Самое прекрасное выражение искусства с той поры,^{14 января 2008}

Мои догнивающие мозги, будто какой-то механизм, продолжают работу по ту сторону могилы

Альфред Жарри,

писатель, драматург, хулиган

Одним из первых, кто востал против тонкости и эстетизма отживающего ХІХ века, был странноватый, закомплексованный человек, ростом метр шестьдесят один, с маниакальным стремлением к самоликвидации. Он предвосхитил дадаизм, сюрреализм и театр абсурда, планомерно превращая свою жизнь в непрекращающийся перформанс. А хотел он признания и всеобщей любви — всего-то. Но Альфреду Жарри не везло, его не любили и не признавали, и, наконец, свой недостаток он превратил в объект собственной гордости. Загнанный автор деструктивного модерна посреди плавных и мягких Маларме и Верлена имел достаточно невыигрышную гримасу. Гримасой эксцентричного Альфреда Жарри был Король Убю.

У каждого творца есть свой герой, прототипом которому является он сам, этот герой обычно служит убежищем для автора. Жарри же наоборот не прятался за персонажем, а 11 лет пытался срастись с тем, кто обеспечил ему литературную экзилию (с Папашей Убю), в конце концов, у мягкого, избалованного материнским воспитанием, провинциального мальчика появляются дикие манеры, ровный и слегка идиотский пробор, удивительно параноидальная тяга пить и оригинальная подборка чудачеств.

Вундеркинд Реннского лицея, в котором не одно поколение лицеистов издевалось над учителем физики Феликсом Эбером (Папаша Эбэ, позже король Убю), в Париже не поступил ни в одну из высших школ. Он так на всю жизнь и остался бакалавром, не сумев даже дойти до устного экзамена в Высшую Нормальную школу, он провалил все. В последующие 1892 и 1893 годы он четко продолжает штурмовать неподдавшееся заведение. Жарри работает журналистом, в одном из журналов публикует первую прозу «Гиньоль», получает за нее премию, пишет философское эссе «Быть и жить». Жарри был введен в круг французских символистов, которые толпились вокруг «Меркюр де Франс» Реми де Гурмоном, который предложил Жарри совместно издавать литературно-художественный журнал «Имажье».

Альфред Жарри. 1896

Не успел Альфред Жарри сделать первые успехы, как пришлось нести долг перед отечеством. Жарри надо было отбыть на службе 4 года. Альфреда, считай, воспитала мать, страшная женщина, классически глупая, озабоченная нарядами милая болтушка Каролина Жарри. Когда малышу Альфреду-Анри было шесть, мать забрала его и сестру и ушла от их отца — легкомысленного торгаша — в маленький Сен-Брийе, а потом в Ренн, столицу Бретани. И вот Жарри балован, c повышенным чувством эстетики, плохо сложен физически с ростом в метр шестьдесят один — теперь он в армии. Там его, в общем-то, не обижали. Благодаря высокопоставленным родственникам он мог позволить себе мелкое хамство, частые симуляции болезни, неразрешенные отлучки, но эти короткие ножки, которыми нужно маршировать и этот затхлый дисциплинированный воздух…

Его комиссовали через 13 месяцев из-за «желчнокаменной болезни». По возвращению он приступает к работе в театре Орэльна Люнье-По «Эвр». Здесь и начинается метаморфоза провинциального, закомплексованного интеллектуала. Жарри в 1896 году издал и поставил (конечно же, усовершенствовав) скомпилированные поколениями реннских лицеистов приключения Папаши Убю на сцене тонкого символистского театра с тонким высокохудожественным репертуаром в именах Ибсена, Метерлинка, и соответственно, с непривыкшей к грубостям публикой.

«Король Убю» состоит из трех частей: «Убю-король или поляки, «Убю закованный» и «Убю рогоносец».

«Убю или поляки» это абсурдное и смешное, полное жестокости, произведение. Бурлеск. Это коллективная лицейная сатира, где размахивающий ершиком от унитаза омерзительный, склонный к афористичности, грубиян Папаша Убю сначала захватывает бразды правления в Польше («а точнее нигде»). А потом воюет со всем русским войском на чахлой полуголодной лошаденке. Две же последующих части являются оригинальными произведениями Жарри.

Вторая часть — пародия на сытую, бесящуюся с жиру Францию, «страну свободных людей». Свобода возводится в абсурд, она двыражается даже в обязаности мыслить иначе, делать то, чего не делают другие. Например, трое свободных людей под началом командующего Пипиду проходят муштру свободных людей, они должны действовать противоположным командам образом. В этой стране Папаша Убю, бывший король Арагонский и Польский, а нынче член ордена иезуитов решает зарабатывать на жизнь своими руками, то есть стать принудительным рабом. Папаша Убю и Мамаша Убю попадают в тюрьму, где устраиваются очень даже неплохо. Английский лорд, проезжая мимо, решает, что тюрьма — это дворец и ожидает Папашу с Мамашей, чтобы дать королевской чете чаевых. В конце концов, свободные люди теряют терпение и решают сами устроиться хорошо в тюрьме и на галерах, вместо Папаши Убю и его прихвостней. Совершается прелюбопытнейшая погоня, абсурдная и витиеватая. Даже султан, на чьи галеры так спешат и заключенные и свободные люди, признает, что Папаша Убю его потерянный брат, но просит об этом молчать, ведь тогда придет конец его царствию.

