писатель. Благородный, изумительный человек. Он мне написал письмо. Он мне протягивает руку. Говорит, что у меня… большой талант.
Антон взволнован.
ОТЕЦ. Что он хочет от тебя. Этот… Григорович?
Антон удивлен.
ОТЕЦ. Сынок. Господа всегда от нашего брата чего-то хотят.
АНТОН. Он пишет, что я талантлив. Что мне надо лучше отделывать вещи. Иначе я погублю свое дарование. Что мне нужно прекратить так много писать на заказ и написать большую вещь, роман.
ОТЕЦ. Откуда он знает, что лучше для тебя и для твоей семьи? Откуда? Для твоей семьи нужно чтоб ты писал Лейкину. Первого числа мы платим в лавку. Я человек положительный, с характером. Я такие вещи не забываю. И ты помни, сколько строчек должен отправить Лейкину. Будь я так образован, как ты, я бы лучше тебя писал, по восемь-то копеек строчка.
Появляется Александр.
АЛЕКСАНДР. Встретил брата Мишу. Он просил рубль. Смешно! Откуда у меня рубль. (Антону.) У тебя он стесняется просить. Как это ты поставил себя с братьями, что они боятся подойти к тебе с денежным вопросом? Нехорошо.
ОТЕЦ. Беззаконно живущие беззаконно погибнут. (Качает головой, уходит.)
АЛЕКСАНДР. Вообще я жив и здоров и — главное — занят, а потому и не пью. Нет надобности быть пьяным, чтобы забыться. Ты не спрашиваешь, чем я занят?
После молчания.
Я пишу роман. (Неуверенно.) Или пьесу. В общем… Большая форма, что-то значительное. Сдается мне, с одной стороны, что сюжет я взял не по силам, а с другой — не хочется этому верить: стыдно сознаться, что не могу справиться.
АНТОН Ты справишься.
АЛЕКСАНДР. Писать я начал вот почему. Раз шел у Суворина разговор о том, что твой Иванов «нытик» (от глагола ныть) и что ты его срисовал прекрасно; и что нет пьесы, в которой герой до некоторой степени не был бы нытиком. Мне пришло в голову изобразить неноющего человека. Вот моя задача.
АНТОН. А каков сюжет пьесы?
АЛЕКСАНДР (застигнут врасплох). Сюжет? Подробности не важны. Суворин сказал что если это получится, я заткну тебя за пояс. Дас.
АНТОН. Пиши. Мухи воздух очищают, а пьесы очищают нравы.
АЛЕКСАНДР. … единственный неноющий из всех, кого я знаю это ты. Как ТВОЙ роман?
Пододвигает к себе письмо, читает.
АЛЕКСАНДР. Это тебе Григорович пишет? «вы лучший из писателей нового поколения». Мило. Но… По-моему, старик выжил из ума… Нет?
АНТОН. Роман мой на точке замерзания. Он не стал длиннее… Чтобы не остаться без гроша, спешу писать всякую чепуху.
АЛЕКСАНДР. Чепуху. Хорошо, что у тебя столько веселья. Ничего не принимаешь близко к сердцу. Да и есть ли у тебя сердце?
Помахивает газетами.
Другому бы я не стал это читать. Но тебе ж на все плевать. «Человек без селезенки!» Про тебя много пишут. Знаешь. И все страшные гадости! Смотри!
АНТОН. Ты нарочно собрал это, чтоб мне это прочесть?
АЛЕКСАНДР (лихорадочно). Слушай! «Вообще писания Антона Чехова представляют собой весьма печальное и трагическое зрелище самоубийства молодого таланта. Он слишком много пишет». … «кончится это тем, что писатель обращается в выжатый лимон и подобно выжатому лимону ему придется в полном забвении умирать под забором». … «невозмутимо повторяет всем надоевшие темы». А вот еще! «Очень длинно и бесцветно. Нечто вроде белой бумажной ленты, китайцем изо рта вытянутой».
АНТОН. Почему китайцем?
АЛЕКСАНДР. Вот, и наконец «Не расцвев, увядаете. Очень жаль».
