|
«Том»: уровни правды26 февраля 2017
Текст Елены Мигашко Фото Лизы Щепиной
«Дикий театр», одной из важнейших художественных установок которого является провокация, зачастую презентует не просто премьеры, но и новые имена – драматургов, режиссеров, независимых коллективов. Так вышло и на этот раз. Совместно с «Мыстецким Арсеналом», труппой Львовского театра им. Леси Украинки, издательством Анетты Антоненко, поддержкой канадских и французских институций, команде за считанные недели удалось организовать первопрочтение Марка Бушара на украинской сцене. Речь идет о культовой пьесе «Том на ферме», которую любители фестивального кино знают по одноименному фильму Ксавье Долана. Стоит сразу отметить: разговор будет вестись всего лишь об одном из вариантов спектакля. Еще на кастингах режиссер Павел Арье отобрал три актерских состава. А поскольку спектакль является ко-продукцией, не закрепленной за «родным» пространством (катающейся между Киевом и Львовом), сложно предугадать, как отобразятся на нем те или иные особенности площадки в сочетании с разными «вариантами» главного героя.
Но что же такого резонансного в истории канадского автора, что именно ее отобрал для постановки «Дикий»? Прежде всего, пьеса привносит в украинский театр тот дискурс, который, хоть и является привычным для многих фестивалей и читок, но еще ни разу не был представлен в развернутой сценической постановке. Это – тема ЛГБТ групп, а также осмысленного или рефлекторного отторжения по отношению к ним. И, конечно же, вариант ответа на вопрос, к чему такое отторжение может привести. Главный герой Том (Роб Фельдман) приезжает прочесть речь на похоронах своего погибшего в автокатастрофе любовника. Оказывается, никто из родственников на ферме не знал, что Гийом был геем. Более того, мысль об этом для подобной местности была бы дика и невыносима. Исключение составляет только его родной брат Фрэнсис (Андрей Сидоренко). Он-то, конечно, сразу признает в незнакомце Томе «того самого» тайного любовника из города. И с помощью грубой силы, шантажа, он вынуждает Тома не говорить правду страждущей матери (Татьяна Фролова). Том остается на ферме, разыгрывая старого друга, знакомого девушки умершего. А с Фрэнсисом у главного героя завязываются полные агрессии, игры, странной и болезненной привязанности, любовные отношения. Тут впору вспомнить и о садомазохистском комплексе Фрейда, и о «стокгольмском синдроме» жертвы.
Сцены в спектакле выстроены таким образом, что вместе с фактическими, «внешними» репликами в диалоге, герой нередко озвучивает и свой «внутренний» монолог. Эти реплики даются Марком Бушаром на контрасте: комментарии Тома в отношении каждой микро-реакции матери, или пронзительная тирада матери-Агаты о ненависти к салату с макаронами, который, тем не менее, каждый в селении считает ее «фирменным блюдом». Сквозной нитью в этой истории проходит тема несмелости в отношении правды – боязни сказать правду и жить, соответствуя самому себе. Начиная с ненавистного салата и заканчивая определяющим секретом о жизни близкого человека. Это бушаровское «отстранение» становится одним из немногочисленных режиссерских решений в спектакле. Постановка Павла Арье сверхлаконична и максимально удобна для транспортировки. Вместе с несколькими стогами сена ее предметный мир составляют деревянные громыхающие ставни, цепи, табуреты и корыто – предметы, которые, к сожалению, слишком долго остаются незадействованными в спектакле. Говорить о развитии или, хотя бы, о «не-декларативности» сценографических образов здесь не приходится. Как, впрочем, и о докладывающей текст, пропускающей внутренние события, актерской игре. Визуальная метафора появляется единожды и дает определяющий, хоть и вполне лобовой, образ спектакля. Агата вместе с Фрэнсисом неоднократно вспоминают местных койотов и популярную в здешних местах охоту. Том и Фрэнсис появляются на сцене в громоздких масках-чучелах – соответственно, буйвола и оленя. Происходящее на сцене связывается с травлей в мире дикой природы, а стратегии участников приравниваются к странным поведенческим типам животных. Лишний раз подчеркивается телесная, «животная» подоплека всего сценария.Зритель, не знающий фабулу Бушара, следит за сюжетом. Ведь перед ним разыгрывается почти детективная история в духе вопроса «Кто убил Лору Палмер?». С таинственной жизнью погибшего провинциала, замкнутым «сеттингом» колоритной фермы, маньяком-братом и трупами коров, брошенными койотам на корм. Но очень хочется, под стать Тому, чья невысказанность вела к трагическим последствиям (каким – смотрите на показах «Дикого»), сообщить: «Дикий театр» не занимается настоящим художественным исследованием. И даже настоящей художественной провокацией, которая могла бы поставить зрителя перед фактической необходимостью изобретать новую оптику для чтения еще не сложившегося паттерна «объект-восприятие». Но «Дикий» занимается тем, чем, видимо, слишком долго брезговала заниматься украинская сцена: делает театральной ту аудиторию, которая раньше ею не была.
И кто знает, возможно, это и есть наиболее удачная стратегия: вместо «а я один в белом пальто стою красивый» – самостоятельно прийти на территорию того, кого хочешь «завербовать» в зрители. То есть в бары, клубы, хабы, выставочные и концертные помещения. Премьера «Тома…» состоялась, прежде всего, как событие. И как заявленный в рамках украинской культурной жизни дискурс толерантности. Ведь едва ли можно будет назвать еще хотя бы один пример такого оперативного сотрудничества многих институций во имя театрального продукта: от издательства Анетты Антоненко – до посольства Канады в Украине. Если вспомнить дискуссии американских исследователей о так называемом эффекте «постправды», станет ясно, что для сегодняшнего мира куда как существенней образ, чем фактический состав события или вещи. Ведь именно образ распространяется и оказывает влияние на сознание, вступает в сеть ассоциативных связей и «взращивает» новые идеи в обществе. Образ сверхкоммуникативного, многофункционального, передового и работающего в условиях современного рынка театра-инициатора и транслирует «Дикий».
Будет ли благодарна культурная среда за аккуратную режиссуру Павла Арье – остается вопросом. Но она точно будет благодарна за авторскую подпись в переводном томике пьес Марка Бушара.
|
2007–2024 © teatre.com.ua
Все права защищены. При использовании материалов сайта, гиперссылка на teatre.com.ua — обязательна! |
Все материалы Новости Обзоры Актеры Современно Видео Фото обзор Библиотека Портрет Укрдрама Колонки Тиждень п’єси Друзья | Нафаня |
Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед
Не написал ни одного критического материала
Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)
Терялся в подземке Москвы
Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами
Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах
Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)
Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву
В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»
Стал киевским буддистом
Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке