В вашем зале носорог15 сентября 2014

Андрей Приходько поставил Эжена Ионеско в Театре Франка

 

Текст Жени Олейник

Фото Валерии Ландар

Премьера «Носорогов», ознаменовавшая начало нового сезона в Театре Ивана Франка, напомнила об истории из Херсонского художественного музея, рассказанной однажды тамошним художником Стасом Волязловским. Отчаявшись привлечь посетителей полотнами Врубеля и Пимоненка, руководство начало устраивать в залах выставки экзотических животных. После «Носорогов» начинаешь думать, что режиссер преследовал те же цели, что и херсонские музейщики.

Надо сразу сказать: в постановке Андрея Приходько носороги — в натуральную величину — появляются раз пять. Они тяжело бродят по сцене и залу, и в зеленоватом приглушенном освещении даже могли бы выглядеть зловеще, если бы не ощущение чудовищной нелепости происходящего. Но, обо всем по порядку.

Сюжет этой пьесы Эжена Ионеско, ставшей классическим образцом абсурдизма, прост, как ее название. Жители провинциального городка начинают массово (а главное — охотно) превращаются в носорогов. Иррациональность ситуации беспокоит только одного персонажа — местного маргинала Беранже (Дмитрий Завадский), который, в конце концов, и остается единственным, кто сумел сохранить человеческий облик. Драма, написанная в 1960 году как рефлексия на опыт тоталитаризма, стала своеобразным портретом эпохи и с ужасающей точностью продемонстрировала, как антигуманность становится нормой.

Постановка Андрея Приходько могла бы состояться, если бы режиссер учел, что текст Ионеско — это метафора. Но, к сожалению, зритель увидит только пресловутое превращение в носорогов. В натуральную величину.

«Носороги» начинаются обнадеживающе. На сцене воссоздана картинка безмятежной повседневной жизни. Под незамысловатую музыку официантка накрывает столы, горожане спешат по своим делам или выпить с утра пораньше. Карикатурное облачко, висящее над разноцветными столиками, символизирует легкую бессмысленность бытия. Монотонность актерской игры кажется нарочитой, но спустя некоторое время становится ясно: ничего другого ждать не стоит.

Большинство сцен в постановке представляют собой невыразительную человеческую возню. Актеры кричат и размахивают руками, спасаясь от невидимых носорогов, крушат мебель, кружат в столбах коричневой пыли, создавая тем самым разве что атмосферу приближающейся катастрофы в духе голливудских фильмов. Намек на смысловую глубину присутствует в эпизоде превращения интеллигента Жана (Владимир Николаенко), но тоже — до какого-то момента. Большой, тяжелый, растрепанный, он валяется на кровати, и в разговоре с Беранже его голос становится похожим на низкий злобный рев. Однако минутой позже скачущий на кровати Жан вызывает навязчивые ассоциации с Халком. Зритель недоумевает, но на всякий случай смеется.

Образ Беранже в постановке редуцирован до усатого шута со странной походкой. Поверить в то, что в этом невзрачном пьянчужке происходит напряженная борьба за право называться человеком, никак не удается. Как и в его любовь к Дези (Виктория Васалатий) — герои выглядят просто картонными фигурками, приставленными друг к другу. Финальная сцена, где Беранже в бреду отчаяния тоже хочет обернуться животным, не вызывает ничего, кроме раздражения.

Критику в спектакле в полной мере выдерживает разве что сценография. Художники воссоздали картинку мещанского уюта — все эти столики-занавесочки, — который эффектно рушится под натиском копыт. В момент смены декораций на сцену опускается занавес, имитирующий газетный лист, на котором среди объявлений о покупке велосипеда и продаже банок, затесалась новость о носорогах. На него проецируются то схематично то бегущие носороги, то увеличенные профили персонажей, ведущих пространные беседы. Почему-то именно перебивки создают сюрреалистичный эффект, которого сильно не достает основному действию.

После «Носорогов» становится несколько обидно — прежде всего, от понимания, насколько актуальна для украинцев эта пьеса сегодня. Ведь Ионеско пишет об орруэловском двоемыслии, полной подмене понятия общечеловеческих ценностей — о том, что мы — спасибо российской пропаганде — можем наблюдать воочию. Возможно, режиссер и вправду брался за «Носорогов», осознавая злободневность текста, но, к сожалению, не смог ее реализовать.