Александр тяжело дышит как от преодоления препятствия и жадно смотрит на брата. Антон непроницаем.
АЛЕКСАНДР. Ну? что скажешь.
АНТОН. Они правы. Совершенно правы.
Александр не ожидал такой реакции.
АНТОН. Я никогда не нравился себе. Я не люблю себя как писателя. Хуже всего, что я в каком-то чаду и часто не понимаю, что я пишу… Я столько лгал в детстве и юности, что теперь чувствую ложь безошибочно. Я так много говорил о новых формах, а теперь чувствую, что сам мало-помалу сползаю к рутине.
АЛЕКСАНДР. Не раскисай.
Видно, как босой Николай и Наташа пьют по очереди из бутылки. Антон закрывает глаза.
АНТОН. Я все вижу. Почему вы думаете, что меня так легко обмануть.
Николай и Наташа приближаются. Смотрят невинно — о чем это Антон? Оба навеселе.
НИКОЛАЙ. Такой вечер, совершенно лиловый. И тени лиловые. Даже розовые. Забавно.(Закашливается.)
АЛЕКСАНДР (встревожен, вполголоса). Антоша, ты правда не веришь, что у него чахотка?
АНТОН. Это не вечер, это день.
НИКОЛАЙ. Лиловый день. А напишешь лиловым… скажут… вы с ума сошли. (Кашляет).Так, как есть, не нарисуешь… (Кашляет.) Антоша. Братец. Отдай мне сапоги. Я съезжу к Анюте. Она скучает. Она веселенькая.
Кашляет.
НИКОЛАЙ. Мне лучше. Я выздоравливаю.
АЛЕКСАНДР (машет рукой, его тревога за Николая велика, но он чувствует свое бессилие). В конце концов, одним художником больше, одним меньше? Есть ли разница?
Александр жадно закуривает. Затягивается. Ему это облегчает воздержание от водки.
АНТОН. Саша. С тех пор, как ты не пьешь, я тебя не узнаю. Ты все время зол, раздражен. (Отмахивается от дыма, кашляет.) Сигара или рюмка водки — все равно это уже не ты. А ты плюс сигара. Так боишься быть собой?
Отмахивается от дыма.
АЛЕКСАНДР. Я неудобен, всем мешаю? Тебе неудобно, что я не пью? Потому что ты уже привык быть единственным Чеховым?
Пускает дым. Николай кашляет от дыма сильней.
НИКОЛАЙ. Мне лучше, мне жить хочется! Эти тени такие выразительные.
(Ложится в гамак. Александр качает его.)
АЛЕКСАНДР. Не надо хотеть жить. Это легкомыслие. По законам природы всякая жизнь должна иметь конец.
НИКОЛАЙ. Просто ты здоров и не понимаешь. Но умирать и тебе будет страшно.
АЛЕКСАНДР. Страх смерти — животный страх… Надо подавлять его. Сознательно боятся смерти только верующие в вечную жизнь, которым страшно бывает своих грехов. А ты, во-первых, неверующий…
НИКОЛАЙ. Нет-нет. Я верю. Верю. Я могу молиться. Как отец нас учил. (Складывает руки. Александр усмехается.)
Входит Наташа. Идет к Антону.
НАТАША: Все глупости. Безнадежная любовь — это только в романах. Пустяки. Не нужно только распускать себя и все чего-то ждать, ждать у моря погоды… Раз в сердце завелась любовь, надо ее вон. Все забуду… с корнем из сердца вырву.
АНТОН (смотрит на нее, смеется). У тебя опять неровно застегнуты пуговицы. Почему у тебя такой вид, будто ты куда-то спешишь?
НАТАША (сквозь слезы). Смешно? Тебе смешно?
Антон поворачивает ее фамильярно, дружески, заботливо застегивает ей пуговицы. У нее слезы на глазах.
НАТАША. У тебя такие хорошие руки… Я помню. Как ты вскрывал мне нарыв под мышкой. Мгновение боли — и вышел гной, и человек здоров.
