«Колекция маленьких пьес. Придурки»
^{21 мая 2011}

БАБАЙ

Сергей Щученко

Действующие лица:

Мать.

Отец.

Сын (5 лет).

Жилая комната в городской квартире. В глубине балконные двери и окно. По центру стол со скатертью, спущенной по краям стола практически до пола. Справа кровать. Шкаф, кресло, телевизор, телефон и т.д. — стандартный интерьерный набор. Вечер. Зима. Без звука работает телевизор — показывают что-то информационное. Сын полулежит в постели. За стеклом балконной двери виден отец. Он стучит в стекло.

О Т Е Ц. Коленька! Сыночка! Открой папе двери. Папе холодно, Коленька. Открой двери папе, сына.

С Ы Н.Я не могу, папа. Если я открою, мама будет ругаться. Я не могу.

О Т Е Ц. Но, сыночка, мне же холодно. Папе очень холодно. Папа может замерзнуть. Ну, открой же, слышишь!

С Ы Н. Не могу. Если я тебе открою, мама меня накажет. Поставит в угол на колени. На гречку. И оставит на ночь. А ночью придет бабай, спрячется под столом…

О Т Е Ц. Никто не придет. Ты, главное, открой, а потом мама не накажет. Папа ей не разрешит.

С Ы Н. Ага, знаю я, как ты не разрешишь. Ты сразу куда-нибудь спрячешься, а мама меня все равно накажет. Не открою.

В комнату входит Мать. Отец моментально прячется. Сын распрямляется под одеялом.

М А Т Ь. (сыну) Ты с кем это разговариваешь?

С Ы Н. Ни с кем. Сам с собой. С телевизором.

М А Т Ь. С телевизором?.. (несколько мгновений смотрит в телевизор, подозрительно оглядывает комнату, затем подходит к балконной двери, смотрит на балкон, замечает притаившегося за мешком картошки Отца) Значит, говоришь, с телевизором? И что он тебе отвечает?

С Ы Н. Ничего. У него звук выключен.

О Т Е Ц. (увидев, что его увидели, встает и оказывается лицом у лицу с Матерью) Мамочка, открой двери.

М А Т Ь. Сейчас. Все брошу и начну открывать. А ты шустрый. Не в дверь, так в окно.

О Т Е Ц. Шутишь? А мне холодно. Я здесь замерзну, мамочка.

М А Т Ь. Ничего, тебе полезно. Считай, что ты в вытрезвителе.

О Т Е Ц. В вытрезвителе теплее. И светлее. Открой, мамочка.

М А Т Ь. И не подумаю. Посиди на балконе, померзни, подумай, как докатился до такой жизни.

О Т Е Ц. Я больше не буду, мамочка. Открой.

С Ы Н. Он больше не будет.

М А Т Ь. (сыну) Тоже мне защитник нашелся. Лежишь и лежи себе. А будешь выступать, в угол поставлю. На гречку. А потом придет бабай… Будешь выступать?

С Ы Н. Не буду.

М А Т Ь. Вот и отлично. И вообще, отвернись и спи.

Мать выключает телевизор, гасит свет и выходит из комнаты. Отец негромко стучит в стекло.

О Т Е Ц. Сына, открой папе. Папе холодно. У папы ручки сильно мерзнут, ножки мерзнут еще сильнее, уши и нос уже совсем замерзли и скоро начнут отваливаться. Слышишь, сыночка?

С Ы Н. Слышу.

О Т Е Ц. Откроешь папе?

С Ы Н. Не открою.

О Т Е Ц. Почему?

С Ы Н. Потому что мама накажет.

О Т Е Ц. (его терпение на пределе). Сыночка, я ведь уже сказал — мама тебя не накажет. А вот если ты не откроешь папе, то папа совсем замерзнет и умрет. И вот тогда мама тебя обязательно накажет. И я даже не представляю, что она с тобой сделает. Боюсь даже подумать, что она с тобой сделает, если папа замерзнет и умрет. Слышишь меня?

С Ы Н. Слышу.

О Т Е Ц. Открывай скорее. Давай, Коленька, а то я уже не могу. Ужас, как холодно. Зима же на дворе!

С Ы Н. Зима.

О Т Е Ц. Ну?!

С Ы Н. Я боюсь.

О Т Е Ц. Чего ты боишься?

С Ы Н. Бабая.

О Т Е Ц. Какой, к чертовой матери, бабай, если тут родной отец инеем покрывается?! Открывай немедленно! Все — считаю до трех и начинаю умирать. Один. Два. Три…

Отец падает на мешок картошки и не шевелится. Сын приподнимается на кровати и смотрит на балкон.

С Ы Н. (после паузы) Папа? (после паузы) Папа, ты слышишь меня? (после паузы) Папа, ты уже умер? (после паузы, спрыгивает с кровати, подходит к балконной двери, смотрит наружу) Папочка, подожди, не умирай, я сейчас открою.

Сын берет маленькую скамеечку, приставляет ее к балконной двери, встает на скамеечку, дотягивается до верхней защелки и открывает ее. Отец моментально вскакивает с мешка картошки, врывается в комнату, отталкивая Сына, и тут же прячется под столом. Сын мгновение смотрит на стол, потом снова встает на скамеечку, закрывает защелку и возвращается в постель.

С Ы Н. (громким шепотом) Папа?

О Т Е Ц. (по голосу слышно, что он дрожит) Что еще?

С Ы Н. Ты не замерз?

О Т Е Ц. Замерз.

С Ы Н. Но теперь ты не умрешь?

О Т Е Ц. Не знаю. Наверное, нет. Если не заболею. А я как пить дать заболею.

С Ы Н. Но не умрешь?

О Т Е Ц. Да не умру, не умру. Лежи тихо, а то мать услышит.

В комнату входит Мать. Включает свет.

М А Т Ь. (Сыну) Ну, что еще? С кем ты теперь разговариваешь?

С Ы Н. Ни с кем.

М А Т Ь. Ты уверен? (подходит к балконной двери, смотрит наружу) А куда подевался наш папочка? А? Ты случайно не знаешь?

С Ы Н. Не знаю.

М А Т Ь. (смотрит на скамеечку под балконной дверью) Точно? (берет скамеечку, медленно подходит к кровати) А ты знаешь, что обманывать нехорошо?

С Ы Н. Знаю.

М А Т Ь. А почему тогда обманываешь?

С Ы Н. Не знаю.

М А Т Ь. Ты двери открывал?

С Ы Н. Открывал.

М А Т Ь. Почему? Я же запретила открывать.

С Ы Н. Папу жалко.

М А Т Ь. Папу жалко? А маму тебе не жалко?

С Ы Н. И маму жалко.

М А Т Ь. А кого тебе больше жалко — папу, или маму?

О Т Е Ц (из-под стола) Перестань допрашивать ребенка!

М А Т Ь. Ага. До боли знакомый голос. Так значит, папочка у нас теперь под столом живет? Ну, и как там, удобно? Тепло? Сухо?

О Т Е Ц. Не твое дело!

М А Т Ь. Как это не мое? Папочка пропивает зарплату, приползает домой на полусогнутых и все это — не мое дело? А чье?

О Т Е Ц. Мое! Зарплата моя и дело мое!

М А Т Ь. И квартира твоя?

О Т Е Ц. И квартира моя! И стол мой! Все мое! И не имеешь права мне двери не открывать!

М А Т Ь. Хорошо. Пусть до утра все будет твое. Хотя, нет, не все. Ребенок у нас, как ни крути, общий. (сыну) Коленька, а ну, давай вставай.

Сын послушно встает с постели.

М А Т Ь. Ты знаешь, в чем ты виноват?

С Ы Н. Знаю.

М А Т Ь. Знаешь, какое будет наказание?

С Ы Н. Знаю.

М А Т Ь. Помнишь, где у нас гречка?

С Ы Н. Помню.

М А Т Ь. Молодец. А теперь пойди, и все сделай сам. Ты же у нас взрослый, ты же у нас принимаешь решения самостоятельно, вот самостоятельно себя и наказывай. Все понятно?

С Ы Н. Да.

М А Т Ь. Вперед.

Сын выходит из комнаты. Мать усаживается в кресло.

М А Т Ь. (Отцу) Ну, что согрелся?

О Т Е Ц. Согрелся.

М А Т Ь. Доволен?

О Т Е Ц. Доволен. В смысле, чем?

М А Т Ь. Тем, что из-за тебя ребенок будет наказан.

О Т Е Ц. Почему это из-за меня? Не я же его наказываю, а ты.

М А Т Ь. Ага. Значит, выходит, что папа хороший, а мама плохая?

О Т Е Ц. Выходит, что так.

М А Т Ь. Хорошо. Пусть до утра будет так.

Входит Сын с кулечком гречки. Останавливается перед матерью, смотрит в пол.

М А Т Ь. Что остановился? Давай, действуй.

Сын идет в угол, насыпает на пол гречку, становится на колени — на крупу.

М А Т Ь. (Отцу) Теперь ты тоже доволен?

О Т Е Ц. Отстань от меня. Ребенка мучай, а меня не трогай.

М А Т Ь. Хорошо, добрый папочка. Я тебя сегодня трогать не буду. Я тебя завтра потрогаю.

Мать выходит из комнаты, выключая свет.

С Ы Н. (после паузы) Папа?

О Т Е Ц. (сонным голосом) Что еще?

С Ы Н. Тебе не страшно?

О Т Е Ц. Мне? Почему?

С Ы Н. Ну, там под столом, ночью бабай прячется.

О Т Е Ц. Какой бабай?

С Ы Н. Такой… страшно ужасный. Он уже там?

О Т Е Ц. (засыпая) Угу. Лежит тут весь такой… Короче, все, сына, не мешай папе спать, а то он вылезет. А папа не выспится и умрет. И мама тебя за это накажет. Ну, ты понял… (засыпает)

С Ы Н. Хорошо, папочка, я понял. Спи. Спокойной ночи.

Ночь. Комната. В окно светит луна. Из-под стола раздается жуткий храп. В углу мальчик стоит на коленях. Он изо всех сил не плачет.

занавес

P.S. Радиопьеса «Бабай» получила третью премию на Первом Всеукраинском Конкурсе Современной Радиопьесы «Возродим забытый жанр» (2007).

РЕЛИКТ

Сергей Щученко

Действующие лица:

Малыш.

Карл.

Клара.

Вероника.

Комната. Стол, кресло. На столе под простыней лежит Малыш. В кресле сидит Карл, читает газету, смеется.

К А Р Л. Ну надо же… Они откопали собаку и кричат об этом на весь мир. Нет, чтобы примата или там лошадь, а то собаку. Шавку. И собираются ее оживить. Кретины… (входит Клара) Ты читала об этой собаке?

К Л А Р А. Что такое собака?

К А Р Л. Это мелочь. Это полная ерунда. Они опять ее откопали.

