Голем. Долгое путешествие^{26 мая 2008}

Текст Марыcи Никитюк

Театр московского режиссера Бориса Юхананова, ученика Анатолия Васильева, никогда не был в мэйнстриме и туда, понятное дело, не стремился. Его спектакли-испытания, раскрывающие на территории интеллекта и мистериального театра глубокие смыслы, не создаются, чтобы ублажать публику. Каждый должен терпеть муку рождения мысли: режиссер, актер и, в конечном итоге, зритель.

Вот уже семь лет Борис Юхананов строит духовно-культурную общину, началом которой послужили семинары режиссера, участники которых искали под его руководством связь искусства, в частности театрального, и священных текстов иудаизма: Торы, Талмуда, Танаха. Борис Юхананов пытается создать театр там, где, казалось бы, его быть не может, — на фундаменте еврейской религиозно-философской мысли.

Нарочито пафосная сцена на религиозный мотив внутри спектакля, изображающего репетицию. Фото Евгения Рахно

Оказывается, в иврите, как и в большинстве языков мира, нет своего слова, обозначающего «театр» — вместо этого используется греческий термин «θέατρον». А разнообразие театра сводится к нескольким культурным традициям: Западной цивилизации — европейский театр с греческими корнями, Восточной — балийский театр, японский театр Но и Кабуки, и т.д. Каждая театральная система выражает то или иное мировоззрение, но что такое еврейский театр? Бориса Юхананова, скорее всего, не интересуют вопросы еврейской религии или политики. Законы бытия, аналогия божественного творчества и творчества человеческого — вот, что находится в центре его внимания.

Словом, чем режиссер не Моисей и Фараон в одном и том же лице? Как Фараон он обязан быть репрессивным началом, как Моисей — быть освободителем, и вести свою труппу. Театральная постановка как Исход. И с кем еще сравним режиссер, если он постоянно занимается тем, что экспроприирует реальность у зрителя и выдает ему другие вселенные, художественно осмысленные?

Николай Каракаш в роли режиссера устраняет несправедливость: если актеры валяются в пыли, то чем режиссер лучше? Фото Андрея Божка

Определенный этап работы этой духовно-культурной общины, имеющей в своем названии греческое начало и еврейское продолжение: «лабораТория», отразился в трех частях спектакля «Голем. Венская репетиция». После продолжительной работы группа обосновалась в помещении «Школы драматического искусства» в Москве, коллектив состоит и с профессиональных актеров, и со «студийцев», не имеющих театрального образования.

В Киеве первая и третья часть «Репетиций» принесла массу удовольствия публике, но и обескуражила ее. Потому что, думаю, впервые здесь увидели спектакль, рефлексирующий сам себя, спектакль, происходящий сам из себя и сам себя комментирующий. Понять это сложно, даже если видеть. Постараюсь объяснить. Как я понимаю, в работу общины на определенном этапе, когда роли студийцев и самого Бориса Юхананова внутри коллектива уже начинали оформляться, вошел текст еврейского писателя Г. Лейвика, а именно его драматическая поэма «Голем», переведенная на русский усилиями самой общины. В попытке поставить, но не просто поставить, а расшифровать глубинный алгоритм творчества, выраженного в фигуре Голема и пражского раввина 16 ст. Магарала, создавшего его, режиссер открыл весьма интересную и сложную форму будущего спектакля.

Добрый джин Андрей, играющий перводчика в спектакли, стал изображать ужасного Голема. Фото Евгения Рахно

Готовя первую часть, репетиции записывали, и так спектакль начал писать для себя пьесу. Расшифровки Борис Юхананов составлял в драматический текст — получился спектакль, изображающий репетицию и сбрасывающий с себя кандалы театральной условности.