АНТОН. Мой скелетик. Я помню, как изучал на тебе повздошные кости. Как это было давно. Как я мечтал тогда стать великим врачом.
(Они стоят обнявшись, нежно, как друзья.)
Надо было на тебе жениться. Дать тебе покой, если нет любви.
НАТАША. А ты женишься для денег. Нет. Не отрицай. Сколько у нее приданого? Ты хочешь отдать эти деньги своей семье и освободиться. Но ты не будешь с ней свободен! Она тебя скрутит, ты увидишь!
АНТОН. Быть может, это именно то, что мне нужно. Она умна, изящна. В ней столько жизни.
НАТАША (дрожа). Нет, нет… Я обыкновенная женщина, со мною нельзя говорить так… Не мучайте меня, Антошеву… Мне страшно…
АНТОН. Она злючка. Очень нервна. Когда она подходит ко мне, будто током бьет от нее. Она сильная, гибкая, всегда очень горячая.
НАТАША. Неужели я так неинтересна, некрасива, что со мною можно, не стесняясь, говорить о других женщинах? (Обнимает его и целует.) Я люблю тебя. Вот, я сказала это. Будь со мной добрее. Я могу тебя ценить, ты самый лучший, необыкновенный.
АНТОН. Сюда могут войти. (Отстраняет ее.)
НАТАША. Пусть, я не стыжусь моей любви к тебе. (Целует ему руки.) Ты такой талантливый, умный, ты не слушай никого. Они просто тебе завидуют. Ты крупнее их всех как личность. Нас всех если запомнят, то только из-за тебя. Ты лучший из всех теперешних писателей… У тебя столько искренности, простоты, свежести, здорового юмора…
АНТОН. Свежести больше нет. Григорович прав — все второпях, кое-как, наспех. Я выработал себе приемы, мне стало легко… два три штриха — и рассказ готов. Можно посылать. Шесть, а то и восемь копеек строчка. «На плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — и лунная ночь готова». А ведь я люблю страстно вот эту воду, деревья, небо, я чувствую природу, она возбуждает во мне страсть, непреодолимое желание писать. Может быть, это единственное, что я люблю. «Не расцвев увядаете». Да-с. А как описать без пошлости и трепещущий свет, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе… Это мучительно.
НАТАША. О, ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица или пейзажа, люди у тебя, как живые. О, тебя нельзя читать без восторга! Ты думаешь, это фимиам? Я льщу? Ну посмотри мне в глаза… посмотри… Похожа я на лгунью? Вот и видишь, я одна умею ценить тебя; одна говорю тебе правду, мой милый, чудный. Ты меня не покинешь?..
АНТОН. Я хочу жениться на Дуне.
НАТАША. Мне все равно.
Она притягивает его, поцелуй.
Входит Дуня. Не верит своим глазам.
ДУНЯ. Как это пОшло. (Заплакала.)
НАТАША (покрывая его лицо поцелуями). Сколько у нее приданого? Скажи мне, что если бы у меня были деньги, ты женился бы на мне!
ДУНЯ (тихо). Антон Павлович. Увы. Отец не дает мне денег, если я перейду в православие.
НАТАША (в восторге). Приданого нету!
ДУНЯ. А вам что за дело?
НАТАША. Я друг Антона.
ДУНЯ. А по-моему, вы пропащая женщина, потерявшая религию своих отцов. Я не представляю себе, кто может на вас жениться. Ваши сестры имеют прозвища — Кувалда один. Кувалда два.
НАТАША. Это кто вам сказал? Маша? Это подло со стороны Марьи Павловны. Но я вот что скажу — Маша просто ревнует своих братьев. Особенно Антона.
ДУНЯ. Это неслыханная наглость. Антон, а почему вы молчите?
НАТАША (торжествует). Так приданого не будет! Свадьбы не будет!
НИКОЛАЙ. Антоша, пусти меня к Анюте.
АЛЕКСАНДР. Кувалда играет в стуколку, у нее полицейский пристав в любовниках, а ты тут же лежишь за занавеской пьяный, когда твоя кувалда тараканится с другими!
