«Не-Счастье реки Потудань»^{07 сентября 2010}

Текст Марыси Никитюк

Фото Николая Бондарчука

Спектакль «Счастье» режиссера Андрея Билоуса

По мотивам рассказа Андрея Платонова «Река Потудань»

Премьера

Май 2010

Показ в рамках ГогольFestа 2010 спектакль покажут 10 сентября с 18:00 до 20:00 на театральной сцене Киностудии им. Довженко.

Нетипичный репертуар Нового драматического театра на Печерске, состоящий из инсценированных произведений Чехова, Булгакова, Борхеса, Неруды, Пелевина, пополнился Андреем Платоновым в постановке — Андрея Билоуса.

Спектакль «Счастье». Фото сделаны в бывшем помещенье театра

Справка:

Впервые проза стала попадать на сцены русских театров в 20-е годы ХХ столетия, когда тексты романов и повестей воспроизводили практически целиком, сокращая отдельные сцены кратким пересказом. Классиком инсценировки считается В. Немирович-Данченко, который блестяще адаптировал к сцене Ф. Достоевского — «Братьев Карамазовых» и Л.Толстого — «Анну Каренину».

Сегодня проза в театре это, конечно, — редкость, но все же — не новость. На украинской сцене, кроме инсценировок украинской и русской классики, ставили, например, «Улисса» Джеймса Джойса: 1993-й год, режиссер Олег Липцын, спектакль «Дюшес» в Театральном клубе.

«Счастье» поставлено по рассказу Андрея Платонова «Река Потудань»

Самое важное в инсценировке прозы — это найти именно тот способ и метод, который позволит произведение драматизировать. Подобрать сценический «ключ» к прозе крайне сложно, а в случае с рассказом Андрея Платонова «Река Потудань», кажется, невозможно. Первое препятствие к этому — повествование ведется от имени автора, при котором сами персонажи имеют минимум реплик. А в драме, как известно, именно реплики персонажей создают, «лепят» характеры. Вторая сложность — это прекрасный авторский язык Андрея Платонова, насыщенный стилистическими парадоксами, символизмом, что является серьезным препятствием к «дописыванию» реплик и диалогов. Чтобы «сочинить» характеры, драматизировать рассказ, нужно быть Платоновым, никак не меньше. Поэтому «Реку Потудань» решено было оставить, как есть, «разделив» его на реплики и раздав их актерам.

«Река Потудань» — философская притча о любви, мужественности и жестокости. Вернувшись с войны, пережив насилие и смерть, красноармеец Никита Фирсов не может обратиться к жизни. Основной платформой для выражения проблемы смерти-жизни являются его отношения с девушкой Любой — увлечением его детства и отрочества. Даже после свадьбы его платоническая любовь к ней не может найти свое физическое выражение, заставляя страдать и его, и ее.

Это история не столько о любви, сколько о пути мужчины, о том, что только через страдание, забвение, отречение и очищение от насилия, свойственного его природе, мужчина может прийти к созиданию. И к духовной, и физической любви — как естественным его проявлениям. В рассказе очевиден философский подтекст: об этом говорит и основная его идея — показать непростой путь мужчины от насилия к любви через отказ, унижение и аскетизм; и притчевый тон, и ключевой образ рассказа — река — символ изменчивого постоянства и цикличности.

«Счастье»

К сожалению, далеко не все те смыслы, которыми насыщен рассказ Платонова, и которые побуждают вчитываться и осмыслять его, раскрыты в самой постановке. Акценты спектакля, мягко говоря, удивили.

Люба в исполнении прекрасной актрисы Екатерины Кистень предстает слишком зрелой, опытной, сильной и страстной. Рядом с ней Никита — Борис Орлов — выглядит инфантильным юношей, который, следуя тексту Платонова, беспрерывно говорит о любви к Любе, а на деле — пугается ее пылкой чувственности. Его духовную растерянность и физическую несостоятельность приходится читать ни как глубокую этико-философскую проблему, а как банальный житейский страх юнца перед зрелой женщиной. Этот житейский крен — прямая противоположность этико-гуманистическим идеям самого Платонова.

Люба — Екатерина Кистень, Никита — Борис Орлов

Сложно далась режиссеру и работа с адаптацией текста к «многоголосию». Он попытался «разложить» повествовательную ткань рассказа на отдельные «партитуры», снабдив каждого персонажа его историей и словами автора. Это дало актерам реплики, но, к сожалению, не задало им действия. Если в прозе психологизм можно достичь чистым описанием, стилистическим и поэтическим напряжением, то театр в силу своей специфики вынужден его показывать — то есть выражать в действии. А его-то и не хватало, даже, когда актеры играли своих персонажей, это только усиливало поэтическую обособленность каждого слова-образа.

С другой стороны, поэтизм — самая сильная сторона постановки. Здесь и сочная зеленая трава, и пианино учительницы в глубине сцены, и девочка Люба в чулках и австрийских ботинках, — все было готово к тому, чтобы выстроить теплый притчевый тон, поддержать интимность воспроизводимой проблемы, мучительность внутренних переживаний героев.

Сценография выстроена очень красиво — мог бы действительно получиться спектакль-сон, медитативный, как напевный, мистический язык Платонова. Ее основа — символические доски: по ним, как по узким тропам возвращается Никита с войны, из них делают гроб для умершей подруги, из них же — платяной шкаф для новобрачных, отхожее место на базаре — тоже из них. Эта игровая полифункциональность одних и тех же предметов придает спектаклю динамики и радует находчивостью и красотою решения.

«Счастье»

Андрей Билоус — талантливый режиссер, но в частном случае инсценировки платоновского рассказа, даже при наличии отличных актеров, которыми являются актеры Театра на Печерске, чуда не произошло. Более того, странное прочтение главных героев, выводящее спектакль в более простую физиологическую плоскость сбивает с толку. Может, и хотелось бы, чтобы впечатление от спектакля было на столь же высоком уровне, что и те яркие образы-смыслы, которые вызывает сам рассказ, но лукавить здесь неуместно. Нет, рассказ в сравнении намного глубже, интереснее, самобытнее, тоньше. И, возможно, его просто не стоило «разбивать», «разламывать», не стоило именно его плотную ткань переводить в драму. А, если уж и браться за это, то искать сценариста такого же высокого уровня, как Андрей Платонов.