К Л А Р А. Они все — ничтожества. Жалкие вивисекторы… А как там наш Малыш?

КАРЛ. Хорошо. Он спит. Он все время спит. А когда просыпается, ничего не помнит.

К Л А Р А. Совсем ничего?

К А Р Л. Совсем.

К Л А Р А. Даже меня?

К А Р Л. Тебя? Он меня не помнит!

К Л А Р А. Тише. Разбудишь… (подходит к столу, приподнимает простыню) Какая лапочка… Провинциальный ангелочек. Я до сих пор удивляюсь… (Малыш открывает глаза) Ой! Он проснулся.

К А Р Л. Давно пора. Здравствуй, Малыш! (помогает Малышу сесть на столе)

М А Л Ы Ш. (оглядывается) Где я? Кто вы?

К Л А Р А. Мы друзья. Я Клара, а это Карл.

К А Р Л. Он ничего не помнит. Вот смотри. Тебя как звать?

М А Л Ы Ш. (мучительно вспоминает) Меня… Не знаю. Не помню.

К Л А Р А. И что дальше?

К А Р Л. А вот дальше самое интересное. Здесь главное — не дать ему снова уйти. Быстро свет! (луч света бьет в лицо Малышу) Имя?!

М А Л Ы Ш. Не помню.

К А Р Л. Врешь!

М А Л Ы Ш. Не знаю.

К А Р Л. Возраст?

М А Л Ы Ш. Половозрелый.

К Л А Р А. Слава Богу…

К А Р Л. Не отвлекай! Пол?

М А Л Ы Ш. Внизу.

К А Р Л. Точнее!

М А Л Ы Ш. По утрам наоборот.

К А Р Л. Хорошо. Бывает хуже. Дата рождения?

М А Л Ы Ш. Шестябрятисясишвертого-да.

К Л А Р А. Совсем маленький…

К А Р Л. Ты это брось. Маленький, маленький, а пахнет, как взрослый.

М А Л Ы Ш. Не скажу.

К А Р Л. Скажешь!

М А Л Ы Ш. Я больше не буду.

К А Р Л. Будешь!

К Л А Р А. Ты что, Малыш? Не пугайся, это же мы.

М А Л Ы Ш. Все равно не буду.

К А Р Л. Хватит трепаться! Место рождения?

М А Л Ы Ш. Комната с белым потолком.

К А Р Л. Какая еще комната?

М А Л Ы Ш. Большая, с грязными простынями и номерочком на ноге…

К Л А Р А. Он бредит.

К А Р Л. Он издевается.

М А Л Ы Ш. Отпустите меня. (порывается встать)

К А Р Л. Сидеть! Лежать!

К Л А Р А. Спокойно, маленький. Все будет хорошо.

К А Р Л. Отвечать!

М А Л Ы Ш. Это был город. Тихий и вечнозеленый.

К Л А Р А. Что такое город?

М А Л Ы Ш. Дома, машины, улицы, люди, милиционеры, красный флаг, зеленый свет, мокро, холодно и купола…

К А Р Л. Все наоборот. Было одно, но он помнит другое. То есть, он думает, что помнит, а помнит, то что думает.

К Л А Р А. Это опасно?

К А Р Л. Для нас нет.

К Л А Р А. А для него?

К А Р Л. Посмотрим… И где это все происходило, голубчик?

К Л А Р А. Что такое голубчик?

М А Л Ы Ш. Киев.

К А Р Л. Киев-киев-киев… Что-то очень древнее, еще до истории. Точно! Крохотное островное государство, населенное ленивым, но воинственным народцем.

К Л А Р А. Это те, которых не было?

К А Р Л. Они самые. Ходили гипотезы, что в тех местах все и начиналось. Смешно.

К Л А Р А. Я знала, что нам обязательно повезет.

М А Л Ы Ш. Била мене мати березовим прутом!

К А Р Л. Слышишь? Похоже на праяпонский, но более вызывающе. Это он.

К Л А Р А. Ура! Мы будем богаты! Мы будем знамениты!

М А Л Ы Ш. Та щоб я не стояла з молодим рекрутом!

К А Р Л. Тихо! (замахивается на Малыша)

М А Л Ы Ш. Не бейте меня! Отпустите! Мне больно! Мне отвратительно!

К Л А Р А. Тише, маленький, тише. Никто тебя здесь не обидит. Успокойся. Видишь — это я.

М А Л Ы Ш. Что — опять?

К А Р Л. Зря ты с ним вот так, по хорошему. Нужно сразу бить по рогам.

К Л А Р А. Ты имеешь в виду — брать за рога? Не надо. Что он — Минотавр? Нет, он просто заблудился. Поднимайся, поднимайся… (помогает Малышу встать) Тебе плохо? Опять кошмары?

М А Л Ы Ш. А… Надоело все. Гадость разная в голову лезет, и душит, и режет, и язык вырывает, и спать не дает, и глаза ковыряет…

К А Р Л. Ты переел.

М А Л Ы Ш. Сам ты переел. Я просто всегда голоден. И сейчас хочу.

К А Р Л. Я так и думал. Я ухожу.

К Л А Р А. Куда? Кто тебя отпускал? Я что — сама буду отдуваться?

К А Р Л. У меня перекур. По графику.

К Л А Р А. А я?

М А Л Ы Ш. А я?

К А Р Л. А вы потом. По очереди. Чтобы никто не увидел.

М А Л Ы Ш. Я так не хочу. Я так не могу. Я ничего плохого не сделал и ничего хорошего не нарушил. Так сколько же можно?

К А Р Л. Она тебе ответит. Она тебе все обьяснит и покажет.

К Л А Р А. Иди уже, иди. Хватит урчать желудком.

М А Л Ы Ш. Я тоже хочу урчать и слюновыделяться. Вы слышите?!

К А Р Л. Мы слышим (уходит).

М А Л Ы Ш. Я хочу!!!

К Л А Р А. (обнимает Малыша, присаживается рядом с ним) Не шуми. Выделяться нельзя. Увидят, набегут, заласкают и растащат на сувениры.

М А Л Ы Ш. Ну и пусть. Мне нравится, когда ласкают.

К Л А Р А. Мне тоже нравится, но я не кричу об этом. Я молчу.

М А Л Ы Ш. А ты не молчи.

К Л А Р А. Уже не молчу.

М А Л Ы Ш. Ну?

К Л А Р А. Пошли. (встает, протягивает Малышу руку)

М А Л Ы Ш. Нет. Хитрая какая… Никуда я не пойду. Мне здесь лучше. Тепло и никто не кусает.

К Л А Р А. Пойдем, а то я тебя укушу.

М А Л Ы Ш. Ты не сможешь. Хотя… Зубы у тебя крепкие и белые…

К Л А Р А. И не только зубы.

М А Л Ы Ш. А что еще?

К Л А Р А. Ты знаешь.

М А Л Ы Ш. Не знаю.

К Л А Р А. Знаешь.

М А Л Ы Ш. Не знаю. Я ничего не помню. Ты что — забыла?

К Л А Р А. Ты все помнишь и все знаешь. Особенно, когда тебе хочется.

М А Л Ы Ш. Значит, мне уже не хочется.

К Л А Р А. Совсем?

М А Л Ы Ш. Не помню.

К Л А Р А. А я напомню. И зубами, и руками, и ногами… Я это умею. Тебе понравится, тебе всегда нравилось.

М А Л Ы Ш. Не надо. Я боюсь. У меня не получится.

К Л А Р А. А ты не бойся и получится.

М А Л Ы Ш. Все равно не надо. Прошу по-хорошему.

К Л А Р А. И я по-хорошему. Пока никого нет.

М А Л Ы Ш. Я буду кричать. Я не хочу.

К Л А Р А. Хватит! Я хочу!

М А Л Ы Ш. Нет! Не надо! Мне нужен покой! Я не желаю тебя видеть! Я не желаю тебя слышать! Я не могу к тебе дотрагиваться!

К Л А Р А. И не надо. Я сама.

М А Л Ы Ш. (стонет) Я не могу. Я умер. (падает) Я атрофировался. Я труп. Ты же не будешь заниматься некрофилией?

К Л А Р А. (усаживается верхом на Малыша) Буду. Мне интересно.

М А Л Ы Ш. Ты чудовище! Слезь немедленно.

К Л А Р А. А если медленно?

М А Л Ы Ш. Все равно чудовище. Медленное чудовище.

К Л А Р А. А ты — красавица. Как в сказке.

М А Л Ы Ш. Я буду сопротивляться!

К Л А Р А. Это хорошо. Я люблю активную протоплазму.

М А Л Ы Ш. Пожирательница чужих идей! Преступница! Тебя арестуют.

К Л А Р А. (наклоняется ближе к Малышу) Давай, арестуй меня… Скорее…

М А Л Ы Ш. (сопротивляется) Извращенка!

К Л А Р А. Почему? Разве любить тебя — это извращение?

М А Л Ы Ш. Это хуже! Это гнусное посягательство на мою личную жизнь.

К Л А Р А. Боже упаси. Я не занимаюсь мародерством. Традиционный секс по обоюдному согласию.

М А Л Ы Ш. Что такое секс?

К Л А Р А. А ты не догадываешься?

М А Л Ы Ш. (после паузы) Я догадываюсь… Я не дам согласия! (пытается выползти из-под Клары) Эй, кто-нибудь, запишите! Я не даю согласия!

К Л А Р А. Записано. А теперь иди ко мне.

М А Л Ы Ш. Я лучше утоплюсь! Где мой камень?

К Л А Р А. (отпускает Малыша) Дурашка, ты опять все перепутал. Ты не Сизиф, ты всего лишь маленький ископаемый любитель.

М А Л Ы Ш. (отползает в сторону) Я не маленький… Я не любитель… Я мастер!

К Л А Р А. (отползает в сторону) Недоучка недоделанный…

М А Л Ы Ш. Я профессионал!

К Л А Р А. Докажи!

М А Л Ы Ш. И докажу!

К Л А Р А. Ты не сможешь. Ты труп без памяти. Тебя нет. Ты фикция. Ты фантом.

М А Л Ы Ш. Я Фантомас! Я супермен!

К Л А Р А. Ты импотент.

М А Л Ы Ш. Что?! А ну иди сюда!

К Л А Р А. И не подумаю. (встает, отряхивается)

М А Л Ы Ш. Ах так… (бросается на Клару, сбивает ее с ног, падает на нее, раздевает)

К Л А Р А. (слабо сопротивляется) Отпусти… Маньяк… Ой!

М А Л Ы Ш. Ага!

К Л А Р А. Ой-ой-ой!

М А Л Ы Ш. Ха-ха-ха! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! (входит Карл, с любопытством наблюдает за Кларой и Малышом, обходит вокруг них)

К Л А Р А. Ой. Ой. Ой! Ой. Ой. Ой! О-о-о-ой…

М А Л Ы Ш. Ага! Ага! Ага!