НИКОЛАЙ Ну и что? Там весело. Анюта веселая. Когда она выпьет, у нее кармин на щеках. Очень выразительно.
Появляется Отец. Он несет икону, поет церковную песнь. Хватает Дуню и Антона за руки. Соединяет их. Он поет псалом. Николай умиленно подпевает.
НИКОЛАЙ. Как в детстве! Святый Боже, Святый Крепкий, помилуй мя.
АНТОН. Зачем этот балаган?
ОТЕЦ. Антоша. Евдокия Исааковна. Дети мои.
НИКОЛАЙ (целует икону). Верую, что она исцелит меня. (Рассматривает икону, щурит глаз.) Но перспектива здесь ошибочна. И смотри, как неловко пальцы нарисованы. (Рассматривает свои пальцы.)
ОТЕЦ (торжественно). Сыны мои. Об одном прошу вас. Будьте крепки в вере. (Дуне.) Евдокия Исааковна, Антоша получил религиозное воспитание. Оттого он всегда помнит свой долг. Перед собой и перед семейством. А как иначе?
НИКОЛАЙ (подтягивает псалом, смеется). У меня был тенор, а у Антоши альт.
ОТЕЦ. … помню как вы, Антоша и Коля, пели, такие худенькие, маленькие. Голоса прямо небу возносились.
НИКОЛАЙ (смеется). … а если в церковь петь не пойдем, то розгами, розгами… (Ржет.) Задница до сих пор горит, как церковное пение слышу. (Ржет.)
АЛЕКСАНДР. Спасибо тебе отец. По крайней мере, ты сделал из нас атеистов.
ОТЕЦ. Антоша, ну хоть ты скажи! У нас же был хор, кузнецы там пели. У них басы. Баритоны. Некрасиво. А ваши голоса ангельские, детские… (Вытирает слезы.)
АНТОН. Что ты хочешь, чтоб я сказал? В детстве, когда ты заставлял нас петь в церковном хоре, я чувствовал себя маленьким каторжником… а теперь у меня нет религии. (Пожимает плечами.) Недаром из семинарий и духовных училищ вышло столько атеистов. Мы не исключение.
НИКОЛАЙ. А я верую… Хотя это не задний фон на иконе, а черти что. Против всех правил перспективы.
ОТЕЦ. Дети мои, не богохульствуйте. А возблагодарите Господа. У нас праздник. Антоша решил жениться. (Поднимает икону.) Благословляю вас, дети мои, Антоний и Евдокия, на долгую и счастливую жизнь… (Вытирает слезы.)
ДУНЯ. Павел Егорович. Мой отец сказал, что проклянет меня… Если я приму православие и обвенчаюсь с Антоном. Да, вот что. Приданого не будет!
Антон смотрит на Дуню. Она ломает карандаши у него на столе.
ДУНЯ. Будет ли свадьба без приданого?
Отец замирает с иконой.
ОТЕЦ. О, евреи! Настоящие купцы. По миру пустят, уважаю.
Тихо, будто невзначай кладет икону.
ОТЕЦ (откашлявшись). Крыжовник поспел мелкий, но сладкий. Тля обсела листья, но обкуривания помогли. Я ж тебе говорил, Антоша. Не послушал отца. (Смотрит на сыновей.) Сыночки мои, сыночки. Кому вы вообще нужны? Горе мое.
Николай падает на Александра, у него кровохарканье.
НЕМАЯ СЦЕНА.
Александр весь в крови, с бельем. Отстирывает кровавую рубашку Николая, развешивает плохо постиранные маленькие рубашонки детей в желтых и коричневых пятнах. Огромную дырявую женскую рубашку еще вешает. Белье падает. Но Александр упрямо работает.
ЛОТО.
Девушки и Антон играют в лото.
НАТАША. Девятнадцать. Свадьбы не будет!
ДУНЯ. Шестьдесят четыре.Это не вам решать.
Смотрят на Антона. Но он молчит, смотрит в лото.
НАТАША. Зачем ему жениться?
АНТОН. Одиннадцать.
НАТАША. Зачем Антону жениться? Писатель должен быть выше такой прозы.