Король Убю — рисунок Альфреда Жарри

На допремьерный показ собрался, как говорится, весь Париж. И весь Париж недоумевал — сначала он похихикивал себе под нос, но в третьем акте Жорж Куртелин, именитый драматург, вскочил со своего места, как бы давая публике знак, что терпеть этого хамства дальше нельзя. Начинается 15-минутное бушевание зала. Кто-то одобряет, кто-то оплевывает. Жан де Тинан, славный французский малый и писатель, аплодирует и свистит одновременно. Впрочем, парижская буржуазия и элита сильно возмутилась Жарри, и пресса разразилась полемикой, поскольку были и те, кому плевок Жарри понравился. Они узрели в этом начало новой эры, эры дегуманизации искусства. Альфред Жарри первым прекратил серьезно относиться к своим произведениям, чем и сделал их легкими, настоящими, лишил их какой-либо социальной заангажированности, смыл с ных человеческий запах. Маларме, Анри Бауэр, Катюль Мендес пытались понять то ли гениальное, то ли сверх меры экзальтированное создание, но в ответ только «получили по физиономиям». Жарри, похоже, принял их почти что отцовскую заботу за жалость. А ему выгоднее было оставаться одному против всего мира, адепты и единомышленники были ему ни к чему.

Альбэр Буасьер сказал после премьеры то, о чем еще не осмеливались говорить вслух: «Это самое прекрасное выражение искусства с того момента, как искусства больше нет!» На традицию сделано первое покушение. Дадаисты со своим сакраментальным ДАДА появятся только через 20 лет, немного позже или раньше фовисты, авангардисты, футуристы, кубисты, сюрреалисты и прочий зубастый модерн. А вот Жарри оказался сам, во времена, когда прекрасное испускало последние вздохи. Позже именно дадаисты назовут его своим прародителем.

Йейтс говорил об исторической премьере так: «Мы кричали, поддерживали пьесу, однако сегодня ночью, в отеле Корнель мне очень грустно… я говорю… после Стефана Маларме, после Поля Верлена, после Гюстава Моро, после Пюви де Саванна, после нашей поэзии, после всей тонкости наших красок, нашей чуткости к ритму… что еще остается? После нас — одичалый бог».

Афиша спекткаля «Убю Король» в Государственном Театре кукол и масок «Гротеска». Краков. 1965

«Одичалый бог» натянул на себя маску человека, с тяжелыми психическими отклонениями, его посттравматический синдром выражался в стрельбе по людям. Гийом Аполлинер вспоминает, что в первую ночь их знакомства к ним подошел мужчина и спросил, как пройти на улицу Плезанс. Жарри вытянул револьвер, приказал незнакомцу отойти на шесть шагов и только после этого дал ему разъяснения.

Самым занятным в этой достаточно трагифарсовой истории есть то, что уже вначале ХІХ века литература примудряется выйти за рамки страниц и обложек, она творится Альфредом Жарри ежесекундно в режиме реального времени, в формате собственной жизни. Он превратил себя в книгу черного юмора, резких эскапад и прочих неадекватностей.

Альфред Жарри живет на третьем с половиной этаже (владельцу дома показались слишком высокими потолки, и он разделил квартиры пополам, хотя Жарри чувствует там себя очень даже комфортно). На фортепиано стоит роботы японских мастеров каменный, много больше существующих в природе, фаллос. Одна литературная дама, утрудившая себя подняться в гости, чувствует себя неудобно в присутствии Фалла, она спрашивает, не муляж ли это? «Нет, — отвечает ей Жарри — это уменьшенная копия оригинала». Дама не заставляет себя долго ждать и стремительно спускается так же, как и поднялась.

Жарри вообще не любил женщин, никаких (ну разве что писательницу Рашильд, с ней он дружил и уважал ее ум). Из-за того, что мама была глупой нафуфыренной куклой, предположения о наличии у женщины интеллекта были истреблены у мальчика на корню. К тому же он не был красавцем, был низок и считал себя гением («Альфред, вы верите в Бога? — Да, ведь для того, чтобы создать меня, нужен был Бог»). Он любил себя истязать и эпатировать все, что движется. Снаружи всегда взбудоражен, психически нестабилен и агрессивен, он любил стрелять из окон своей квартирки по шляпам порядочных буржуа, правда, горохом, но все же.

Что же пряталось за маской Папаши Убю? Гиперчувствительность или банальная пустота? Вся его жизнь после Убю — это поза обиженного ребенка, или это комплекс ребенка-вундеркинда, чей интеллект не реализовался вполне во взрослой жизни? Главное, что такой феномен имел место быть и восхищаться им нужно, хотя бы за прожитую им жизнь-поэзию на грани, красочную, вкусную, шизофренично-карнавальную ну и, конечно же, очень одинокую.

