Время Пигмеев,^{23 сентября 2009}

или Темные века

Текст Марыси Никитюк

Обозрение

Вследствие различных организационных сложностей этот театральный ГогольFest оказался фестивалем синтетического искусства: финская недоклоунада, московское ученическое чтение Даниила Хармса, бессловесные АХЕ, потешный мистер Кубик, глубинное «Нингйо». Зарубежная программа в массе своей представлена, скорее, постановочными визуально-зрелищными номерами, нежели драматическим искусством. По словам Влада Троицкого, разноформность этих спектаклей хороша тем, что позволяет режиссерам и актерам найти новое вдохновение, расширить собственный арсенал техник, выйти из идейного застоя.

Но идейно-концептуальный коллапс украинского театра — это следствие общего спада и застоя мирового искусства. И поиск новых форм — не панацея в поиске смыслов.

Модерн начала века, установив первичность формы, захлебнулся в формотворческих исканиях, родив множество производных «измов»: символизм, футуризм, имажинизм, акмеизм, сюрреализм и пр. И мы по-прежнему верим, что новый поиск формы принесет некое духовное облегчение, а то и открытие. Увы. «Смыслов множество», — говорит современная культура, тем самым подтверждая, что всеми ими можно пренебречь. В какую бы форму изощренных экспериментов с видео не облачали свои экзерсисы на тему «человек и современное общество» финны со своим недоцирком «Диалоги», стремящимся стать театром, их попытки, к сожалению, вызывают только уныние, усталость и разочарование.

Но выполняет ли тогда фестиваль свою основную функцию — идейного обновления? Возможно, эстетического: это теплое пространство, где каждый день собираются те, кому это интересно. Однако идейно здесь нечем подзарядится, визуальное трюкачество лишено мучительного, болезненного поиска, а это единственный путь настоящего искусства.

Каким бы трудным для восприятия не был театр Бориса Юханананова со своими проектами «Големов», показанных на прошлогоднем ГогольFestе, он был настоящим. В постановках Юхананова пульсировала живая, постоянно изменяющаяся мысль. Но сегодня очевидно, что идейный кризис расширяется, как космическая дыра, и если есть отдельные творцы, способные на продуцирование хоть какого-то смысла, то они автоматически оказываются в почете хотя бы за старание. Пусть не Ануй, не Камю, не Кокто, но время такое — все понимают, и этим пониманием дальше длят это время пигмеев. А чем меньше пигмей, тем больше его претензия к миру.

Борис Юхананов. Фото ЕвгенияРахно

Взять, к примеру, спектакль «СтарухЫ» Федора Павлова-Андреевича и Степаниды Борисовой. В готическом нижнем этаже, где строгие нервюры убегают в сырую высь на высоком белом постаменте фигура якутской шаманки, обильно закрашенной в белое, выглядит феноменально. Но стоит картинке открыть рот, сделать движение, как мы тут же узнаем этот плоский мир комикс-интеллекта. Нам в лучших традициях университетских театральных этюдов читают на разные голоса, чеканя текст, нашептывая и подвывая и без того неплохой текст Даниила Хармса. Вот есть Степанида Борисова — она хорошая чтица, вот есть Хармс — он признанный русский сюрреалист, а вместе — получается галиматья. И все из-за фигуры режиссера, его желания пойти наименьшим сопротивлением, придать чужим смыслам эффектную форму. Но эффектность — это еще далеко не подлинность, это даже не эффективность — то есть пусть и не блестящая, но добротная качественность. Однако фигура режиссера оказалась слишком мала, чтобы увязать две противоположные и дикие стихии: Хармса и шаманизм. Ни смысла, ни эмоций.

Степанида Борисова. Фото Андрея Божка

Финны. О финны, Вилле Валло, которого все перепутали с солистом группы HIM и Каале Хаккарайдэ… Они сумели своим отъявленно ленивым скольжением по всему современному визуальному искусству вывести из себя бывалого зрителя. Фокусы из разряда «только что закончил цирковое училище», обыгрывание несуразных па, разнообразные манипуляции с телефоном и более-менее качественная работа с видео. Но боги, нужно вспомнить хотя бы Богомазовскую «Женщину из прошлого», где видео-декорации осмысленно служат целям режиссера, где они эффектно дополняют смысловую канву спектакля, чтобы понять, что финское представление — уныло, и нет ему прощения за появление в таком виде перед зрителем.

Вилле Валло. Фото Евгения Рахно

Каале Хаккарайдэ. Фото Евгения Рахно

Испанец Мистер Кубик был наиболее близок к тому, что сейчас может оправдать отсутствие новой идеи — его спасла искренность. Мистер Кубик — Фернандо Санчес Кабезудо — отрефлексировал свое собственное изумление и урбанистическую агонию, попав как-то раз в отчаянно малометражные жилищные метры. Из этого и родился спектакль-клоунада «Метр кубический». На сцене куб в разрезе, зритель как бы смотрит сквозь одну из стен помещения на то, как там уживается, корчась в лихорадочных буффонных спазмах маленький смешной человечек. Сам Фернандо утверждает, что его традиция пантомимы основывается на чаплиновских практиках, но больше это было похоже на мультяшку.

Мистер Кубик. Фото Андрея Божка

Много шаржевых смешных моментов: Кубик обустраивается, извлекая из желтого чемодана медвежонка и кактус, Кубика зомбирует телевизор и расстреливает газета, он заказывает себе вечеринку с друзьями по телефону. Уборка пылесосом перерастает в гонки на машинках, развешивания белья на метре кубическом — в боксерский ринг с мухой. Когда Кубик зашторивает свою четвертую стену, сквозь которую мы его наблюдаем, то на зашторке появляется видео: много разных Кубиков-человечков выглядывают из маленьких окошек, которых становится все больше, человечки — все мельче — многоэтажка-муравейник, тысячи бессмысленных скоплений энергий на квадратном метре. По сути, спектакль «Метр кубический» рассматривает ту же проблему маленького человечка, вынужденного жить в непомерных масштабах мегаполиса, что и «Диалоги» финнов, но у Кубика это получилось смешнее и изящней. Правда, тема постановки лежит на поверхности, и не раз была отрефлексирована, и местами пантомима и клоунада Кубика соскальзывает на однообразие и пошлость.

Мистер Кубик после спектакля. Фото Андрея Божка

Словом, получить эмоциональный заряд, эстетически встряхнуться подобные вещи позволить еще могут, но идейно они пусты. Европу наводнили маленькие компании, работающие в стиле «новый цирк», у кого-то получается лучше, у кого-то — хуже, но это все же путь в никуда, путь по прямой, а не в вверх. Сейчас предельно ясно, что в эксперименте и трюкачестве спасения нет. Только изнурительный и болезненный поиск готового на жертвы творца сможет принести что-то новое.