ДУНЯ. Ему нужна ласка, уют, семья. Он окружен вами всеми, но он один. Четырнадцать. Антон, ваш ход. О чем вы думаете?
НАТАША. Да, о чем вы думаете?
АНТОН. Все же хочу заняться наукой? Я разрабатываю теперь и в будущем разрабатывать буду один маленький вопрос: женский. Я ставлю его на естественную почву и сооружаю: «Историю полового авторитета». Женщина — везде пассивна. Она родит мясо для пушек.
Наташа хихикает. А Дуня слушает с возмущением. Она понимает, что это продолжение их спора с Антоном.
АНТОН. Нигде и никогда она не выше мужчины. Бокль говорит, что она дедуктивнее… и т.д. Но я не думаю. Она хороший врач, хороший юрист и т.д., но на поприще творчества она гусь. Совершенный организм мужчина — творит, а женщина ничего еще не создала.
НАТАША. Неужели вы все-таки женитесь? Двадцать семь.
АЛЕКСАНДР А вот и я!
Пьяный Александр появляется в саду.
Сидящие в беседке вскакивают. Они неприятно поражены. Александр видит это и делается особенно развязен.
АЛЕКСАНДР. Мне кажется, вы мне не рады. Плевать.
Живу не авантажно
Но не кляну судьбу
Ебу я хоть неважно
Но все таки ебу
Живу! Живу! Мне нравится.
(Дуне) Сестреночка. Разрешите ручку поцеловать.
Почему Антоша говорит, что я антисемит? Я скорей архимандрит. Это стихи. Брату не нравится. Я же надежды подавал, больше чем он. Брат, поздравь меня — я тоже не написал роман. Я понял, что я уже не могу писать… я не заткну тебя за пояс, а кто виноват?
АНТОН (устало). Что мне с тобой делать?. Две рюмки — и во что ты превращаешься? Запой — это наследственная болезнь. Но почему ни я, ни брат-учитель… Почему нас не тянет к спиртному, а ты превращаешься в шута от двух трех рюмок?
ОТЕЦ. В роду Чеховых нет запойных. Не знаю, в кого он. Беззаконно живущие да беззаконно погибнут.
АЛЕКСАНДР. Я отрезанный ломоть, меня не любят. Сестреночка. Я так изголодался по ласке, что без всяких жидовских мильонов я бы женился на вас прямо сейчас. Анна умирает, я так ее любил, я жизнь ей пожертвовал, воздержание так тяжело! Так тяжело! Мне нужна ласка, семейная поэзия! У меня нежная душа, я хочу любить!
ОТЕЦ. Александр, сын мой, во что ты превратился?
АЛЕКСАНДР (оглядывает себя). Кстати, что? У меня позеленела шляпа и отвалились подметки, нет белья… а так я жених хоть куда. Хоть куда. Хоть туда. Хоть сюда. (Двигается неприлично.) Живу! Антон. Я тоже хочу жениться. Отец. Я знаю, что Апостол Павел не советует говорить о сих мерзостях, но это закон жизни.
АНТОН. Анна ведь еще жива.
АЛЕКСАНДР. Закон жизни. Я обязан думать о будущем Да!
Хватает Наташу за руку. Лезет целоваться. Наташа хихикает.
АЛЕКСАНДР. Мне хочется семьи, музыки, ласки, доброго слова, когда я, наработавшись, устал, прихожу домой. Мне нужна семейная поэзия. Ласка. Главное — ласка.
АНТОН. Ты лицемер 84 пробы. Ты хочешь жениться на свободной женщине только из потребности иметь няньку и сиделку.
НАТАША. Может свободной женщине тоже хочется ласки.
АНТОН. Но вы друг другу чужие. Наташа ведь не сумасшедшая, не голова дынькой, чтоб с тобой связаться. Автобиографией и слезоточием ее не тронешь; детками тоже, ибо она сама по себе, а твои детки сами по себе… Это все чеховщина, женитьба по чеховски.
АЛЕКСАНДР. То есть я недостоин? Простого человеческого счастья мне не видать?