После неудачной попытки завоевать французский творческий бомонд у Жарри появились мазохистские наклонности из жалости к себе. Для этого он делал все и часто:

«День Жарри начинался с того, что он поглощал два литра белого вина, между десятью и двенадцатью шла одна за другой три порции абсента, во время обеда он запивал рыбу или бифштекс красным или белым вином, чередуя его с новыми порциями абсента. Днем — несколько чашек кофе, которые сопровождались порциями водки или коньяком, при этом вечером, за ужином, он был еще в состоянии выпить не меньше двух бутылок виноградного вина, неважно хорошего или плохого» — Рашильд (писательница, жена директора «Меркюр де Франс» Альфреда Валлета).

Гийому Аполлинеру Жарри говорил, что на голодный желудок пьет стакан абсента на половину с уксусом, добавляя каплю чернил — это будто бы улучшало его пищеварение.

Альфред Жарри придумывает науку патафизику о потенциальности возможного, ставит мир перед существованием катахимии (науке загадочной, но очень нужной). Патафизика подразумевает, что мнимые решения образно наполняют контуры предметов потенциальными для них свойствами. Почти все герои Альфреда Жарри имеют степень Доктора Патафизики, впрочем, как и сам автор. Основы этой великой науки Жарри выкладывает в «Суждениях и деяниях Доктора Фаустроля» — роман сложный, написан скорее для герменевтов, ну и для гурманов от литературы. Для этого романа Жарри так и не найдет издателя, к 1888 году с ним порывает и Люнье-По и Альфред Валет, выдав под маркой Меркюр де Франс «Дни и ночи» (1897). «Доктор Фаустроль» является литературным изыском: корабль из тонких восковых нитей плавает по суше, улицами Парижа, встречая по дороге разных персонажей (прототипами которых были или очень хорошие друзья Жарри, или последние сволочи, которым в литературном смысле воздалось автором сполна). В конце концов, все сводится к попыткам арифметически вычислить Бога, рассмотрев его как линию. Заключение блестящее: «Бог не является линией, он является точкой, в которой сходится ноль и бесконечность»

Одно из последних фото Альфреда Жарри

Жарри ловит рыбу в Сене, тешит окружающих тем, что выныривает с ней в зубах, живет в деревне, спасаясь от города и голода, проспиртовывает себя с прогрессирующим успехом.

Альфред — человек револьвер, он везде со своей пушкой. Он отстреливает пауков в доме, чтобы не задевать паутины, лежа на кровати, периодически стреляет в людей, которые ему не нравятся. Одного персонажа он постоянно пытался застрелить, аргументируя тем, что во время знакомства тот предложил ему безобразие. На похороны Маларме Альфред Жарри приходит в комнатных тапочках и только на само погребение переодевает туфли канареечного цвета на каблуках, которые принадлежали Рашильд. А вот запачканные штаны переодеть отказался, уверив всех, что дома у него есть еще грязнее.

В ноябре 1901 года Жарри заканчивает работу над пестрым, парадоксальным и глубокомысленым романом (на этот раз даже понятным) — «Суперсамец». Это произведение посоветовала ему написать Рашильд, чтобы хоть немного подправить его материальное положение, ведь работы Альфреда Жарри не были популярными, они были рассчитаны на высоколобых интеллектуалов, лишены объяснений, намеков, зато полны реминисценций (зачастую из редких книг), аллюзий даже на картины (Боннара, Гогена). Но вот «Суперсамца» Жарри писал для публики и для денег, но все равно коммерческой эта книга не получилась (если, конечно, не брать в счет центральную тему секса). Лейтмотив — сверхвозможности человека, которые уничтожаются непониманием и среднестатистичностью, потому что «Это абсурдно!»

«Любовный акт лишен какого-либо смысла, поскольку повторять его можно до бесконечности». Этими словами Андре Маркея начинается роман. На фоне разворачиваются велосипедные гонки с локомотивом, а в самом центре двухдневный беспрерывный (на сон и еду) половой акт, который должен побить рекорд самого долгого занятия сексом, описанного Теофрастом.

Следующие шесть лет Жарри последовательно много пьет и практически не ест. На него давят рокочущим грузом долги, он застряет в городской квартирке, где возле кровати стоит велосипед, и на вопрос, зачем он там, Жарри, не задумываясь, отвечает: «Чтобы кататься по комнате». В конце жизни Жарри пьет уже эфир. В больнице, куда его почти что насильно устроила Рашильд и Валет, он скажет голосом Папаши Убю: «А ведь нам становится все лучше и лучше» — и умрет.

За гробом 3 ноября 1907 года будут идти максимум пятьдесят человек, и никто не будет плакать, поскольку, по словам Гийома Аполлинера, есть «умершие, которых оплакивают бес слез».