К Л А Р А. Ой! Ой! Ой!

К А Р Л. Однако вы немногословны…

М А Л Ы Ш. Уйди, предатель!

К А Р Л. Старый банальный сюжет — он, она и некто под кроватью… Марш на место!

М А Л Ы Ш. (испуганно вскакивает, Клара пытается его удержать) Я больше не буду… (залазит на стол)

К Л А Р А. Как это не будешь? А кто будет? А ну марш на место!

К А Р Л. Лежать!

К Л А Р А. Ко мне! (Малыш начинает плакать и прячется под простыню)

К А Р Л. Ну ладно. Я могу и просто наблюдать. Из-под кровати. (усаживается в кресло) Для разнообразия.

К Л А Р А. (встает, отряхивается) Что такое кровать? Тоже древнее государство?

К А Р Л. В каком-то смысле.

М А Л Ы Ш. (высовывает голову из-под простыни) Это четыре ножки и две спинки.

К Л А Р А. А-а-а… Классический стиль. Фу. Это скучно, как производственная гимнастика.

К А Р Л. Но необходимо, как обязательное упражнение. Или, как лабораторная работа. Мыши, крысы, кролики, белокурые овечки, собачки, индюшки…

М А Л Ы Ш. А между ножками сетка. Чтобы ничего не выпадало (прячется под простыню).

К А Р Л. С вами выпадешь. В кои-то веки удача привалила, а они ползают… Хорошая картинка — дура и реликт.

К Л А Р А. Но он прекрасно сохранился! И реагирует, как живой.

К А Р Л. А глаза пустые, нездешние…

М А Л Ы Ш. (выглядывает из-под простыни) Кто здесь? Вероника?

К Л А Р А. Что такое Вероника? Еще одна кровать?

К А Р Л. Он бредит.

К Л А Р А. Он издевается! (к Малышу) Отвечай немедленно — что такое Вероника?

М А Л Ы Ш. О! Вероника — это все.

К А Р Л. А я?

М А Л Ы Ш. Свет очей моих, дыхание губ моих, журчание родника в тенистой лощине, полет шмеля над гнездом кукушке, танец с саблями на лезвии бритвы, память о памяти в память о памяти… Милая, добрая, близкая, нежная, родная хорошая, ласковая, розовая, упругая, с глазами непостижимыми и голосом невыносимым…

К Л А Р А. Это молитва?

К А Р Л. Это недержание. Но, судя по блеску в глазах, все может быть. Я думаю, Вероника — это один из древних языческих божков.

М А Л Ы Ш. Верните мне ее! Я умру без нее! (затихает)

К Л А Р А. Ее?

К А Р Л. Все просто. Низкий уровень выживаемости в условиях отсутствия брачного партнера. Вероника — это самка.

К Л А Р А. А я?

К А Р Л. А ты не Вероника.

К Л А Р А. Какая наглость! Какое хамство! Какие… (внезапно умолкает, после паузы) А если?

К А Р Л.(после паузы) Это опасно. Инструкция о деструкции нравственности, раздел семнадцатый, параграф пятый…

К Л А Р А. Но никто ничего не узнает.

К А Р Л. А совесть?

М А Л Ы Ш. Имейте совесть!

К А Р Л. Слышала? А вдруг проговорится? Нет, рисковать положением ради удовлетворения глупо и безнравственно.

К Л А Р А. А как же слава, почет, деньги?

К А Р Л. (колеблется) Не нравится мне все это. Может закопаем обратно?

К Л А Р А. Ты с ума сошел! Мне тоже не нравится, но я хочу. Все. Решено. Готовь Малыша, а я позабочусь об остальном (уходит).

К А Р Л. (вдогонку) Только будь осторожна!

К Л А Р А. (слышен только голос) Все будет хорошо!

К А Р Л. (медленно прохаживается вдоль стола) А если не будет? Или будет, но нехорошо? Или вообще не получится? Ой, боюсь я…

М А Л Ы Ш. (откидывает простыню) А ты не бойся и все получится.

К А Р Л. Тебе легко говорить, а тут кошки по душе скребут и мурашки по спине бегают.

М А Л Ы Ш. Знал бы ты, каково сейчас мне… (садится)

К А Р Л. (заинтересованно) А каково сейчас тебе?

М А Л Ы Ш. (спрыгивает со стола, подходит к Карлу) Плохо. Отвратительно. Гадко и гнусно. И я ведь ничего не требую и даже не прошу. Я просто хочу, чтобы меня любили. Понимаешь — любили!

К А Р Л. Успокойся. Мы любим тебя.

М А Л Ы Ш. При чем тут вы? Я хочу, чтобы меня любила Вероника.

К А Р Л. Все хотят, чтобы их любили Вероники. А под руками одни Клары.

М А Л Ы Ш. Я понимаю. (подходит к Карлу, гладит его по голове) Ты не расстраивайся. Тебе обязательно повезет.

К А Р Л. Все так говорят…

М А Л Ы Ш. Я не все!

К А Р Л. Я вижу. Хочешь выпить? Пока никого нет.

М А Л Ы Ш. Хочу. Но сначала Веронику.

К А Р Л. Перестань. Бери то, что дают. И потом — это же так естественно. Ты любишь ее, она любит другого, а некто третий любит тебя… Прекрасный круговорот.

М А Л Ы Ш. Пошел ты со своим круговоротом! Я с тобой, как с человеком, а ты…

К А Р Л. Извини. Должен кто-то мозгами работать. Ты пойми — никто не будет любить тебя так, как этого хочется тебе.

М А Л Ы Ш. Почему? Это так просто.

К А Р Л. Именно поэтому. Впрочем, тебя и так все любят. Но по разному. Кто как может. И я люблю тебя. Но не как женщина.

М А Л Ы Ш. Спасибо.

К А Р Л. А как мужчина.

М А Л Ы Ш. Спасибо.

К А Р Л. Как друг. И она любит тебя, как друг.

М А Л Ы Ш. Спасибо. Огромное спасибо! О, я ценю это ваше прекрасное ко мне отношение, и даже готов поверить в дружбу мужчины и женщины, но это дружба импотентов. А я нормален!

К А Р Л. Ошибаешься.

М А Л Ы Ш. В чем? В том, что я нормален? Доказать?

К А Р Л. Здесь? Сейчас?

М А Л Ы Ш. Да. Здесь и сейчас.

К А Р Л. М-м-м… Это искушение. Может, в другой раз? Может, завтра?

М А Л Ы Ш. Дал бы я тебе… Неохота людям настроение портить.

К А Р Л. И не надо. Из-за какой-то там…

М А Л Ы Ш. Она не какая-то! Понял?

К А Р Л. Ты чего голос повышаешь? Тоже мне, рыцарь доисторический… Да что ты знаешь об этой своей, как ее там и где она там?

М А Л Ы Ш. Все знаю.

К А Р Л. А ты знаешь, что ей нравятся женщины?

М А Л Ы Ш. Ну и что? Мне они тоже… Какие женщины?

К А Р Л. Обычные. Блондинки. Брюнетки. Рыжие. Лысые. Всякие. А в тебе женственности нет.

М А Л Ы Ш. Ты уверен?

Карл. Я не уверен. С ними я никогда ни в чем не уверен. Может быть, что все наоборот и она интересуется мужчинами.

М А Л Ы Ш. Какими мужчинами?

К А Р Л. Разными. Например, уродами.

М А Л Ы Ш. Но я не урод.

К А Р Л. А жаль. На хороших уродов всегда есть спрос. (входит Клара, ведет за руку Веронику)

М А Л Ы Ш. Могу устроить тебе постоянный спрос на тебя.

К Л А Р А. Что вы тут устраиваете? Вы уже готовы?

М А Л Ы Ш. К чему?

К Л А Р А. Как это к чему? Карл, я же просила подготовить… вы чем занимались?

К А Р Л. Он готов. Там, внутри. Сидит и ждет.

М А Л Ы Ш. (усаживается в кресло) Я жду.

К Л А Р А. Молодец. Вероника, внимательно посмотрите на молодого человека и запомните, что откуда растет. Вы будете за все это отвечать и не дай Бог, что-нибудь сломается…

В Е Р О Н И К А. Все ясно. Распишитесь вот здесь и здесь.

К Л А Р А. И самое главное. Вам нужно будет его полюбить.

В Е Р О Н И К А. Мы любим всех, с кем работаем.

К А Р Л. вы не поняли. Его нужно полюбить по-настоящему. Глазами, руками и так далее.

В Е Р О Н И К А. Э нет, об этом мы не договаривались. Да у меня и допуска нет.

К А Р Л. Теперь будет. Я подпишу.

В Е Р О Н И К А. вы не имеете права.

К А Р Л. Я оплачу.

К Л А Р А. Поймите, деточка…

В Е Р О Н И К А. Я вам не деточка, а высококвалифицированный специалист.

К А Р Л. Поэтому вас и выбрали.

В Е Р О Н И К А. Ну уж нет. Свои обязанности я знаю хорошо. Внимание, доброжелательность, участие, пробирки, ванночки, примочки, уточки, вливания, выделения…

К А Р Л. (обнимает Веронику за плечи) Вероника, солнце, ты же видишь — человек пропадает. Любит он. Хронически. Патологически. Тебя. Нужно что-то делать. Немедленно.

К Л А Р А. (с другой стороны) Мы уже все пробовали. Мы даже предлагали себя, но он не реагирует.

К А Р Л. Только ты, такая умная, сердечная…

К Л А Р А. Нежная, трогательная…

В Е Р О Н И К А. Так нечестно. Это противоречит моим этическим нормам.

К Л А Р А. И пусть противоречит. А человека спасешь.

К А Р Л. Ты — наша последняя надежда.

М А Л Ы Ш. Надежда умирает последней.

К Л А Р А. Слышишь — он умирает.

К А Р Л. От любви к тебе.

К Л А Р А. Ты же сама хочешь помочь ему, но стесняешься.

В Е Р О Н И К А. Ничего я не стесняюсь.

К А Р Л. За это тебя и выбрали. Ты всегда готова прийти на помощь ближнему. А у Малыша нет никого ближе, чем ты.

В Е Р О Н И К А. Это его личная проблема.

К А Р Л. Это наша общая проблема. Человек не должен погибать по вине другого человека. А тем более, по вине женщины.

К Л А Р А. Если ты не хочешь помогать ему, помоги нам. Видишь, мы страдаем оттого, что Малышу плохо.

К А Р Л. Мы мучаемся.

К Л А Р А. Мы плачем по ночам.

К А Р Л. Мы мало едим и почти не пьем.

К Л А Р А. Мы даже спим раздельно!

М А Л Ы Ш. А это ваши проблемы.

К А Р Л. (к Веронике) Ты слышишь — он бредит!

В Е Р О Н И К А. Значит, ему хорошо.

К Л А Р А. Ему плохо.

