Опера на энтузиазме21 декабря 2014

 

Текст: Любовь Морозова

Фото: repor.to


В конце августа киевские академические музыканты впервые собрались вместе в рамках школы-резиденции перед «Гогольфестом». Третий гастрольный проект Влада Троицкого – после этно-хаос группы «ДахаБраха» и фрик-кабаре «Dakh Daughters» – опера «Кориолан», должна была сорвать бурные аплодисменты в Украине и уехать покорять Европу. Однако результат, который киевляне увидели в конце ноября в стенах Центра культуры и искусств НТУУ «КПИ», заставляет сомневаться в его европейских перспективах.

Метод сочинения оперы с самого начала вызвал скепсис в музыкальной среде: инструменталисты и вокалисты должны были совместно сымпровизировать двухчасовой спектакль, а затем заучить удачные моменты, оставив зазоры для концертных импровизаций. Очевидных примеров, где автором партитуры был бы коллективный разум, а не отдельный автор, в голову не приходило. Зато вспоминались неудачные опыты групповых импровизаций, особенно в академической среде. В джазе с этим проще – принцип джем-сейшена заключается в том, что музыканты собственные импровизации нанизывают на заданные темы, так называемые джазовые стандарты (они же –  evergreens), большинство которых первоначально были поп-песнями конца XIX – начала XX веков, песнями из бродвейских мюзиклов или из голливудских кинофильмов. То есть, у импровизации присутствует определенный фундамент, подвижное базируется на неподвижном. Влад Троицкий же предложил музыкантам прямо противоположный путь – выкристаллизовать конечный продукт в ходе импровизаций, однако, как показала премьера, твердый осадок выпал далеко не во всех сосудах. Большинство из них так и остались стекляшками с мутной водой.

До того, как продемонстрировать премьеру, музыканты дважды «обкатали» фрагменты будущей оперы. Первый раз это случилось в сентябре на «Гогольфесте», второй – через месяц на форуме «Донкульт». Оба раза «Кориолан» представляли в концертной версии, без театрализации и предоставления слушателям печатного либретто. Увязать услышанное с текстом Шекспира при этом было сложно. Понять, что в одной из эффектных групповых сцен вокалисты скандируют «Рим, Рим», а не «ррры, ррры» – тоже нелегко. И в то же время, как и в любом другом проекте Троицкого, здесь присутствовала звуковая магия, много сильных эмоций и, если так можно выразиться, отлично созданное настроение – меланхолично-медитативное (понятно, с самим «Кориоланом» мало связанное).

За четыре месяца подготовки будущей оперы не появилось главного: профессионализма. Не секрет, что все это время оперная труппа работала на голом энтузиазме – по сути, это была не серьезная работа, а кружок по интересам. Все участники проекта зарабатывали искусством в других местах, а здесь получали моральные дивиденды – общение с Владом Троицким, навыки актерской игры и т.п. У оперы был сказочный пиар, а каждого из участников (всего их было 12 – 6 вокалистов и 6 инструменталистов) отдельно представили в программках. С другой стороны, если проект с финансовой стороны выглядел как художественная самодеятельность, то таковым он оказался и в творческом плане.

Одновременно «Кориолан» не стал и школой для оперных певцов – для этого нужно было хотя бы пригласить преподавателей, которые занимались бы с музыкантами вокалом, хоровой подготовкой и пантомимой. На всем этом то ли сэкономили, то ли не сочли необходимым. В результате со сцены звучала не то чтобы откровенная фальшь, но согласованной вертикали не получилось ни разу.

Оперу, фактически, вытащили на себе два человека – вокалистка Марьяна Головко и электронщик Антон Байбаков. Первая придумала и исполнила самые интересные номера. Два из них основывались на цитировании – это ирландская антивоенная протестная песня конца XVIII века «Johnny I Hardly Knew Ya» с запоминающимися повторами «Hurroo Hurroo» и сирийский распев «Христос Воскресе», воспринимаемый как роскошная песня Шехеразады. Третьим номером была совместная работа Марьяны и Антона Байбакова – положенный на музыку 36-й сонет Шекспира – «Let me confess that we two must be twain». Она стала лирическим центром произведения – любовный дуэт Виргилии и Кая Марция (Антон Литвинов) под нежный звон бубенчиков и перекличек виолончели (в руках Жанны Марчинской) со скрипкой (Артем Дзегановский). Музыканты между собой называли Виргилию «душой» оперы – ее божественную природу подчеркивало пение на английском языке, отстранявшее жену Кориолана от украиноязычной действительности. Виргилии оказалось так много, что, фактически, состоялось то же смещение акцентов, которое когда-то проделал Петр Чайковский в своем «Евгении Онегине», когда вывел Татьяну главной героиней «лирических сцен». В «Кориолане» же Троицкого главным оказался не Кай Марций, а Виргилия.