АНТОН. Ты мне надоел.
НАТАША (в восторге). Антошеву, вы ревнуете! (Александру.) Я подумаю. Вы мне не нравитесь. Но у вас, Саша, одно достоинство — вы его брат.
Александр задыхается, хватается за горло. Николай тихо надевает сапоги и крадется прочь. Уходит. На него никто не обращает внимания.
ДУНЯ. Четырнадцать. У меня партия!
НАТАША. Вам везет!
ДУНЯ. Да, игра закончена. Прощайте, Антон Павлович. История полового авторитета? Женщина всегда покоряется, потому что глупее и бездарнее? Но … кому я должна покориться? Ради чего? Как я не глупа, бездарна и лишена дедукции, я понимаю, что вы хотели жениться на деньгах. И я была готова. Потому что я люблю тебя. Ты хотел отдать им мои деньги и получить свободу. Я была готова и на это. Но кому ты приносишь в жертву себя и меня? Посмотри на них! Это же уроды! Ты говорил мне — гнилая кровь рабов. Мы проходили это на лекциях. Это вырождение. Ваша семья вырождается. И меня вы приносите в жертву — им?
АНТОН (искренне). Да!
Дуня и Наташа напряженно слушают.
АНТОН. Это моя семья. Моя радость и мое проклятие. Моя теплынь. Я люблю мою семью. Я хочу, чтоб они все были счастливы.
ДУНЯ. Ничего не получится.
АНТОН. Ты же обманула меня с приданым? Твой отец согласен?
ДУНЯ. Прости… Я не хочу. Я… хочу уехать. Не сердись.
Дуня уходит. Антон смотрит вслед.
ДУНЯ (оборачивается). Признайся, у тебя камень с души, ты ж не хотел жениться? Все к лучшему.
АЛЕКСАНДР (не знает, как выразить сочувствие). Брат, брат…
АНТОН. … слово «брат», которым ты так пугал меня столько лет, я готов выбросить из своего лексикона во всякую пору.
АЛЕКСАНДР. … Потому что ты не имеешь сердца.
АНТОН. Нет, потому что на этом свете на все нужно быть готовым. (Оглядывается.) А где Николай? (Зовет.)Николай! Косой! Художник! Маленький Забелин. Кривоморденко. Сбежал?
АЛЕКСАНДР. Твои прозвища очень обидны. Ты обидно говоришь.
АНТОН. Ты сам даешь мне прозвища.
АЛЕКСАНДР. Это ты завел эту манеру. И знаешь что? Я теперь все понял. Ты нарочно это делаешь. Ты лишаешь нас имен. Чтоб одному быть Чеховым.
АНТОН Ты пьян.
АЛЕКСАНДР. Знаешь, что мне сказал Суворин про мой рассказ.
АНТОН. Я тебя спрашивал, ты сам не отвечал.
АЛЕКСАНДР. Писать и печатать плохие рассказы можно, но узурпировать чужое имя нельзя, вот что он сказал.
АНТОН (озирается). Где Николка?
НАТАЛЬЯ (с вызовом). Его позвала любовь. А что? Антошеву? Вы запрещаете вашим братьям любить?
ОТЕЦ. Сбежал! Не уследил ты за ним, Антоша! Стоило ли столько вам учиться? К чему?
АНТОН. Сбежал к Кувалде. Пьянствовать и валяться.
НАТАЛЬЯ (визжит). Не сметь называть мою сестру Кувалдой! Вы не смеете! Она иногда последний кусок вашему братцу отдает, вы же ему денег не даете!
АНТОН. Последнюю рюмку, хочешь сказать? В это охотно верю.
ОТЕЦ. Стоило ли тянуться изо всех сил, такие жертвы, трое сыновей получили образование, двое еще учатся. А что толку? Беззаконно живущие беззаконно погибнут.
АЛЕКСАНДР. Ты очень обидел Николку. А он ведь умирает.
АНТОН. Ты мне это будешь объяснять? Кто из нас врач, ты или я? Ты мне надоел.
Александр ищет сочувствия — но все отворачиваются от него. Александр задумывается.