К А Р Л. У него высокая температура и низкая потенция.

К Л А Р А. У него холодный нос и горячий живот.

К А Р Л. Он кашляет и потеет.

К Л А Р А. От него воняет.

В Е Р О Н И К А. А при чем здесь я? Побрызгайте больного одеколоном или дайте ему спирта.

К А Р Л. Ему нужен не спирт.

М А Л Ы Ш. Я хочу пить.

К А Р Л. Он ждет тебя. Да ты просто обязана выполнить свой гражданский долг. Десять минут мазохизма, двойная премия и батончик из чистого шоколада.

В Е Р О Н И К А. Из чистого?

К А Р Л. Из наичистейшего.

В Е Р О Н И К А. Это меняет дело… (подходит к Малышу и рассматривает его) А почему именно я?

К А Р Л. Потому что он хочет тебя. И я его понимаю.

К Л А Р А. И я. Проследи, чтобы он не подхватил инфекцию. Результат должен быть чистым.

К А Р Л. И все фиксируйте. Каждое движение, каждый звук… (Карл и Клара медленно выходят)

М А Л Ы Ш. Они ушли?

В Е Р О Н И К А. Да.

М А Л Ы Ш. Я тебя не испугал?

В Е Р О Н И К А. Нет.

М А Л Ы Ш. Они думают, что я идиот… Они душили меня. Сначала раскопали, а потом душили. Прыгали на грудь толстыми ногами… И смеялись.

В Е Р О Н И К А. (подходит к Малышу, присаживается рядом, обнимает) Это сон. Это всего лишь сон. Ничего, скоро утро, придут дворники и включат птиц…

М А Л Ы Ш. Это хорошо, что это ты. А меня обманывали. Мне сказали что тебя больше нет.

В Е Р О Н И К А. Они пошутили. Я есть.

М А Л Ы Ш. Правда? А можно я тебя потрогаю?

В Е Р О Н И К А. (в сторону) Вот оно — начинается…

М А Л Ы Ш. (трогает Веронику) Живая… Теплая…

В Е Р О Н И К А. Я на батарейках.

М А Л Ы Ш. Я все время думал о тебе. Думал, думал, даже голова разболелась.

В Е Р О Н И К А. Прими таблетку.

М А Л Ы Ш. Я выбегал на улицу, а там лежал снег, белый, пушистый и… живой. Ты видела снег?

В Е Р О Н И К А. Нет.

М А Л Ы Ш. Я брал его в ладони и прижимал к лицу. Было прохладно и хорошо. Было тихо… Как дома. И деревья стояли и не шевелились, а только смотрели. Я бросал снежки в твое окно и они стукались и рассыпались… Ты помнишь?

В Е Р О Н И К А. Я помню. Я сидела одна в темной комнате и ждала, что вот-вот окно разобьется, а впереди зима…

М А Л Ы Ш. Но я ведь не сильно бросал. Я просто так, чтобы ты знала.

В Е Р О Н И К А. Я знала.

М А Л Ы Ш. А я не знал, что ты знала. Но, если бы я только знал…

В Е Р О Н И К А. И что бы ты сделал? Растопил зиму перегаром?

М А Л Ы Ш. Нет! Я разбил бы твое окно, и впустил холод, а потом пришел бы и согрел тебя.

В Е Р О Н И К А. У тебя горячка.

М А Л Ы Ш. А потом я взял бы тебя…

В Е Р О Н И К А. Скорее бы… И зачем я согласилась?

М А Л Ы Ш. Я взял бы тебя на руки…

В Е Р О Н И К А. И шоколада уже не хочется…

М А Л Ы Ш. И выбросил в окно! (вскакивает)

В Е Р О Н И К А. (всакивает) Куда?

М А Л Ы Ш. Да! Чтобы ты ударилась своей бестолковой головой о мерзлый асфальт и твои мозги разлетелись как семечки и застыли на грязных стенах!

В Е Р О Н И К А. Вот это я понимаю — нормальные здоровые реакции.

М А Л Ы Ш. А может быть, и нет. (опускается на пол)

В Е Р О Н И К А. Но-но! (дергает Малыша за руку) Давай реагируй как положено. Еще не хватало, чтобы меня дисквалифицировали.

М А Л Ы Ш. Я мог бы и сам выпрыгнуть…

В Е Р О Н И К А. Я тебя выпрыгну! Ты у меня под расписку оставлен. А время идет…

М А Л Ы Ш. И полететь. Как снег.

В Е Р О Н И К А. (машет рукой перед лицом Малыша) Ау, милый! Ты меня слышишь? Летать некогда. Давай поднимайся.

М А Л Ы Ш. А утром старый дворник огромной ржавой лопатой смел бы в одну кучу и твои мозги и мой снег.

В Е Р О Н И К А. Вставай, вставай. (помогает Малышу подняться) Да ты весь дрожишь… Замерз, что ли? А ну попрыгай, разогрейся.

М А Л Ы Ш. (прыгает) И мы наконец были бы вместе…

В Е Р О Н И К А. Сейчас будем. Поприседай… (Малыш приседает) Покажи язык. Ну вот — здоровый зеленый цвет.

М А Л Ы Ш. До самого конца.

В Е Р О Н И К А. До него, родимый, до самого. Ну что, согрелся? А теперь иди ко мне.

М А Л Ы Ш. А через много-много лет…

В Е Р О Н И К А. Не отвлекайся. Мне еще нужно успеть все зафиксировать.

М А Л Ы Ш. Какой-нибудь археолог раскопал бы наши останки и кто знает?..

В Е Р О Н И К А. Я знаю. Ну почему ты такой беспомощный? А еще потомок великой нации… У вас там в этом… в Киеве все были такими?

М А Л Ы Ш. Киев… Родина нежная…

В Е Р О Н И К А. Нежная, нежная. Снимай рубашечку. (раздевает Малыша, Малыш механически раздевается) Вот так. А теперь штанишки. Молодец. Все, я засекаю время. Десять минут мазохизма и шоколадный батончик в кармане. Ты успеешь за десять минут?

М А Л Ы Ш. (резко отталкивает Веронику) Зачем ты меня раздеваешь? Кто ты такая?

В Е Р О Н И К А. Вот тебе раз. Я Вероника. Я тебя спасаю.

М А Л Ы Ш. Не надо меня спасать.

В Е Р О Н И К А. Что значит — не надо? У меня контракт. По полной программе. А я за свою работу отвечаю.

М А Л Ы Ш. (медленно одевается) Это теперь называется работой?

В Е Р О Н И К А. Это всегда называлось работой.

М А Л Ы Ш. И хорошо платят?

В Е Р О Н И К А. Когда как. А что?

М А Л Ы Ш. А бесплатно?

В Е Р О Н И К А. Ты что — больной? Кто же за бесплатно потеть станет?

М А Л Ы Ш. И что — совсем никого?

В Е Р О Н И К А. Ну, есть немного, но это извращенцы.

М А Л Ы Ш. А я?

В Е Р О Н И К А. Что — ты?

М А Л Ы Ш. Мне никто не платит. Я — извращенец?

В Е Р О Н И К А. Ты реликт. Уникум. Последний из первых.

М А Л Ы Ш. Я никогда не умел быть первым.

В Е Р О Н И К А. А тебе и не надо. За тебя все продумали и рассчитали. За тобой следят миллионы глаз, тебя подслущивают миллиарды ушей и слуховых аппаратов.

М А Л Ы Ш. Это хорошо. Я люблю внимание. Но зачем ты меня раздевала?

В Е Р О Н И К А. Потому что ты любишь меня.

М А Л Ы Ш. Я? Тебя?

В Е Р О Н И К А. Конечно. Ведь я Вероника. (протягиваеи руку) Пойдем. Милый…

М А Л Ы Ш. Но Вероники нет! Я ее придумал!

В Е Р О Н И К А. А я кто? Я есть. Можешь потрогать. (берет Малыша за руку) Вот здесь. И здесь… Ну как?

М А Л Ы Ш. (после паузы) Приятно. Во мне словно что-то оживает.

В Е Р О Н И К А. Прекрасно. Это избавит меня от хлопот по стимуляции.

М А Л Ы Ш. (внимательно всматривается в лицо Вероники) Я тебя где-то видел.

В Е Р О Н И К А. Ты меня из окна выбрасывал.

М А Л Ы Ш. И ты совсем не изменилась.

В Е Р О Н И К А. Еще бы. Пойдем. (тянет Малыша за руку, тот неуверенно поддается)

М А Л Ы Ш. (оглядывается) А здесь никого больше нет?

В Е Р О Н И К А. Только ты и я. И пустой мир вокруг. Мир, который мы должны заполнить.

М А Л Ы Ш. А мы сумеем?

В Е Р О Н И К А. Обязательно. Прямо сейчас. Прямо здесь. За десять минут.

М А Л Ы Ш. Я люблю тебя.

В Е Р О Н И К А. Я знаю. (входят Карл и Клара)

М А Л Ы Ш. Мой мир — это ты.

В Е Р О Н И К А. Я знаю. Я знаю! (резко толкает Малыша, тот падает на спину, Вероника усаживается на Малыша верхом и интенсивно целует его) Я знаю!

К А Р Л. Перестаньте! Прекратите! Вы превысили свои полномочия на целых три минуты!

В Е Р О Н И К А. (устало) Я знаю.

К Л А Р А. вы повредили реликт!

К А Р Л. вы будете наказаны!

К Л А Р А. вы понесете ответственность!

В Е Р О Н И К А. Я понесу…

К Л А Р А. Да вы пьяны! Немедленно возвращайтесь на склад и подышите в трубочку!

В Е Р О Н И К А. Он любит меня.

К А Р Л. Он уже никого не любит! По вашей вине. Полная остановка всех систем. Какой ужас! А я говорил, я предупреждал…

К Л А Р А. Заткнись! Лучше сделай так, чтобы это (показывает на Малыша) выглядело, как короткое замыкание.

К А Р Л. Какое замыкание? Он — человек!

К Л А Р А. Ну и что? Людей тоже перемыкает… Или ты хочешь остаток своих дней провести в качестве землеройной машины?

К А Р Л. Не хочу.

К Л А Р А. Вот и действуй. (Карл утаскивает Серафима, Клара подходит к Веронике, обнимает ее) Не расстраивайся. Мы тебе другого найдем. С твердой головой и стальными мускулами.

В Е Р О Н И К А. Он живой…

К Л А Р А. Это пройдет. Утром, как только включат солнце, ты обо всем забудешь.

В Е Р О Н И К А. Я не хочу. Он не такой.

К Л А Р А. Они все не такие. Но это реликт. Ископаемое. Причем, из этих, извращенцев. Бррр. Хочешь шоколадку?

В Е Р О Н И К А. Что такое шоколадка?

К Л А Р А. Ну и ладно. Я тоже не люблю сладкого.

В Е Р О Н И К А. А что такое снег?

