Гамлет эпохи^{18 октября 2011}

Из Венеции Марыся Никитюк

Специальный обзор дляwww.teatre.com.ua

«Гамлет» Томаса Остермайера открывал Венецианскую театральную биеннале. Он же получил главный приз фестиваля — Золотого Льва

Томас Остермайер со своим театром «Шаубюне», худруком которого он стал в 29 лет, побывал на массе фестивалей, и в октябре этого года приехал на престижную Театральную Венецианскую биеннале со своим «Гамлетом». Самому значительному немецкому режиссеру современности, удалось то, о чем многие только мечтают, — создать «Гамлета» своей эпохи. Это не очередная версия бессмертного текста Шекспира, это — жесткий приговор современному миру.

Гамлет — Ларс Айдингер

Зрелая, выдержанная работа создана по тексту обновленного перевода немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга, который предельно обнажает пустоту человеческого существования, зацикленного на телевидении. Гамлет Остермайера — шоумен, взбесившийся переросток медиапространства.

Начинается спектакль со сцены похорон короля Гамлета-старшего, которую Остермайер намеренно вводит для того, чтобы дать ощутить зрителям ужас Гамлета-младшего. Ведь через минуту после похорон с задней части сцены выезжает свадебный стол, и Гертруда начинает петь французский шансон в честь новоиспеченного мужа. У Шекспира между похоронами и свадьбой проходит четыре недели, любой бы сошел с ума от такого преступного предательства собственной матери, и режиссер, сокращая время, отчетливо дает ощутить весь ужас происходящего. Похороны похожи на издевательскую, гротескную сцену из немого кино: герои картинно плачут под зонтиками, сбоку на них льют «дождь» из шланга. Нелепый гробовщик то падает в яму, то роняет гроб, то поскальзывается на нем. А на авансцене стоит абсолютно обезумевший от горя и неуважения к покойному Гамлет, он здесь единственный, кто имеет человеческие черты.

На переднем плане сцена устлана сырой землей, а на заднем — стоит длинный белый стол для пресс-конференций, передвигающийся на рейках вместе со стеклярусным занавесом вперед-назад, поглощая с легкостью всех героев, словно медиа-экран.

Гамлет — в ярком исполнении Ларса Айдингера — падает лицом на гроб родителя и сходит с ума. Нет, он не притворяется им, а на самом деле становится взбалмошным злым переростком. Он надевает на себя корону вверх ногами, натягивая на глаза острые ее концы, облачается в дутый костюм пупса, превращаясь из принца-невротика в добротного баварского толстячка, сытого бюргера. Поскольку сам Остермайер — баварец, его критика обращена и против рефлексируещего сознания принца датского, так похожего на современного человека, и против упитанного пивно-сосисочного обывательского ума среднего немца.

«Гамлет» театра «Шаубюне»

Здесь все гротескно и гипертрофировано, режиссер использует концептуальное соединение персонажей, один и тот же актер играет две роли, как две стороны медали. Юдит Росмайр, надевая белый парик и черные очки, становится Гертрудой, снимая его, превращается в Офелию. Урс Юккер в короне являет собой старого короля, без нее — преступного Клавдия, Штефан Штерн — и Лаэрт и Розенкранц. Эти перевертыши демонстрируют двойственность природы, наличие в человеке света и тьмы.

Гертруда — пошлая блондинка, которая запросто меняет одного мужчину на другого, влекомая животной страстью. Нежная и добрая Офелия легко поддается на поцелуи Гамлета, отдаваясь ему на могиле его же отца, иллюстрируя изменчивую и развратную женскую натуру. Лаэрт-Розенкранц — друг и враг, за обе щеки жадно поглощающий объедки со свадебного стола. Весь мир не просто тюрьма, он — пристанище для вульгарных дешевок и раздутых самомнений. Свадьба, на которой актеры говорят исключительно в микрофон, — то ли пошлая попойка, то ли медиа-событие. Клавдий похож на тамаду, Гертруда танцует танец живота, пока мужчины за столом с жадностью поглощают пищу, все герои периодически читают монологи на камеру, с которой носится сумасшедший Гамлет. Камера — привычное явление в немецком театре — укрупняет недостатки героев, разоблачает мелочность их натур. Это безумие — квинтэссенция современного мира.

«Гамлет» театра «Шаубюне»

Отдельно стоит сказать об игре Ларса Айдингера, с которым Остермайер работает уже десять лет. Его Гамлету режиссер дал неограниченную свободу: он волен распоряжаться своими монологами, выбегать в зал, прыгать по стульям, приставать к зрителям, примерять их шляпки, а уходящих со спектакля — обливать водой со шланга. Благодаря своей невероятной харизме, совершенной актерской свободе и мастерству он — очень хорош, особенно в импровизации. В разговоре с Розенкранцем и Гильдестерном, похожими на офисных сотрудников, Гамлет устраивает диджейское выступление с банкой из-под сока, наскребывая пальцами свой сет по столу, как по винилу. После этого, он кричит песни в зал, который вторит ему, как рок-звезде.

Смешной и страшный спектакль заканчивается, разумеется, смертью всех. Артисты пьют вино и давятся им, заливая свои одежды красным. В борьбе с Лаэртом принц корчится, притворяется, чтобы напасть подло, исподтишка, под стать современному миру, потерявшему чувство чести и справедливости. В конце мертвый Гамлет выбрасывает в зал, нервно хихикая, «а дальше — тишина», обретая на секунду человеческое лицо без нервной ухмылки. Резко гаснет свет. Буффонада заканчивается. А в тишине зарождается осознание.

Томас Остермайер и его Гамлет

Работа Teatre на биеннале совершена при поддержки і3 Фонда Рината Ахметова «Развитие Украины»