АЛЕКСАНДР (тихо, задушевно). Купил я себе в аптеке гандон. Или гондом? Черт его знает. Но только что хотел надеть… как он при виде моей оглобли лопнул. Так мне не удалось. Пришлось снова плоть укрощать. (Плачет.)
Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… А так кто я? Брат своего брата! Разве это справедливо? Я зарапортовался! Я с ума схожу… Батюшка, я в отчаянии! Батюшка!
Упал головой Отцу на плечо.
ОТЕЦ (у отца слезы на глазах, но что сказать, он не знает). Тля ест траву, ржа железо, а лжа душу. (Будто вспомнив что-то.) Не годится из своей жизни представлять какой-то роман. Нехорошо, Саша.
АЛЕКСАНДР (вдруг весело, зло). А роман-то ты так и не написал, АНТОН Чехов! Все ты! Ты виноват! Ты все у нас отнял, все! Даже имя! Ты есть, а нас нету!
ОТЕЦ. Да что ж это… Припадок. Доучился. Допился. У нас в роду никогда…
АНТОН молча подходит к брату. Он понимает, что надо сказать что-то теплое, сочувственное. Молчит.
АЛЕКСАНДР. Что? Что ты мне скажешь?
АНТОН. Хорошая погода. Крыжовник скоро зацветет.
АЛЕКСАНДР Нееет!
Вытаскивает пистолет, стреляет в Антона. Осечка.
Спохватывается, что пистолет не стреляет. Плачет.
АЛЕКСАНДР. Прости.
Антон отнимает пистолет.
АНТОН. Откуда?
АЛЕКСАНДР. Купил у Левитана.
АНТОН. Шмуль дал тебе дрянь.
АЛЕКСАНДР. Он из него хотел стреляться. Я думал… Я сам…
АНТОН. Левитан же стреляется три раза в год, не меньше. Думаю, он нарочно покупает пистолеты самые дрянные. Как это там, отец? Ржа ест железо, а лжа душу.
ОТЕЦ (кивает значительно). А лжа душу. Чеховы не лгут.
АЛЕКСАНДР. Я так скучаю по Аннушке. Прости… Прости меня. Анна. Прощай, жизнь.
Стреляет себе в лоб. Падает.
АНТОН смотрит на белый лист — ненаписанную картину Николая и описывает эту несостоявшуюся картину
Речка. Золотой полдень. Тихая тенистая аллея. Гамак. Две барышни, играющие в крикет. Молодой помещик вышел косить траву, босиком, он толстовец, а имение заложено в банке и пойдет скоро в уплату процентов. Баба с коромыслом идет по воду. Другая на мостках моет белье.
Может, он не хотел рисовать то, что скоро исчезнет?
Я все-таки женился. Но не на Дуне. На ком? Это совсем другая история. Детей у меня не было. Но все же я не один Чехов — сын Александра стал великим артистом. Так говорят.
Я не написал ни одного романа, но это оказалось неважным. Главное-писать. Работать. И я писал с наслаждением, с радостью…
Дуня, конечно же, не осталась одна. Она вышла замуж за еврейского адвоката, с длинной фамилией. Все как полагается. А умерла Дуня в немецком концлагере, в Треблинке. Мой брат художник умер через год на руках у Александра, чахотка догрызла его, съела легкие, принялась за кишечник. Так всегда бывает. (Помолчав.) Смерть от чахотки, наше семейное проклятие, очень некрасива.
Александр женился на Наташе, пытались жить, не получилось. Писал под псевдонимом Седой. Ничего толком не написал. Остался в энциклопедии — как брат Антона Чехова. Спился, умер, точно как дядя Митрофан. Ходил и пел свои куплеты. Иногда называл свое имя. И ему наливали. Сестра Маша ненавидела его и на порог не пускала.
Тела всех, кого я любил, кто любил меня… исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Только я один помню их… это я… я… и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь. Наверное, я все еще люблю.
И я — писатель. Я могу все. Я могу вернуть все росчерком пера. Взмахом карандаша.
КОНЕЦ