К Л А Р А. Снег? Не знаю. Это слово не имеет смысла. Пойдем, дорогая, пойдем. Скоро утро. (медленно, но настойчиво уводит Веронику)

В Е Р О Н И К А. (уходя) А я знаю. Он белый и пушистый. И живой. Как чучело в прихожей…

К Л А Р А. (уходя) Какую сенсацию загубили…

занавес

СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

Сергей Щученко

Действующие лица:

Котёна.

Соколик.
Снеговик.

Котёна лепит снеговика. При ней все необходимое: ведерко, морковка, угольки… Подходит Соколик.

С О К О Л И К. Здравствуй, девочка. Можно я помогу тебе?

К О Т Е Н А. Здравствуй, Соколик. Помоги, если хочешь.

С О К О Л И К. (начинает помогать) А ты откуда знаешь, как меня зовут?

К О Т Е Н А. Оттуда и досюда. Я — Котёна. Я все знаю.

С О К О Л И К. А вот и не все.

К О Т Е Н А. Интересно как… Почему это не все?

С О К О Л И К. Потому. Вот скажи, чего ты не знаешь?

К О Т Е Н А. (немного растерянно) Я?.. Я не знаю, чего я не знаю.

С О К О Л И К. Вот видишь. А еще Котёна.

К О Т Е Н А. Подумаешь. Зато я знаю, чего ты хочешь.

С О К О Л И К. И чего же я хочу?

К О Т Е Н А. Ты хочешь приворожить Ласточку. Угадала?

С О К О Л И К. Ничего не угадала.

К О Т Е Н А. Угадала, угадала. Я — Котёна. Я всегда угадываю.

С О К О Л И К. Ну и что? Это я вчера хотел. А сегодня уже не хочу.

К О Т Е Н А. Почему?

С О К О Л И К. Потому что я ухожу.

К О Т Е Н А. Куда?

С О К О Л И К. Не скажу. Ты же сама все знаешь.

К О Т Е Н А. Ну, скажи. А я тебе Ласточку приворожу.

С О К О Л И К. На фиг мне Ласточка, если я ухожу?

К О Т Е Н А. Не скажи, Соколик, не скажи. Ласточка — она такая.

С О К О Л И К. Какая.

К О Т Е Н А. Такая. Всегда пригодиться может.

С О К О Л И К. Зачем?

К О Т Е Н А. За всем. Ну, скажи.

С О К О Л И К. А ты никому?

К О Т Е Н А. Никому-никому.

С О К О Л И К. Поклянись.

К О Т Е Н А. Клянусь, клянусь, отвернусь, обернусь, на четыре бока, прилетит сорока, принесет мне перышко и четыре зернышка, я сложу их вместе в самом темном месте, если расскажу, что знаю — провалюсь на месте! Это самая страшная клятва.

С О К О Л И К. Смотри, тебе проваливаться.

К О Т Е Н А. Рассказывай.

С О К О Л И К. Я ухожу к Снежной Королеве. Мне от нее открытка пришла.

К О Т Е Н А. Покажи.

С О К О Л И К. Не могу. Я ее съел. За завтраком.

К О Т Е Н А. Вкусно было?

С О К О Л И К. Нет. Но так надо.

К О Т Е Н А. А зачем ты уходишь к Снежной Королеве?

С О К О Л И К. Хитрая какая. Это уже второй вопрос.

К О Т Е Н А. Ну, скажи. А я тебе Ласточку приворожу.

С О К О Л И К. Да что ты пристала со своей Ласточкой? На фиг она мне, если я ухожу?

К О Т Е Н А. А я ее так приворожу, что она с тобой пойдет.

С О К О Л И К. Еще чего не хватало. Будет мешать мне всю дорогу.

К О Т Е Н А. Ой, не скажи, Соколик, не скажи. Ласточка — она такая.

С О К О Л И К. Какая?

К О Т Е Н А. Такая. Всегда помочь может.

С О К О Л И К. Зачем?

К О Т Е Н А. За всем. Ну, скажи.

С О К О Л И К. А ты никому?

К О Т Е Н А. Никому-никому.

С О К О Л И К. Поклянись.

К О Т Е Н А. Клянусь, клянусь, убегу и вернусь, посажу цветок, оборву лепесток, никому не дам, улечу в Амстердам, не оставлю следа, буду петь, как вода, если расскажу, что знаю — пропаду навсегда! Это самая-самая-самая страшная клятва.

С О К О Л И К. Смотри, тебе пропадать.

К О Т Е Н А. Рассказывай.

С О К О Л И К. Я буду Дедом Морозом.

К О Т Е Н А. Ты? Какой же из тебя Дед мороз, если у тебя даже бороды нет?

С О К О Л И К. Ну и что? Я же не сразу буду. Я сначала научусь. А потом, когда борода вырастет, буду Дедом Морозом. Тысячу лет.

К О Т Е Н А. Тысячу лет? Так не бывает. Столько не живут.

С О К О Л И К. Живут, если надо. Один раз в тысячу лет Снежная королева присылает открытку одному ребенку и приглашает его учиться на Деда Мороза. Ребенок приходит к ней и учится. А потом старый Дед Мороз уходит на пенсию, а новый Дед Мороз тысячу лет работает Дедом Морозом. Разносит подарки, исполняет желания, следит за северным сиянием… И так — пока Снежная Королева не пошлет новую открытку.

К О Т Е Н А. А ты тоже будешь исполнять желания?

С О К О Л И К. Буду. Когда настоящая борода вырастет.

К О Т Е Н А. А мое исполнишь?

С О К О Л И К. Исполню.

К О Т Е Н А. Правда?

С О К О Л И К. Правда.

К О Т Е Н А. Любое-любое?

С О К О Л И К. Любое-любое.

К О Т Е Н А. Поклянись.

С О К О Л И К. Честное дедморозовское слово. Превратиться мне в сосульку, если обману.

К О Т Е Н А. Смотри, тебе превращаться. А как же Снегурочка?

С О К О Л И К. Какая Снегурочка?

К О Т Е Н А. У Деда Мороза должна быть Снегурочка. У тебя будет?

С О К О Л И К. Наверное. Я еще не думал над этим.

К О Т Е Н А. А откуда берутся Снегурочки? Тоже открытки получают?

С О К О Л И К. Может быть. Или Дед Мороз устраивает себе конкурс красоты и выбирает самую красивую Мисс Снегурочку.

К О Т Е Н А. Такую, как Ласточка?

С О К О Л И К. При чем тут Ласточка? Она же не Снегурочка.

К О Т Е Н А. А хочешь, я тебе ее в Снегурочку приворожу?

С О К О Л И К. Да, ну ее. Она вредная. Я лучше, когда стану Дедом Морозом, сам себе Снегурочку выберу.

К О Т Е Н А. Ой, не скажи, Соколик, не скажи. Ласточка — она такая.

С О К О Л И К. Какая?

К О Т Е Н А. Такая. Самая лучшая Снегурочка.

С О К О Л И К. А ты откуда знаешь?

К О Т Е Н А. Я — Котёна. Я все знаю.

С О К О Л И К. Ничего ты не знаешь. Только придуриваешься. Все, готов твой снеговик.

К О Т Е Н А. Спасибо.

С О К О Л И К. Пожалуйста. Мне все равно уже пора. Собираться надо. Снежная Королева ждет.

К О Т Е Н А. Так я буду ждать? Ты честное дедморозовское дал.

С О К О Л И К. Жди. Пока.

К О Т Е Н А. Пока, Соколик.

Соколик уходит. Котёна несколькими движениями добавляет к снеговику пару последних штрихов.

К О Т Е Н А. (сердито) Придуриваешься… Ласточка ему на фиг… Да где он лучше найдет? За тысячу лет не найдет. Ох, уж мне эти бестолковые Деды Морозы. Сами себе Снегурочку выбрать не могут. Все приходится делать самой. А что делать?

Котёна начинает кружить вокруг снеговика. Снеговик кружится вместе с ней.

К О Т Е Н А. Маленькая девочка, тоненькая веточка, легкая пушинка, белая снежинка, а на новом месте приснись жених невесте, сердце не заплаточка, прилетай-ка Ласточка, ловкая фигурочка, будешь ты Снегурочка (останавливается, придирчиво осматривает снеговика). Готов? Смотри, тебе еще открытку относить. И чтобы на этот раз вкусная была. А я пойду комнаты готовить. На тысячу лет.

Котёна и снеговик уходят.

Вместо занавеса падает снег.

БЕЗ КОНЯ

Сергей Щученко

Действующие лица:

Малыш.

Карл.

Клара.

Вероника.

Площадь. Постамент. Возле постамента сидит Малыш с открытым зонтом.

М А Л Ы Ш. Холодно. Ночами всегда холодно. Это раньше, в молодости, было и тепло и жарко. Кровь кипела. А теперь стынет. Даже летом под одеялом… Когда-то здесь, на площади, стоял памятник. Вокруг него, в тени каштанов отдыхали пожилые дамы и важные нянечки выгуливали необразованных отпрысков уважаемых семейств. Одним из этих карапузов был я. Светило солнце, чирикали влюбленные парочки, голуби лениво уступали дорогу малолетним хулиганам, и было лето. Лето, похожее на детство, плюс детство, похожее на лето… Затем школа, маленькие шалости, большие перемены… Первая любовь, первый поцелуй… Второй поцелуй. Третий. Десятый. Не то, что теперь. Так вот, о памятнике. Не о том, который теперь, а о том, что никому не мешал. Однако, в пору моей юности разгулялись ветры перемен и ураганы свободомыслия. И внезапно выяснилось, что человек, чьим именем назывался памятник, был не такой уж и достойной личностью… В общем, памятник радостно столкнули в реку. У нас и река есть. Маленькая, но своя. А я тогда заканчивал школу, и у меня были способности. Но речь не об этом. Прошло время. О памятнике забыли — пока однажды городское начальство не стукнулось о пустой постамент и не удивилось. Тут же был созван внеочередной съезд Отцов города, на котором и порешили установить новый монумент. В духе времени и с учетом славных традиций.

Малыш взбирается на постамент и накрывается тканью. На площадь выходят Карл, Клара с цветами, и Вероника с цветами. Играет бравурная музыка.

К А Р Л. Уважаемые дамы, господа и дорогие гости! Сегодня в нашем городе свершается знаменательное событие. Мы не просто обращаемся взорами вглубь истории и от души радуемся героическому прошлому. Нет. Мы намерены восстановить историческую справедливость в соответствии с нашей необходимостью.

К Л А Р А. (хлопает) Браво! Браво!

В Е Р О Н И К А. (хлопает) Ура! Бис!

К А Р Л. Да! Мы возвращаем нашему городу его подлинное и незаслуженно забытое имя.

В Е Р О Н И К А. Какое имя?