Другие статьи из этого раздела
  • Выдался июль

    «Июль» как литературный текст, коим он все-таки не является (потому что написан для сцены), ни о чем новом не говорит, Сорокин может таких вот героев дедушек-маньяков, матерных людоедов, из замшелой глубинки пачками сочинять. Если «Июль» воспринимать буквально, то это не самая удачная помесь Достоевского с Ганнибалом Лектором. Но вначале текста есть пометка: предназначен исключительно для женского исполнения. Это важно
  • МегаФауст

    Я, Иоганн Фауст, собственной рукой отдаю Мефистофелю: душу, тело, машину перед театром, квартиру в центре города, детскую игрушку Чебурашка (со слезами), театральные награды и серию постеров Мадонны… ─ дополненный и адаптированный к условиям современности договор Фауста с Мефистофелем
  • Жертвуя Турандот

    Самым удачным и неоднозначным спектаклем польской программы в Киеве оказался кровавый опус, воспевающий красоту зла. — «Турандот» neTTeatre, режиссер Павел Пассини «Турандот» — злая полуоперная сказка о Джакомо Пуччини и о его последних днях жизни. Дории Манфреди — это имя шепчет закадровый голос, приятным немного насмешливым тоном, придающий этой странной истории целостность. Менфреди была служанкой композитора, которую жена Пуччини Эльвира обвинила в любовной связи с ее мужем и преследовала, пока та не покончила жить самоубийством.
  • Фантасмагории чешского театра

    Пражская литературная школа наиболее известна в мире мрачной мистикой Франца Кафки, а также магической готикой Густафа Майринка. Одним из представителей этой условной группы был и чешский немец Иоганнес Урцидиль, менее известный русскоязычному читателю. Широкая популярность к Урцидилю как к поэту и новеллисту, автору коротких рассказов пришла в 1950-м году. Чехи, хорошо прочувствовав природу своего литературного наследия, а также мистический дух Праги, воплощают его в театре, основные черты которого: интеллектуальность, фантасмагория, примат темного сюрреалистического начала.
  • Соло мужиков за работой. Фотоотчет

    17 ноября наш фотограф Андрей Божок попал на сказочное хип-хоп представление и не замедлил со всеми поделиться своей радостью — фотографиями. В Молодом Театре в рамках первого Днепропетровского брейк-данс фестиваля Breathtaking выступили две легенды брейка: немец Шторм и француз Кан-Вунг. Сначала Шторм продемонстрировал свое «Соло», а потом был показан франко-немецикй спектакль «Мужики за работой» (Men at work).

Нафаня

Досье

Нафаня: киевский театральный медведь, талисман, живая игрушка
Родители: редакция Teatre
Бесценная мать и друг: Марыся Никитюк
Полный возраст: шесть лет
Хобби: плохой, безвкусный, пошлый театр (в основном – киевский)
Характер: Любвеобилен, простоват, радушен
Любит: Бориса Юхананова, обниматься с актерами, втыкать, хлопать в ладоши на самых неудачных постановках, фотографироваться, жрать шоколадные торты, дрыхнуть в карманах, ездить в маршрутках, маму
Не любит: когда его спрашивают, почему он без штанов, Мальвину, интеллектуалов, Медведева, Жолдака, когда его называют медвед

Пока еще

Не написал ни одного критического материала

Уже

Колесил по туманным и мокрым дорогам Шотландии в поисках города Энбе (не знал, что это Эдинбург)

Терялся в подземке Москвы

Танцевал в Лондоне с пьяными уличными музыкантами

Научился аплодировать стоя на своих бескаркасных плюшевых ногах

Завел мужскую дружбу с известным киевским литературным критиком Юрием Володарским (бесцеремонно хвастается своими связями перед Марысей)

Однажды

Сел в маршрутку №7 и поехал кататься по Киеву

В лесу разделся и утонул в ржавых листьях, воображая, что он герой кинофильма «Красота по-американски»

Стал киевским буддистом

Из одного редакционного диалога

Редактор (строго): чей этот паршивый материал?
Марыся (хитро кивая на Нафаню): его
Редактор Портала (подозрительно): а почему эта сволочь плюшевая опять без штанов?
Марыся (задумчиво): всегда готов к редакторской порке

W00t?