Поиграем в Чонкина?^{14 октября 2009}

Беседовала Марыся Никитюк

Фотографировал Максим Белоусов

В беседе принимали участие: Александр Кобзарь и Андрей Саминин — режиссеры ожидаемой премьеры в театре на Левом берегу Днепра «Играем Чонкина»

Ну что, начнем? С чего начнем?

Поздно ночью в Театре на левом берегу Днепра, в последнем оплоте борьбы искусства с потреблением, возвышающегося среди торговых точек Левого берега, словно башня, — остались всего несколько человек: Александр Кобзарь, Андрей Саминин, Максим с фотоаппаратурой, похожей на газовые фонари, и я.

Итак, с чего начнем?

Алекснадр Кобзарь. Андрей Саминин.

«Мы сейчас в таком состоянии, что можем случайно рассказать правду»

Александр Кобзарь

Марыся: Насколько я поняла, вы пытаетесь поставить «Чонкина» в плоскости игрового театра?

Саминин: Это попытка вызвана желанием — импровизировать. А самая трудная задача состоит в том, чтобы это желание разбудить в актерах.

М.: Должен быть азарт….

С.: Да, но откуда берется азарт? Говорят, что режиссура и актерство — шикарные профессии: тебе платят за то, что ты высказываешься. А на самом деле, мало кому есть что сказать. Нельзя «высказываться» только потому, что это твоя работа, ты идешь в театр не для того, чтобы стать дрессированным.

Мы с Сашей задумывали ставить «Чонкина», потому что это очень богатый материал для того, чтобы поработать с импровизацией, игрой и характером.

Когда нас спрашивают, о чем вы хотели ставить «Чонкина», мы не можем четко сказать, потому что вся эта затея — сущая авантюра. Наши репетиции строятся на наблюдении, на игровых ситуациях, спектакль в какой-то мере прекращает быть только нашим с Сашей, становясь актерским. И это именно то, чего нам хочется достичь.

Кобзарь: Игровая структура, с которой мы пробуем работать, заключается в том, что актер сам придумывает и фонтанирует идеями, становясь полноценным творцом образа, ситуации. Мы с ним превращаемся в со-творцов спектакля, и он не может сфальшивить или остаться безразличным, потому что спектакль — его правда, его отдушина, нечто родное.

В кадре: Саминин, Марыся, Кобзарь. За кадром: Максим Белоусов. Где-то: уборщица

М: Недавно Олег Липцын показывал в Киеве свой последний спектакль «Нос». Он как непосредственный ученик идеолога игрового театра Михаила Буткевича работает в этом направлении. И он мне сказал, что проблем в театре нет, потому что «игровой театр» — это и есть выход из тупика сегодня

С: Не думаю, что можно рассматривать игровой театр как спасение от психологического. Лучшие образцы психологического театра можно взахлеб смотреть, как и лучшие образцы других театральных направлений. Но, к сожалению, психологический театр в некой степени профанировало возведение его и К. Станиславского в культ, почти в диктат в театральном мире России. А ведь здесь задолго до Станиславского была традиция скоморохов. Скоморошество — уникальное явление, родившееся из потребности донести свою мысль, не ради денег — из потребности высказаться.

Это потом было 20 столетие: повсеместное увлечение психологией, механикой внутренних процессов, Фрейдом, Юнгом и становление психологического театра, после чего 500 лет скоморошества были вычеркнуты.

А, по большому счету, в драматическом искусстве есть и психологический, и игровой театр, и много других, и они не взаимозаменяемые, они — параллельны.

К: Одной из интереснейших позиций в нашей работе есть и импровизационный подход к репетициям. Обычно, когда режиссер готовится к спектаклю, он вычленяет главную идею, единственное ядро, это создает определенные границы…

Режиссерский тандем Самини-Кобзарь вызывает всяческие улыбки, радость и ожидания

М: Чем произведение В. Войновича интересно сегодня?

С: «Чонкин» Войновича позволяет извлекать темы, которые автор предполагал, но не разрабатывал, ведь в разные времена его произведения воспринимаются по-разному. В 88-м году в меру вседозволенности на первый план выходил сатирический пласт романа. Но сейчас прошло время и зубоскальство по поводу своей страны лично меня не трогает, теперь в «Чонкине» видны более глубокие смыслы.