К А Р Л. Настоящее! Имя, данное городу в честь его основополо-пополо-полопоппо…

К Л А Р А. (хлопает) Браво!

В Е Р О Н И К А. (хлопает) Бис! Кого, кого?

К А Р Л.… пополопопожника. Да. Это славное имя всегда хранилось в памяти народной и передавалось из уст в уста, от отца к сыну, от внука к матери…

В Е Р О Н И К А. Куда, куда?

К Л А Р А. Куда надо. Не перебивай без разрешения.

К А Р Л. … и так дошло до самых нас. И мы гордимся тем, что в далекие времена смелый и невредимый герой дошел до наших мест и остановился. «Здесь будет город-сад!» сказал он и заложил его (все хлопают). Это уже потом, в годы мракобесия, имя героя было затерто и предано темными силами. Но мы не тёмные, мы не позволим! Да! Отныне каждый малыш и каждая малышка с гордостью в сердце и радостью в глазах понесут имя первопроходца к светлому будущему и великим свершениям! Ура нам! (все хлопают)

К Л А Р А. Ура! Браво!

В Е Р О Н И К А. Бис! Ура!

К А Р Л. А теперь — снимите покровы! (Клара и Вероника сдергивают ткань. Все хлопают)

К Л А Р А. Грандиозно.

В Е Р О Н И К А. Какая выразительность! Какая естественность! Абсолютно живой человек! Кто автор этого чуда? Кто создал этот шедевр? И вообще, кто это?

М А Л Ы Ш. Я.

В Е Р О Н И К А. В каком смысле? А! Потрясающе!

К Л А Р А. Молодец… Гигант мысли.

К А Р Л. Да! Не понял?.. Кто гигант?

М А Л Ы Ш. Я.

К А Р Л. А-а-а… Ты что там делаешь?

М А Л Ы Ш. Стою.

К А Р Л. А памятник? Основопопо…

М А Л Ы Ш. Я памятник. Ему. И себе. Нерукотворный.

В Е Р О Н И К А. Я поняла! Он живой! Гениально! Монументально! Оригинально! Я люблю его! Это новая эпоха!

К А Р Л. Ты зачем влез на чужой постамент? И где конь?

М А Л Ы Ш. Нет коня.

К А Р Л. А деньги?

К Л А Р А. Какие деньги?

М А Л Ы Ш. Какие деньги?

В Е Р О Н И К А. (обходит вокруг памятника) Нет, ну надо же, ну надо же… Как просто и гениально. Как смело и неожиданно. Как прекрасно.

К А Р Л. (к Малышу) Ты мне дурака не валяй. Тебе деньги на коня давали?

М А Л Ы Ш. Ну.

К Л А Р А. А сколько?

К А Р Л. Что — ну? Где деньги?!

М А Л Ы Ш. Нету.

В Е Р О Н И К А. Умница-разумница!

К А Р Л. Как это нету? Как это нету?!

М А Л Ы Ш. Они ушли на работу мысли.

К Л А Р А. Интересно. А я ничего не знала.

К А Р Л. (к Малышу) На куда? Ах ты, морда…

К Л А Р А. (одергивает Карла) Спокойно. Здесь люди и гости.

К А Р Л. Да. Правильно. Хорошо. Ничтожество. Мы потом поговорим. Подробно.

К Л А Р А. (к Малышу) И мы поговорим. И тоже подробно.

М А Л Ы Ш. Пожалуйста. Приходите ко мне семьями.

В Е Р О Н И К А. Какой простой великодушный памятник. Какой приветливый могучий человек. Я просто не могу не успокоиться… И поэтому от имени творческой молодежи города я хочу немедленно прочесть стихотворение!

К Л А Р А. Может не надо?

К А Р Л. У нас и поэты есть?

В Е Р О Н И К А. Да. Наш город всегда славился умельцами!

К Л А Р А. Умельцев у нас хватает. А особенно проходимцев и тунеядцев.

М А Л Ы Ш. Обидеть художника всякому не лень. А вот понять, постичь, накормить котлетами…

В Е Р О Н И К А. Однажды в суровую зимнюю пору

Он из лесу вышел. Был сильный мороз.

Но он не сломился и будущий город

Был тут же заложен. И люди пошли.

По разным дорогам большими шагами,

Надеясь на счастье в суровом краю.

И строили город своими руками

Затем чтобы жили в нем дети и внуки.

А славный герой трудился со всеми,

На белом коне, как простой человек.

И было тогда посеяно семя

Для сада и города. Раз и навек.

К А Р Л. Феноменально. Какая наглость.

К Л А Р А. Обычное банально-сентиментальное девичье рифмоплетство.

В Е Р О Н И К А. И мы, поколение новой идеи,

Несем имя города через века.

Назло подлецам и возможным злодеям

Наш город стоит, продолжая стоять.

Мы делаем самое правое дело,

Мы строим бассейны и пишем стихи.

Легко и свободно, умно и умело,

Как славный герой, стоим на своем.

И если однажды коварные силы

Задумают нам помешать иногда,

Восстанет герой из темной могилы

И мы победим. Навсегда-навсегда!

К А Р Л. Я убит (к Веронике). Вы, самородок и талант нашего города, почему я вас лично не знаю? Как ваше имя, прелестное дитя?

В Е Р О Н И К А. Вероника.

К А Р Л. Удивительно. Послушайте, Вероника, я хотел бы после торжественной церемонии пообщаться с вами в творческой обстановке за рюмочкой чая. В смысле раскованно побеседовать о перспективах развития вашего стихосложения в аспекте возможного роста положительных тенденций вашей личности на почве моей индивидуальности…

К Л А Р А. (к Карлу) А я?

К А Р Л. (к Кларе) Не будь занудой. Я просто помогаю молодому искусству. Впрочем, как и ты.

В Е Р О Н И К А. (смущенно) Ну, что вы… Я даже не знаю… Неудобно как-то.

К А Р Л. вы меня просто обяжете, а я вас не обижу. Потому что я всегда без ума от стихов юных девушек.

К Л А Р А. От стихов? Хорошо (к Веронике). Пообщайся с дядей, девочка. Он тебя многому научит.

К А Р Л. Минутку. Господа, поскольку памятник уже… гм, открыт и сегодня мы его закрывать не будем, то приглашаю всех на главную часть нашей праздничной акции (берет Веронику под руку). Вы знаете, вы мне нравитесь все больше и больше, способное дитя. Да-да. И я заранее чувствую в вас удивительные потенциальные способности.

В Е Р О Н И К А. Какие?

К А Р Л. По-тен-ци-аль-ны-е. Если хотите, мы также подробно обсудим вопросы потенции и нюансы ее воздействия на лично вашу лирическую натуру… (медленно уводит Веронику)

К Л А Р А. Постойте, а что делать с монументом?

К А Р Л. Пусть пока стоит. Мы с ним потом разберемся. В другом месте и на другом языке (к Веронике). Вы только представьте, я буквально под забором нашел этого негодяя…

В Е Р О Н И К А. Он очень милый…

М А Л Ы Ш. Злые вы. Но вам не запугать талант.

К А Р Л. (уводит Веронику) А я и не буду.

К Л А Р А. И не нужно. Этим займусь я. Мне только интересно, сколько же у него было денег? И почему я об этом не знала?

К А Р Л. Дорогая, сейчас некогда об этом. Но потом… Ладно?

К Л А Р А. Ладно. Но ты об этом пожалеешь.

К А Р Л. Я согласен на все. Во имя молодого искусства (улыбается Веронике). Пойдемте, песня вы наша не спетая. Там ждут столы (Карл и Вероника уходят).

М А Л Ы Ш. Мелкие жалкие людишки. Им нужна только выгода. Деньги… При чем тут деньги, если их уже нет? Им не дано увидеть мир с высоты постамента. Им не дано ощутить величие окружающей среды и уникальность в ней меня.

К Л А Р А. Да? Может с высоты своего величия ты все же снизойдешь ко мне?

М А Л Ы Ш. Зачем?

К Л А Р А. Ага… Я так понимаю, что тебя перестали интересовать и мои отношения с тобой и, тем более, мои отношения с Карлом, которыми ты, кстати, очень даже пользовался. Я правильно понимаю?

М А Л Ы Ш. Нет.

К Л А Р А. Нет? Тогда почему?

М А Л Ы Ш. Ты не можешь понимать вообще. Женщинам это не дано.

К Л А Р А. Ах вот оно что… Ну, конечно, ты теперь у нас памятник, а памятники не снисходят к обычным смертным женщинам. Ну что же, тогда ищи себе другую бабу. Каменную. С веслом или лопатой. А я ухожу. Слышишь? Ухожу!

М А Л Ы Ш. Иди.

К Л А Р А. Ты думаешь, эта соплячка прибежит к тебе? Как бы не так! Она теперь изучает тонкости потенции.

М А Л Ы Ш. Пусть изучает. Меня не интересуют ни ее тонкости, ни его потенция. Меня ничего не интересует. Потому что смотрю на мир и думаю о нашем союзе.

К Л А Р А. Господи, какой мир? Какой союз?

М А Л Ы Ш. Союз нерушимый духовно свободных. Мир и я. Я и мир. И больше никаких женщин. Я вижу, как внутри мира открывается огромный глаз и радостно смотрит на меня. Я чувствую, как во мне поднимается нечто истинно великое навстречу удивленному миру…

К Л А Р А. Великое? У тебя даже мелкое никогда не поднимается! Ни навстречу миру, ни навстречу никому. Тьфу на тебя, истукан.

М А Л Ы Ш. Ступай, меркантильная женщина. Тебя ждут еда и муж.

К Л А Р А. (после паузы) Хорошо. Я уйду. Но ты об этом пожалеешь.

М А Л Ы Ш. Мне жаль тебя, неказистая.

К Л А Р А. Болван каменный… (уходит)

Малыш присаживается на постаменте.

М А Л Ы Ш. Стоять в героической позе было неудобно. Но я привык. Человеку свойственно привыкать к хорошему даже в провинции. Немного мешали птицы, но волевым усилием я заставил себя не обращать внимание на пернатых. Население сразу признало во мне исторический авторитет, хотя Отцы города некоторое время смущались и нервничали. Но, в конце концов, здравый смысл победил и в мэрии была утверждена должность окладом. Жизнь брала свое. У меня появилось множество новых друзей, знакомых и просто приятелей. По утрам со мной здоровались дворники и постовые милиционеры, по вечерам — поэты и бомжи. Молодые мамаши приводили ко мне сопливых человечков и показывали им, каких высот может достичь человек, если он хорошо учится. Я стал чувствовать себя свободнее и произвел некоторые усовершенствования в композиции памятника. Теперь я мог иногда сидеть, лежать и даже ходить по нужде. Люди одобрили мои творческие поиски, а городское начальство выделило некоторую сумму на озеленение территории вокруг меня. Одной из досадностей оставалась погода, но сильный дух и закаленное тело помогали с честью переносить тяготы и лишения государственной службы. Была, правда, еще одна проблема, то есть, совсем небольшая, ну просто крохотная проблемка личного характера…

На площадь выходит Вероника с авоськой. Подходит к памятнику. Малыш отворачивается и не обращает на нее никакого внимания.