Уже упомянутый Антон Байбаков «сшил» общее действо своей музыкой, выступающей то фоном, то первым планом. В основном это была лаунж-музыка. Его присутствие в проекте еще дальше отодвинуло первоначальную задумку – написать так называемую «новую оперу». Хотя такого жанрового определения не существует в природе, но в целом понятно, чего хотел Троицкий – языком современной классической музыки написать оперу. Под само определение «новой музыки» чего только не подпадает, но главное ее отличие от всех других – это актуальность языка (и, чаще всего, его радикализм) и опора на традиции классической музыки. Среди традиций главные, пожалуй, – это интеллектуализм, превалирующий над развлекательностью, тщательная проработка деталей и наличие партитур, скажем так, многоразового использования. Ни одного из этих трех компонентов, в конечном счете, «Кориолану» добиться не удалось.

От постановки к постановке опера все дальше мигрировала в область развлекательной музыки. Троицкий поставил ее на своеобразные «костыли», привинтив тексты к ярким жанрам – регги, танго, колыбельным, духовным песнопениям и маршам. Что-то подобное сто лет назад сделали додекафонисты, когда попытались придать форму своим 12-тоновым экспериментам – для этого сгодились и баркаролы, и серенады, и пассакалии и еще много чего. Та музыка пережила век своих создателей. Переживет ли эта – пока утвердительного ответа нет. Увы, ноябрьская премьера была лишь черновиком оперы с многочисленными помарками и рожицами на полях.

Следующий показ «Кориолана» состоится в Киеве 28 февраля.


Другие статьи из этого раздела
  • Театр і революція. творчість познанських «вісімок»

    У Польщі Театр Восьмого Дня вже став класичним, пройшовши довгий шлях від студентського театру поезії до театру європейського рівня. «Вісімки» спробували вдосталь різноманітних технік та напрямків (включно із методою містеріального театру Гротовського) до того, як зрозуміли, що саме вони прагнуть доносити людям. Цей театр можна назвати послідовником театру Ервіна Піскатора та в дечому навіть Мейєрхольда.
  • «ЛИЧНОЕ ДЕЛО» СЕЗОНА

    Хедлайнером московского фестиваля «Сезоны Станиславского» и событием этого сезона гастролей стал спектакль Томаса Остермайера «Замужество Марии Браун». По словам режиссера, в одноименном сценарии Фассбиндера ему была интересна история Германии жестокого ХХ века, которая, как в зеркале, отразилась в судьбе немецких женщин.
  • Київська «Різня» без бензопили

    Про те, як в Молодому театрі показали прем’єру вистави за сучасною французькою п’єсою
  • «Токіо/Фестиваль». Театр після Фукушіми

    «Токіо/Фестиваль» театральний фестиваль, що проходить в Токіо щорічно з 28 жовтня по 25 листопада з 2009 року. Театре за підтримки Фонду Ріната Ахметова «Розвиток України» мало змогу відвідати другу половину фестивалю, і дізнатися про стан сучасного театру в Японії.
  • Немцы в Украине: три дня самоидентификации

    Новая инициатива Гете-института — это комплексный театральный проект, посвященный проблемам идентичности и прошедший под знаком концептуального вопроса «Кто Я?». Второго декабря провели закрытый показ спектакля «Бешенная кровь» Нуркана Эрпулата и Йенс Хиллье и публичную читку пьесы Мариуса фон Майенбурга «Камень». Третьего декабря показали спектакль Центра «Текст» и Черкасского муздраматического театра им. Шевченко «Город на Ч.»

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?