На сцене рассказ о Магарале и его создании Големе, существе, отбрасывавшем две тени, без души, крови и сердца, переплетается с комментариями персонажа Режиссера и разговорами его с актерами по поводу только что сыгранных сцен (Николай Каракаш играет самого Юхананова). Получается сложная кубическая система: театр в театре театра, то есть реальные актеры играют актеров на сцене, которые играют в теле спектакля еще один спектакль.

Это Сергея режиссер попросил показать любимую группу и спеть любимую песню. Фото Евгения Рахно

В неком ритуале повторения перед нами создают Голема, на множество голосов, воспевая его антиприродность и уродство. Все это переводится актерами, играющими переводчиков, на английский и, частично, — иврит. Дело в том, что репетицию спектакля показали на фестивале еврейских театров в Вене год назад, и чтобы сделать спектакль понятным всем, его оснастили художественной формой перевода. После постановки в Вене было обсуждение, записанное на диктофон, из него и родилась третья часть спектакля, которая рассматривает творческий акт сквозь призму иудаизма.

Первая часть была взрывной и смешной, здесь был и гротескный Режиссер, который «подкалывает» своих актеров, и обращение-отсыл к публике, о которой переживали персонажи: мол, зачем ей это все смотреть, или иронически постебывали: о чем думает зритель, когда смотрит спектакль? — О чем угодно, кроме спектакля. Прошлись и по тиранической системе одного Хозяина в театре, взяв за пример издевательства питерского режиссера Льва Додина. В общем, спектакль поднимает массу вопросов, которые одним текстом, да несколькими просмотрами не охватить. Но эта саморефлексия приоткрывает не «кухню» постановки, как многие подумали и разулыбались, а образ мышления творящего, его расслоение на множество ролей.

Вторую часть в Киеве не показали, зато на следующий день показали третью часть спектакля вместо мастер-класса, заявленного в программе ГогольFest.

Третья часть является обсуждением двух предыдущих. Здесь центральным является вопрос роли режиссера, актера, творца и сотворенного, соотношения иудаизма и творчества, свободы и несвободы — ведь вся жизнь ортодоксального еврея расписана в Талмуде. Господь говорит тебе, как ходить, что есть, что делать, ты ложишься спать — и Бог указывает на какой бочок тебе лечь… В острой дискутивной манере стоял вопрос свободы и творчества в спектакле — актеры играли зрителей, некогда бывших на фестивале в Вене и дискутирующих с режиссером. Но более того, Борис Юхананов сам входил в ткань спектакля, реагируя на выбитого из процесса игры Николая Каракаша (его игра не удовлетворяла режиссера), объяснял зрителю, что, будучи драматургом и режиссером можно разорваться, потому что важно, чтобы актер не пропустил ни слова, и чтобы играл блестяще.

Блестящий персонаж, чудом выскочивший на сцену. К сожалению, ее довольно быстро уволокли обратно. Фото Андрея Божка

Борис Юхананов обозначил жизнь своего спектакля как путешествие. Обживая разные объемы, в разных пространствах спектакль видоизменяется, спектакль путешествует. Поэтому, будучи в Москве осенью, когда я его видела, он был до колик смешным, в Киеве весной он оказался серьезным, даже немного тяжеловатым. Все-таки, если первая часть походила на интеллектуальное зрелище, то третья — на испытание для интеллекта.

И как объяснил мне позже Борис Юхананов, спектакль не просто путешествует, а продолжает дальше творить сам для себя текст. Самой поэмы Лейвика было поставлено всего 10%, в трех частях проекта трагедия Голема еще не раскрыта, но потихоньку раскрылась алхимия театрального процесса (в третьей части досталось и Гротовскому, как профанатору таинства, и Станиславскому— с ним просто не согласны). Так что пункт предназначения не ясен, проекты Бориса Юхананова — это путешествия на долгие годы.

В руках актера — текст пьесы, которому он неукоснительно следует, как иудеи предписаниям Торы. Фото Евгения Рахно

Спектакли были показаны 17 и 18 мая в Киеве, в «Арсенале» в рамках ГогольFest