В Е Р О Н И К А. Малыш, ну, Малыш… Я тебе поесть принесла. Картошечки с огурчиками. Яичницу с ветчиной. Курочку. Воблу. Пиво…

М А Л Ы Ш. Замолчи! Зачем? Зачем ты ходишь сюда? Зачем ты ходишь сюда с едой?

В Е Р О Н И К А. Но ведь ты же голодный. Стоишь тут на работе без выходных, и даже крошки в рот не берешь. Похудел весь. Бледный стал…

М А Л Ы Ш. Мне ничего не нужно. Даже пива.

В Е Р О Н И К А. Но ведь так можно заболеть и умереть. А я не хочу, чтобы ты умирал от голода и жажды. Возьми, покушай (протягивает Малышу авоську с едой).

М А Л Ы Ш. Уходи. Забирай прочь свою воблу и неси ее этому…

В Е Р О Н И К А. Ты все еще обижаешься, да? Но ведь я не нарочно. Он так вежливо разговаривал и рассказывал всякие интересные вещи, что я просто не могла удержаться. А потом мы говорили о тонкостях и пили шампанское, говорили о потенции и пробовали водку, вспоминали о чем-то еще и тоже… Но я все время помнила о тебе.

М А Л Ы Ш. И поэтому вернулась через месяц.

В Е Р О Н И К А. Да, вернулась. К тебе. А ты все равно стоишь и на меня не смотришь.

М А Л Ы Ш. Я мыслю о глобальном. О судьбе. О народе. О моей роли в его истории.

В Е Р О Н И К А. А я? Я тоже пусть и маленький, но все же народ. И тоже хочу иметь и судьбу, и историю. Вместе с тобой. А ты даже покушать не хочешь. А у меня пельмени, котлеты по-киевски, хачапури, маца, цинандали… Может хоть посмотришь?

М А Л Ы Ш. (задумчиво) Мясо… Котлеты… Ну, показывай.

В Е Р О Н И К А. (быстро взбирается на постамент, усаживается и достает еду) Вот, смотри. И вот. И вот. Все свежее, теплое и вкусное. Сама готовила. Для тебя.

М А Л Ы Ш. (нехотя пробует) Еда. Калории… Горючее для желудка и балласт для ума.

В Е Р О Н И К А. (нежно прижимается к плечу Малыша) Ну и что? Пускай балласт, зато приятный. И ты приятный. С тобой так хорошо и ничего не страшно. Я бы вот так всю жизнь просидела. Даже на памятнике.

М А Л Ы Ш. Недалекая ты. Близкая и узкая. Тебе бы поесть, пообниматься… Нет, чтобы философию изучать, механизмами управлять или, на худой конец, литературу писать.

В Е Р О Н И К А. Я пишу. Стихи.

М А Л Ы Ш. Вот я и говорю — глупая ты. Нужно браться за серьезное. За авангардную критику или хотя бы драматургию абсурда (отворачивается). Уходи. Не хочу котлет из мяса киевских животных. И тебя не хочу.

В Е Р О Н И К А. Почему? Я же люблю тебя. Я не могу без тебя.

М А Л Ы Ш. Сможешь. Меня уже любит все человечество. Уходи.

В Е Р О Н И К А. (соскакивает с постамента, зло) Хорошо. Я уйду. Ты не думай, мне есть куда и с кем уйти. И я даже не буду вспоминать о тебе. Я просто забуду о том, что где-то, воображая себя гробницей, стоит один человек. Нет, не человек, а мумия. Я уйду. Слышишь? Уйду!

М А Л Ы Ш. Не кричи. Ступай. Тебя ждут пеленки и мясорубки. Мне жаль тебя.

В Е Р О Н И К А. А мне тебя. Болван каменный… (уходит)

Малыш присаживается на постаменте.

М А Л Ы Ш. Время шло. Жители города уважали меня и я отвечал им отеческой любовью. В темное время суток я бродил по улицам и заглядывал в окна жилищ. Мне интересно было наблюдать за благополучной жизнью простых людей моего города. Я чувствовал себя скромным ангелом-хранителем этих добросовестных учителей, строителей и студентов. Своей любовью, словно огромной ладонью, я накрыл город и тихо радовался доброму счастью сограждан. Понемногу я начал обустраивать место своей работы: разбил цветник, посадил огород и фруктовые деревья. Построил крышу, провел электричество и водопровод. Вокруг меня целыми днями пели птицы, а по ночам гудели провода и батареи парового отопления. Культурная интеллигенция стала заглядывать на чай с плюшками, а творческая молодежь у моего подножия устраивала фуршеты. Люди тянулись ко мне, словно к материнской груди. Дети приходили слушать сказки и плясать танцы. Поэты угощали портвейном и, смущаясь, просили закуски. Старики делились папиросами. И для каждого я находил доброе слово и свежие овощи. Но, к сожалению, оставались еще элементы, не желавшие любить и уважать во мне простого народного героя…

На площадь выходит Карл с мотком веревки. Он осторожно подкрадывается к памятнику.

К А Р Л. Затаился. Притворяется будто спит, а на самом деле… А может и вправду спит? Ну что же, тогда мне проще будет. Тихонько сковырну, — и нет больше идола в нашем Отечестве.

М А Л Ы Ш. Я все слышу и все вижу.

К А Р Л. Ага! Ничего. Можешь слышать. Можешь видеть. Все равно никто тебе не поможет. А я потом вырою ямку и хорошо утрамбую.

М А Л Ы Ш. А вдруг люди? Придут и помешают.

К А Р Л. Не придут. Сейчас ночь, все спят как убитые. А я не сплю. Я пришел.

М А Л Ы Ш. Я знаю, зачем ты пришел. Я насквозь вижу твои грязные мысли. Но ничего не получится.

К А Р Л. Это почему же?

М А Л Ы Ш. Потому что не под силу тебе, темному и мелкому человечишке разрушить, то что создавалось годами.

К А Р Л. Очень даже под силу. Именно мне, темному и мелкому. Как два пальца обмочить.

М А Л Ы Ш. Ты — ничто. А за мной — все прогрессивное человечество. И поэтому Нет, тебе не обмануть жителей Земли и других благоустроенных планет. Поди прочь!

К А Р Л. (разматывает веревку) Мне наплевать на жителей с планетами! Мне нужно уничтожить самозванца, укравшего у меня самое дорогое! Ты, памятник, ты знаешь, что Клара отравилась? Ты знаешь об этом?!

М А Л Ы Ш. Я не помню никаких Клар. Я не помню даже Веронику.

К А Р Л. Ах, ты не помнишь! (набрасывает веревку на Малыша) Дрожи, губитель! Теперь я силой получу то, что мне положено по праву.

М А Л Ы Ш. Ну-ну… Мне очень интересно. Конечно, ты можешь стащить меня и даже растоптать мой пиджак, но никогда, слышишь, НИКОГДА (!) не занять тебе в сердцах народных того места, на котором стою я. Никогда!

К А Р Л. (тянет) А я попробую. Раз-два! Раз-два! Подумаешь, Вероника… Я ей ничего плохого не сделал. Она сама на шею вешалась. И допрыгалась. Взяла дура и на самом деле повесилась. (резко сдергивает Малыша и бросается к постаменту) Мое место! (Карл вскарабкивается на постамент и прыгает от радости. Малыш стоит в стороне, наблюдает и улыбается) А теперь уходи! Это все мое! Слышишь? Что ты молчишь? Что ты улыбаешься? Убирайся! А не то я тебя разорву! Распылю! На атомы! (прыгает на постаменте)

М А Л Ы Ш. (не спеша подходит к постаменту, спокойно) А теперь пошел вон.

К А Р Л. Не пойду.

М А Л Ы Ш. Ты думаешь, мотка гнилой веревки достаточно для того, чтобы стать героем?

К А Р Л. Да.

М А Л Ы Ш. Ты считаешь, что имеешь право на всенародную любовь?

К А Р Л. Да!

М А Л Ы Ш. Глупец! Ты надеялся под покровом ночи влезть на почетное место и нагло пожирать человеческое уважение? Пошел вон!

К А Р Л. Не пойду!

М А Л Ы Ш. Считаю до трех, а потом начинаю будить друзей и сограждан. Они проснутся и обидят тебя навсегда. Раз!

К А Р Л. Не хочу!

М А Л Ы Ш. Два!

К А Р Л. Не могу!

М А Л Ы Ш. Два с половиной!

К А Р Л. Нет!!!

М А Л Ы Ш. Да! Три! Город, подъем!!!

К А Р Л. А-а-а! (падает с постамента, плачет, отползает) Не хочу-у-у!

М А Л Ы Ш. (с достоинством возвращается на постамент) И впредь знай — люди моего города не слепы, а зрячи. Поэтому только я, человек, ставший легендой, достоин занимать это место. А ты, жалкий шакал мировой культуры и техники, уходи из нашего города. А не то сила гнева народного раздавит тебя, как бесполезного таракана! Кыш отсюда, убийца мирных женщин! (Карл, шипя и отплевываясь, убирается вон)

К А Р Л. Ухожу…, ухожу…, ухожу… Но вернусь…, вернусь…, вернусь…

М А Л Ы Ш. Ты, крохотный мерзавец! Беги и не оглядывайся! В нашей истории тебя уже нет!

Малыш присаживается на постамент.

М А Л Ы Ш. (после паузы) В один прекрасный день я осознал себя фактически Богом… Нет! Я был круче! Я возвышался над городом и его окрестностями, над страной, надо всем миром и не видел вокруг ничего грандиознее себя. Ранее далекие и недоступные пространства робко жались к моим ногам и молча признавали свою убогость и ограниченность. Всякие галлактики и спиралевидные туманности послушно становились в очередь, дабы высказать мне восхищение и уважение. Мой микроскопический городок съежился до точки и существовал всего лишь как место, удостоенное чести лежать подо мной. Люди, когда-то проживавшие в нем, стали микробами и вообще пропали за ненадобностью. Мой чистый разум заполнил собой абсолютно все. Я был велик. (после паузы) И поэтому одинок. Убогий мир со всеми его впадинами и выпуклостями, растениями и животными, людьми и шестеренками дрожал у моего подножия, дергался и пытался эволюционировать. Но уже не интересовал меня. Я скучал. О, если бы кто-нибудь, хоть на малую долю, смог представить себе одиночество Творца… Иногда, когда светила слагались в особенно курьезный узор, я вдруг вспоминал маленький городок на окраине мира. Я вспоминал смешных созданий, именуемых женщинами… Я вспоминал невоспитанных птиц и столь же надоедливых детей человеков… Я вспоминал… Оставленные без присмотра, рождались звезды и рушились империи. Плодились цивилизации, а гении добирались максимум до уровня моей щиколотки и тут же рассыпались в прах… Сходились параллели, загибались перпендикуляры, а я вспоминал…

На площадь выходят Карл, Клара с цветами и Вероника с цветами.