В романе есть яркий герой — Иван Чонкин, вокруг которого выстраивается ближний и дальний круг колоритных персонажей, каждый из которых имеет свои круги. Это произведение показалось нам очень благодатным, чтобы зажечь фантазию артистов…

К: Чонкин — он кремень… зажигалка…

Нас спрашивают сейчас, чем мы занимаемся, а после того как слышат в ответ: «Ставим „Чонкина“» — очень удивляются и говорят, что обязательно придут посмотреть. Это произведение почему-то всем нравится, вызывает теплую улыбку…

С: «Иван Чонкин» — обаятельное произведение. Например, чтобы подступится к величайшему российскому сатирику Салтыкову-Щедрину, нужно найти к нему ключ, разве только он идеально ложится на твое личное мизантропическое звучание. А Войновичу удалось сатиру сделать гуманистической. В Чонкине заложена солнечная и жизнеутверждающая энергия.

Они «Играют Чонкина» 16, 17 октября в Театре на Левом Берегу Днепра

М: Я видела кусочки ваших репетиций — забавно. Вы начинаете, а актер как бы подхватывает и что-то предлагает сам…

С: Это было бы идеально. Мы пытаемся достичь того, чтобы в процессе репетиций актер продуцировал идеи, которые бы зажигали нашу с Сашей фантазию.

М: Сам роман носит жанр анекдота, и в нем есть много мест, где можно свалится в пошлость…

С: Да, у нас смешной текст, он смешной в литературном понимании этого слова — Войнович очень умело играет сатирой на грани фола. И как литература это прекрасно, но если вдруг начать в прямую разыгрывать на сцене анекдоты, то получится юмористическое шоу. Мы поставили себе задачу не разыгрывать анекдотическую текстовую основу, она Войновичем уже заложена, заниматься этим юмором было бы неправильно. Поэтому мы придумываем «оттеняющую игру», или «оттеняющие ситуации», пытаемся, как говорит Михаил Буткевич, «играть над текстом», «играть с пьесой».

Настоящий анекдот рассказывается вполголоса и всегда по случаю…

Александр Кобзарь. Андрей Саминин

М: То есть вы придумываете случай?

С: Мы стараемся придумывать ситуации, случаи к комедийным поворотам сюжета.

К: К примеру, первая сцена спектакля у нас родилась так. Сидят два офицера и говорят о смысле жизни и параллельно Чонкина муштруют. На репетиции один актер сел на стол к нам лицом, а другой на стульчик — в профиль. Мы не знали, как начать, и тут кто-то предложил, а давайте представим, что текст остался текстом, вот только его говорят не офицеры советской армии, а Доктор Ватсон и Борминталь. Нам было неважно, кто есть кто, но когда ребята повернулись друг к другу лицом и встретились взглядами уже в образах этих двух персонажей — их порвало на смех. У нас получилась такая многослойная постмодерная игра с разными пластами культуры.

Текст стал открываться по-другому, у него появилось второе дно. Сейчас ребята, конечно, играют просто приняв на себя внутренне обстоятельства разных фильмов, придя на премьеру, вы там ни Ватсона, ни Борменталя не увидите. Но это и не важно, важно то, что игровая ситуация сложилась, что мы придумали тот самый случай по какому рассказываем анекдот. Поэтому у нас к каждой сцене есть свое внутреннее кодовое название.

С: Мы снимаем литературное напряжение с текста, даем ему свободу.

М: В романе три части. Вы что все взяли?

С: Да нет, это было бы дерзко с нашей стороны…

К: Это было бы пять вечеров с Чонкиным, сериал Чонкин…

С: Мы взяли только первую часть, но на самом деле и половины бы ее хватило, чтобы поиграться. Когда мы с Сашей принесли на прочтение Эдуарду Митницкому нашу инсценировку, мы сказали: «Эдуард Маркович, это только золото, все лишнее мы выбросили». В том тексте было 58 страниц — 58 страниц золота! Теперь в нашей инсценировки 24 страницы и это уже просто бриллианты.

Тот же Михаил Буткевич говорил: «Я начинаю писать эту лекцию и как она будет развиваться неизвестно, я знаю тему, на какую я ее пишу, но структуры я никакой не закладываю». Мысли человеческие сами подсказывают, в какую сторону им развиваться, поэтому все сокращения текстов — доказательство живой ткани постановки. Мы столкнулись с Сашей уже с тем, что спектакль уже о чем-то своем, происходит кристаллизация новых смыслов. Если бы нам удалось сохранить этот процесс кристаллизации так, чтобы он не задеревенел, длился во времени, переходил из состояния в состояние — мы бы на сто процентов исполнили задуманное.

«Ну что, начнем? С чего начнем?»