К А Р Л. Уважаемые дамы, господа и дорогие гости! Сегодня в нашем городе свершается знаменательное событие. Мы не просто обращаемся взорами вглубь истории города и от души радуемся его героическому прошлому. Нет. Мы намерены восстанавить историческую справедливость в соответствии с нашей необходимостью.

К Л А Р А. (хлопает) Браво! Браво!

В Е Р О Н И К А. (хлопает) Ура! Бис!

К А Р Л. Да! Мы пришли на эту площадь чтобы тем самым вернуть городу его подлинное имя.

В Е Р О Н И К А. Какое имя?

К А Р Л. Наше имя! Когда-то на этом месте мы решили быть и мы сделали это. Теперь нас любят, ценят и уважают.

К Л А Р А. (хлопает) Браво! Браво!

В Е Р О Н И К А. (хлопает) Ура! Бис!

К А Р Л. С тех пор утекло много воды. Не раз темные силы пытались нарушить естественный ход истории, но мы всегда умело противостояли им.

В Е Р О Н И К А. Кому?

К Л А Р А. Не перебивай старших.

К А Р Л. Волею нашего народа и силой его трудолюбия мы победили всех. Поэтому слава нам! Ура!

М А Л Ы Ш. (встает в полный рост) Эй. Вы мне мешаете.

К А Р Л. Вечная память нам, строителям и защитникам Родины!

К Л А Р А. (хлопает) Браво! Браво!

В Е Р О Н И К А. (хлопает) Ура! Бис!

М А Л Ы Ш. (громовым голосом) Тихо!!!

К А Р Л. Что? Вы слышали? Звук…

В Е Р О Н И К А. Где?

М А Л Ы Ш. Это я вам говорю! Я! Ваш создатель!

К А Р Л. А-а-а… (кивает в сторону Малыша) Это в руинах ветер говорит. В древности здесь стоял какой-то этот… статуй.

В Е Р О Н И К А. Кому?

К А Р Л. То ли первопроходцу, то ли его коню.

К Л А Р А. Да? А я не встречала упоминаний…

М А Л Ы Ш. Я не конь!

В Е Р О Н И К А. А я встречала. В одной детской книжке. Будто был он смешным и глупым.

К Л А Р А. Кто? Конь?

В Е Р О Н И К А. Нет, этот…, проходец.

К Л А Р А. Это все сказки. Конь не может быть смешным, потому что он полезное животное.

М А Л Ы Ш. вы, грубые осквернители памяти, как вы смеете своими языками касаться меня?!

К А Р Л. Опять звук… Словно кто-то плачет.

К Л А Р А. Это ветер. Сквозняк.

М А Л Ы Ш. Какой сквозняк?! Это я! (спрыгивает с постамента, бросается ко всем, дергает их, кричит) Слышите?! Это я! Ваш памятник! Ваш спаситель! Тот, кого вы всегда любили! (все молчат) Видите?! Вот он я! Живой! Помните меня? Узнаете меня? (все молчат) Да, как же это? Вы что — слепые? Вы что — каменные? (рвет на себе пиджак) Я не сквозняк! Я не конь! Я человек!

Внезапно Карл, Вероника и Клара бросаются к постаменту и влезают на него.

В С Е.. (кроме Малыша, хором) Обманули дурака на четыре кулака! На пятое дуло! Чтоб тебя раздуло! (хлопают) Ура! Ура! Ура! С днем рождения, болван каменный! (водят хоровод на постаменте) Хепи бесдей ту ю! Хепи бесдей ту ю! Хепи бесдей, хепи бесдей, хепи бесдей ту ю!

М А Л Ы Ш. (в растерянности) Что? Почему? Вы как?.. Вы зачем?.. Я… Это правда? Вы узнали меня? Вы помните меня? Вы любите меня?

К Л А Р А. (спрыгивает с постамента, обнимает Малыша) Ну, конечно, помним, дурачок ты наш.

М А Л Ы Ш. (к Кларе) Но ты же отравилась?..

К Л А Р А. Я помню, дурачок ты мой.

В Е Р О Н И К А. (спрыгивает с постамента, обнимает Малыша) Ну, конечно, любим, глупыш ты наш.

М А Л Ы Ш. (к Веронике) А ты повесилась?..

В Е Р О Н И К А. Я помню, глупыш ты мой.

К А Р Л. (сходит с постамента, похлопывает Малыша по плечу) Это мы пошутили.

М А Л Ы Ш. (растроганно) Правда? Вы не обманываете меня?

К Л А Р А. Ты обижаешь нас…

М А Л Ы Ш. Нет-нет, я верю вам! Я люблю вас!

В Е Р О Н И К А. И мы любим тебя! (забрасывает Малыша цветами)

К Л А Р А. Мы обожаем тебя! (забрасывает Малыша цветами)

К А Р Л. Потому что мы придумали тебя.

К Л А Р А. И твоего коня.

М А Л Ы Ш. Какого коня?

К А Р Л. И теперь, в этот светлый день рождения нашей идеи, мы пришли на старую добрую площадь, чтобы вспомнить детство золотое и юность озорную.

К Л А Р А. Какие каштаны тогда цвели…

В Е Р О Н И К А. И текла спокойная река…

К А Р Л. И мы были молодыми и веселыми.

В Е Р О Н И К А. И всегда было лето…

М А Л Ы Ш. А я?

К А Р Л. А помните, как мы ходили за грибами?

К Л А Р А. А потом ловили толстых ленивых раков (целует Карла). Похожих на тебя.

В Е Р О Н И К А. А потом гоняли наглых сытых голубей (целует Карла). Похожих на тебя.

М А Л Ы Ш. А я? Я тоже ловил… Я тоже гонял… вы помните?

К Л А Р А. И не было никаких памятников.

В Е Р О Н И К А. Да и зачем нам каменные причуды, если мы и так все помним?

К А Р Л. А однажды мы нарисовали город и придумали маленького бумажного человечка. Он жил в спичечном коробке и воображал себя большим начальником.

В Е Р О Н И К А. А по ночам он мечтал удрать из коробка, поймать кузнечика и ускакать на нем в далекие страны.

К Л А Р А. Именно так. Но я чиркнула спичкой и человечка не стало.

В Е Р О Н И К А. Жаль. Он был глупым, но хорошим.

М А Л Ы Ш. А я?..

В Е Р О Н И К А. А может опять за грибами? В лесу так хорошо…

К Л А Р А. Летом в лесу щекотно в носу…

К А Р Л. А давайте! И пусть боятся земляники и сыроежки! (Карл, Вероника и Клара берутся за руки и, напевая хором, уходят в лес)

В С Е. И мы, поколение новой идеи,

Несем имя города через века.

Назло подлецам и возможным злодеям

Наш город Ля-ля ля-ля-ля ля-ля-ля!

М А Л Ы Ш. А меня? Земляники-сыроежки собирать… Раков пугать… Я тоже хочу детство золотое… Я тоже был! Возьмите меня с собой! Слышите! Я с вами! Я хочу гулять! Я хочу ходить по дорогам и плавать по воде! Я хочу ловить бабочек и воровать яблоки! Я НЕ ХОЧУ быть памятником никому! (бросается вдогонку, но тут же возвращается, бросается опять и возвращается снова. Обессиленно падает возле постамента) Но ведь кто-то должен? А кто, если не я? Кто хочет быть вот так — сейчас, сразу и навсегда? (взбирается на постамент) Кто может стоять здесь и любить всех, кто его не помнит? Кто хочет вечно охранять могилы с любимыми трупами? Кто? А я буду! Все уйдут, улетят на самолетах и уплывут на кораблях. Мужчины и женщины. Дети и взрослые. Седые старики и лысые младенцы. Все. А я буду. Сам. Один. Без коня и без друга. Всегда (дальше говорит все тише и тише). Живой. Без коня… (шепчет, закутывается в ткань, играет негромкая музыка, гаснет свет…)

занавес

ПРИДУРКИ

Сергей Щученко

Действующие лица:

Первый.

Второй.

Третий.

Ночь. Улица. Фонарь и т.д. У фонаря стоит Первый — курит и таращится на фонарь. Из-за угла аптеки выруливает Второй. Обнаружив Первого, Второй притормаживает и подбирается к Первому сзади.

В Т О Р О Й. Эй, придурок!

П Е Р В Ы Й. (оборачивается) Это ты сказал «придурок»?

В Т О Р О Й. Я? Нет. Это ты говоришь «придурок».

П Е Р В Ы Й. Тебе что — делать нечего? Гуляй, пока при памяти.

В Т О Р О Й. Это ты мне? Что — вышел перед смертью пыхнуть?

П Е Р В Ы Й. Перед твоей. Давай, проходи мимо.

В Т О Р О Й. Я тебя трогаю? Ты, придурок, я тебя трогаю? Да я тебя сейчас вокруг фонаря узлом завяжу. Да ты у меня в этой аптеке жить будешь. В заспиртованной банке. Понял?

П Е Р В Ы Й. Я тебя предупредил. «Скорую» вызывать не буду — всё равно не успеет. Но тебе ещё может крупно повезти, — если ты быстро-быстро побежишь вдоль по этой улице за угол.

В Т О Р О Й. Уже побежал (плюёт под ноги Первому).

Из-за аптеки вылетает возбуждённый Третий и тут же натыкается на Первого и Второго.

Т Р Е Т И Й. Эй, придурки! Короче, быстро, я, блин, вас спрашиваю — здесь баба такая не пробегала, а?

П Е Р В Ы Й. Родной, ты что — компас потерял? Ты кого придурками называешь?

Т Р Е Т И Й. Не, ну вы тупые совсем, да? Вопросов не понимаете?

В Т О Р О Й. Во даёт! Мужик, у тебя зубы жмут или ты совсем придурок?

Т Р Е Т И Й. Я не понял. Вы — оба — вы чего стоите? Вы у меня сейчас ляжете. Вы бабу, блин, в конце концов, видели или нет?

П Е Р В Ы Й. Какая баба? Здесь что — по ночам идиоты собираются? Или только придурки?

В Т О Р О Й. Слышь ты, охотник за бабами, он тебя придурком обозначил. И меня.

Т Р Е Т И Й. Блин. Кретины! Бабу не видели? Такую?!

П Е Р В Ы Й. А за кретина ты ответишь. Но сперва этот придурок ответит за придурка…

Где-то наверху с грохотом распахивается окно, из которого вылетает ведро воды и разъярённый женский вопль: «Придурки! Не мешайте людям спать!»

П Е Р В Ы Й. Кто придурки?..

занавес

1998–2002, Киев-Москва